Рафаэль Ферлосио - Харама

• Название: Харама
• Автор: Рафаэль Ферлосио
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Остросоциальный роман известного современного испанского писателя, положивший начало новому этапу становления оппозиционной антифранкистской прозы в стране.

---

Себастьян направился к Сантосу, сидевшему под другим деревом, предложил ему закурить. Сантос и Кармен блаженствовали, лаская друг друга.

— Эй! — окликнул Себас. — Вы чем тут занимаетесь на виду у всей почтенной публики? Будешь курить?

— Это ты мне?

— Нет, чужому дяде.

— Спасибо, старик. Я сейчас не буду курить.

— Ладно, тогда пока. Наслаждайтесь на здоровье.

Себастьян вернулся на свое место. Алисия спросила:

— О чем ты там с ними говорил?

— Так, ни о чем, они там вовсю обнимаются.

— Оставь ты их в покое, пусть делают что хотят.

— Правильно рассуждаешь. Не беспокойся, они там как раз и делают что хотят.

— По-моему, все хорошо, — сказал Мигель. — Я в жизни не видел жениха и невесту, которые бы так тянулись друг к другу.

— Скажи еще, что именно сегодня денек располагает к этому, — заметила Паулина.

— Ну и что? — возразил Мигель. — Если время от времени не давать себе небольшой передышки, то из субботы попадешь прямо в понедельник и не заметишь даже, что живешь на свете.

— Только он, мне кажется, долго не протянет. В один прекрасный день его прихватит.

— Да нет, зимой его просвечивали и ничего не нашли, — сказал Себас. — Он здоров. Счастливо отделался. У него просто сложение такое, что он не поправляется.

— Совершенно не представляю себе, — произнесла Паулина, — что за жизнь они ведут и что думают делать дальше. Уже года два, как жених и невеста, и ни песеты не откладывают, скорей даже транжирят деньги.

— Это уж хуже всего, — заметила Алисия.

— Да, конечно, — согласился Себастьян. — Он с деньгами не считается: всегда готов и пойти с невестой в шикарный танцевальный зал, и купить ей безделушку, и с нами пошататься по барам.

— Подумаешь, если он считает, что может себе все это позволить, то правильно делает. Кто поставит ему такое в вину? — заявил Мигель.

— Брось. Мы все — кто получше, кто похуже — понимаем, что значат десять дуро в кошельке. И знаем, как руки чешутся их потратить. Но это, однако, не мешает нам думать и о завтрашнем дне, — сказал Себастьян.

— Ох уж этот завтрашний день… — повторил Мигель, снова ложась. — Слишком уж много ломаем мы голову над благословенным завтрашним днем. А сегодня? На сегодняшний день наплевать? А вдруг в тот день, когда ты захочешь зажить как следует, посреди улицы наскочит на тебя грузовик и раздавит? И окажется, что всю свою жизнь ты попусту загорал. Над хлебом трясся, как над святыми дарами. Такое тоже ни к чему. Так за каким чертом раздумывать об этом вонючем будущем и жить для него? Через сто лет от всех нас останутся одни косточки. Вот что такое жизнь на самом деле. Это ясно как божий день.

Себастьян задумчиво посмотрел на него и сказал:

— Видишь, какая штука, Мигель, я с тобой не согласен. Все как раз в том и состоит, чтобы рискнуть, отважиться на какой-то поступок, не имея представления, что из всего этого выйдет. Тут опасности, конечно, больше, я согласен. Но иначе жить и смысла-то нет, это всякому понятно.

— Значит, ты так думаешь. По-твоему, жить, как живется, без оглядки, спокойно и безопасно? Риска нет? Вот для этого-то и нужно мужество, а не для того, о чем ты говорить.

С песней прошла какая-то компания. Себастьян не знал, что ответить.

— Знаешь что, — сказал он наконец, — если хочешь, риск в жизни есть всегда, с какой стороны на нее ни посмотри.

— Значит, одно другого стоит, и упускать ее не надо ни тут, ни там. Вот поэтому лучше не ломать голову и не принимать все близко к сердцу.

— Да, это так, но не совсем. Нужно еще…

Алисия запела:

— Ах, что это за глупость… жизнь всегда принимать всерьез…

И они с Паулиной захохотали.

— Женская благоглупость! — сказал Себастьян. Потом протянул руку и привлек Паулину к себе: — Иди ко мне, голубка.

Паулина дернулась:

— Ой! Не хватай ты меня за спину, больно. Я вся сгорела.

Она погладила себя по голым плечам, будто от этого ей могло стать легче.

— Не надо было торчать столько времени на солнце. Теперь не пищи. Можно подумать, вам что-то прибудет оттого, что сильно загорите. Ну, сегодня ночью ты узнаешь.

— Я учусь спать на животе, сам видишь, как лежу.

— На животе? Хороша ты, должно быть, когда спишь так.

Мигель насмешливо пропел над ухом Себаса:

— Для того… для того… для того, чтоб взглянуть, как ты спишь на кровати… Оле! — И продолжал: — Люблю я романтику в жизни. Не сердись.

