Андре Дотель - Современная французская новелла

• Название: Современная французская новелла
• Автор: Андре Дотель
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Рассказы
• Год: 1981

В сборник вошли новеллы французских писателей последнего пятилетия. Тематическое разнообразие, различие художественной манеры представленных в сборнике произведений, которые переводятся на русский язык впервые, позволит советскому читателю получить более полное представление о современной новеллистике Франции.

---

— Твои родители теперь уже ничего от тебя не требуют, — произнесла Фелиция. — Предоставь их праху спокойно перейти в самшит, траву или розы… Не надо снимать гусениц, не надо поливать. Оставайся-ка лучше на своей «Мимозе». Когда я тебя вижу, я ничего не боюсь. Ты надел галстук? Что за странная идея? Шелковый галстук? Откуда он у тебя появился?

Она подошла к неподвижно стоявшему Антонину, дернула за галстук, так что легкий узел тут же развязался, и бросила его на землю. Антонин мысленно прощался с Моизеттой. Нет, придется подождать приезда племянников, тогда он сможет уплывать на своей лодке в море. Он попросит их высаживать его немного подальше, в бухточке, где Фелиция его не увидит. Он урвет еще несколько свободных часов и, быть может, немного удовольствия. Последнего удовольствия. Он улыбнулся, покорно принял из рук Фелиции тарелку с протертым супом без соли и сухой хлебец, а потом отправился вместе с женой в постель, где оба легли, уставившись в потолок. Звучавшая вдали музыка проникала в открытое окно вместе с легкими струйками счастья.

— Зачем ты встаешь? — спросила Фелиция. — Хочешь закрыть окно?

— Нет, — пробурчал дядюшка Антонин, — хочу поднять галстук. Он явно замерз.

Он вернулся в постель и лег, бережно держа в ладонях кусочек шелка. А потом, повернувшись на бок, поднес его к губам.

ФРАНСУАЗА САГАН

Перевод Н. Жарковой

Бархатные глаза

Жером Бертье как безумный гнал машину, и его жене Монике приходилось делать над собой немалое усилие, чтобы сидеть с беспечным видом, будто она и не замечает этой головокружительной гонки. Впереди был уикенд, охота на серну, значит, для Жерома поездка эта — истинное удовольствие; он любил охоту, и жену, и деревню, и даже друзей, за которыми они собирались заехать: Станисласа Брема и его подружку (после развода Станисласа подружки у него менялись каждые две недели).

— Надеюсь, они уже готовы, — проговорил Жером. — А какую девицу, по-твоему, он подкинет нам сегодня?

Моника устало улыбнулась.

— Откуда же мне знать? Думаю, нечто в спортивном стиле, ведь охота на серну — дело нелегкое.

Он кивнул.

— Даже очень. Вот я все думаю, как это Станислас все еще хорохорится в его годы, ну, в общем… в наши годы… Если он еще не собрался, мы прозеваем самолет.

— Ну, ты в своей жизни пока ничего не прозевал, — ответила Моника и негромко рассмеялась.

Жером Бертье покосился на жену и подумал: что́ она хочет этим сказать? Был он человеком мужественным, верным, спокойным. Он знал, что еще нравится женщинам. В течение тех тринадцати лет, что он был женат на Монике — единственной женщине, которую любил по-настоящему, — он сумел обеспечить ей благополучную, полную удовольствий жизнь. Однако временами он не мог не задаваться вопросом, что скрывается за этим спокойствием, что таят эти темные, безмятежные глаза его красавицы жены.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он вслух.

— А то, что мы еще ни разу ничего не прозевали: ни в делах, ни в жизни, даже на самолет не опоздали ни разу. Уверена, что и серну ты тоже не прозеваешь.

— Надеюсь, — протянул он. — Не за тем я хожу на охоту, чтобы стрелять вхолостую, и поверь мне, на серну охотиться всего труднее.

Они подъехали к большому дому на бульваре Распай, и Жером трижды просигналил, наверху тут же распахнулось окно и показался мужчина, приветливо помахавший им рукой. Жером высунул голову из машины и прорычал:

— Поторопись, старик. Иначе мы опоздаем на самолет.

Окно закрылось, и минуты через две появился Станислас Брем со своей новой подружкой.

Насколько Жером был крепок, решителен и точен в движениях, настолько Станислас долговяз, расхлябан и вертляв. Его новая подружка оказалась очаровательной молоденькой блондинкой, судя по всему, это была чувствительная особа — из тех, кого зовут «дамочками для уикенда». Они уселись на заднее сиденье, и Станислас представил свою спутницу остальным.

— Моника, дорогая, разрешите представить вам Бетти. Бетти, это Моника и ее супруг, знаменитый архитектор Бертье. С этой минуты ты находишься в его подчинении, так как он у нас главный.