Потрепал Себаса по затылку.

— Поди прочь! Лапы убери! Я и так все понял, все понял…

Алисия нетерпеливо озиралась.

— А этих-то все нет, — сказала она.

Мигель посмотрел на часы. Себастьян снова склонил голову на колени к Паулине:

— А куда нам спешить? Я бы так год пролежал! — И он улегся, расслабился.

По мосту шел товарный на Мадрид. Паулина взглянула: за отгороженными досками дверьми вагонов виднелись морды телят.

— Телятки… — очень тихо произнесла она.

Капли вина стекали у Луситы по шее и падали в пыль.

— А Лусита сегодня тоже молодцом.

— Точно! От нас не отстает.

Луси тряхнула волосами:

— Чтоб потом не говорили.

— Правильно, пей, золотко. Нам всем надо подготовиться к новой жизни. Передай-ка мне бутылку.

Тито сказал:

— А чего ты так спешишь? Нас никто не подгоняет.

— Меня подгоняет.

— А, ну тогда молчу. Бори бутылку, пой. Кто же тебя подгоняет, если не секрет?

Даниэль улыбнулся, глядя на Тито, пожал плечами:

— Жизнь и все такое прочее. — И сделал большой глоток.

Тито и Луси смотрели на него.

— Здесь каждый свое кино крутит, — сказала она.

— Должно быть, так. Что касается меня, то я сейчас съел бы хороший бутерброд с ветчиной, такой, что сам в рот просится. И набросился бы на него, как тигр.

— Ты проголодался? Пошарь-ка по судкам, может, что осталось.

— Какое там! Я уже смотрел. Мой, по крайней мере, блестит, как новенький.

— А у меня, кажется, остался кусок пирога или даже два, — сказала Лусита. — Передай мне, пожалуйста, мою сумку, посмотрим.

— Да тут полно сумок. Которая твоя?

— Вон та, с краю. Да, да, эта. Только боюсь, что на такой жаре все уже испортилось.

— Ну да! Мы мигом подправим.

Открыли судок. На дне его лежали два куска пирога, немного раскрошившиеся.

Тито воскликнул:

— Колоссально! Куча еды. Наемся, как король.

— Ну вот. Тебе повезло.

— А как же. Спасибо, моя прелесть.

— Не за что.

— У нас как в аптеке: все есть, — заметил Даниэль.

— Хочешь кусочек?

— Нет. Еда мне ни к чему!

— Ты, Даниэль, питаешься одним воздухом, — сказала Лусита. — Не понимаю, как это ты не становишься еще более тощим.

— Ты тоже не хочешь, Лусита?

— Нет, Тито, спасибо.

— Это тебе спасибо.

Тито стал брать пальцами раскрошившиеся кусочки пирога и отправлять их в рот.

— Высший сорт! — произнес он с набитым ртом, роняя крошки.

— Тебе нравится?

— Ничего, не испортилось ничуть.

— Этого мог бы и не говорить, — заметил Даниэль.

— Будь любезен, передай мне бутылку, такое дело надо запить.

— Видно, засохли на жаре и в горло не лезут. Как сухое печенье. Ну что, Луси, рассмешим его?

— Оставь, пусть бедняга поест спокойно.

Получив бутылку, Тито стал запивать каждый кусочек. Он сказал:

— Меня бы не рассмешил сейчас даже сам Шарло[20].

Даниэль повернулся на другой бок:

— Слушай, даже глядеть не могу, как ты ешь. Сегодня еда вызывает у меня отвращение. Ей-богу, стоит мне увидеть, что кто-то ест, начинает тошнить.

— Ты, наверно, заболел, — сказала Луси, разглядывая его лицо.

— Не знаю.

— Нет, не заболел, — сказал Тито, — точно знаю. Потому что вино ты принимаешь за милую душу.

— И вина не хочу.

— Ну ты загнул! Только что принял…

— А я тебе говорю — не хочу.

— Тогда я не понимаю, старик. Если, как говоришь, и от вина мутит, так кто же тебя заставляет пить! Слышишь, Лусита? Парень-то тронулся.

Лусита пожала плечами.

— Заставлять никто не заставляет. Но оно мне нужно. Что с этим поделаешь?

— Тоже причуды, — сказал Тито. — Я этого типа перестал понимать. Послушай, ты приехал на реку совсем зазря. Не купаешься, не ешь, а теперь еще и заявляешь, что вина не хочешь. Лучше было остаться в Мадриде — и делу конец.

— Наверно, он тоскует, — улыбнулась Лусита.

— Вон оно что! А ведь, может, так оно и есть. Ну, милый, тебя раскусили. Давай-ка исповедуйся нам.

Даниэль, лежа на спине, глядел на вершины деревьев. Потом перевел взгляд на товарищей.

— Что-что? — улыбнулся он. — Мне не в чем исповедоваться.

— Есть, не хитри, от нас не отделаешься. Рассказывай, по ком сохнет твое сердечко. Мы никому не скажем.

— Ну и парочка! Да что я вам должен рассказать?