Они посмеялись, и Моника дружески протянула руку этой Бетти.

Машина направилась в Руасси. Станислас нагнулся вперед и спросил своим чуть резковатым голосом:

— Вы-то хоть довольны, что мы едем?

И, не дождавшись ответа, он повернулся к своей подружке и улыбнулся ей. Ему на редкость шла эта роль соблазнителя, весельчака, чуточку вырожденца, чуточку плейбоя, чуточку хищника. И как завороженная, Бетти ответила ему улыбкой.

— Ты только представь себе, — начал он без перехода, — я знаю этого человека уже двадцать лет. Мы вместе учились в коллеже. Каждый год Жером оканчивал с первой наградой, а когда мы дрались на переменках, считалось, что у него лучший удар справа, чем он и пользовался, чаще всего защищая меня, потому что уже тогда я был изрядным недотепой. — И, указывая на Монику, добавил: — А ее я знаю тринадцать лет. Обрати внимание, дорогая, перед тобой безупречно счастливая семейная пара.

Сидевшие на переднем сиденье Жером и Моника, казалось, не слушали его болтовни. Легкая, почти сообщническая улыбка тронула их губы.

— Когда я развелся, — продолжал Станислас, — это они утешали меня в моем горе.

Машина по-прежнему шла на огромной скорости, теперь уже по Северной автостраде, и юной Бетти пришлось чуть ли не во весь голос прокричать свой вопрос:

— Почему в горе? Твоя жена тебя разлюбила?

— Да нет, — завопил ей в ответ Станислас, — это я ее разлюбил, и поверь мне, для истого джентльмена — это просто ужасно.

Он захохотал и откинулся на спинку сиденья.

А потом был Руасси, этот адский Руасси, и приходилось только дивиться, с какой ловкостью Жером предъявлял билеты, сдавал багаж, словом занимался всеми делами. Остальные трое лишь смотрели на него — обе женщины, естественно, привыкли к услугам мужчин, а Станислас, очевидно, считал для себя делом чести не пошевелить и пальцем. Потом были бесконечные коридоры, эскалаторы, по которым они спускались под целлофаном попарно, неподвижные, словно оледеневшие — две типичные благополучные пары наших дней. Потом был самолет, они так и вошли парами — и Моника стала смотреть, как бегут по небу тучи в отведенном им узком квадрате иллюминатора. Жером поднялся, и тут же перед ней возник профиль Станисласа, который для виду указывал на что-то происходившее за стеклом, а сам тихо шепнул:

— Я тебя хочу, слышишь, хочу, устраивайся, как знаешь, но я хочу тебя именно в этот уикенд.

Она удивленно моргнула, но промолчала.

— Скажи мне, что и ты тоже, — все с той же улыбкой добавил он.

Моника повернулась, серьезно взглянула на него, но ответить не успела, так как радио громко объявило: «Мы летим в Мюнхен, займите ваши места, пристегните ремни и будьте добры до взлета не курить». С минуту они смотрели друг на друга в упор, как смотрят любовники или враги, потом он снова широко улыбнулся и занял свое место. Жером уселся рядом с Моникой.

Дождь лил как из ведра. Они наняли автомобиль и покатили к охотничьему домику. Понятно, за рулем опять сидел Жером. Прежде чем войти в машину, Моника как-то особенно ласково положила руку на плечо той, что именовалась Бетти, и спросила, не укачивает ли ее в дороге. Бетти, по-видимому не избалованная вниманием, молча кивнула, и в ту же минуту очутилась на переднем сиденье рядом с Жеромом.

Жером был в прекрасном расположении духа. Кругом лежала палая листва, шел дождь, наползал туман, и приходилось внимательно следить за дорогой, но свет фар, писк «дворников» и рокот мотора как бы воздвигли между ним и всеми остальными некую стену, и это было даже приятно. Как всегда, он чувствовал себя ответственным за все, он как бы вел сейчас свой маленький космический корабль. Он то прибавлял скорость, то притормаживал; он привычно и уверенно взял на себя руководство всеми остальными. Виражи были крутые, и уже начала сгущаться ночная мгла. Лиственницы и ели вплотную подступали к узкому шоссе, где-то совсем рядом ревел поток. Через опущенное окно Жером вдыхал привычные запахи осени. Моника и Станислас молчали, очевидно из-за этих крутых виражей. Он обернулся к ним.

— Не спите? Бетти, по-моему, сейчас начнет похрапывать.

Станислас захохотал.

— Нет, нет, не спим, мы смотрим в темноту.

— Хотите послушать музыку?

Он включил приемник, и необыкновенный голос Ла Кабалль заполнил машину. Она пела арию Тоски. К великому своему изумлению, Жером вдруг почувствовал, как к глазам его подступают слезы, и машинально включил «дворники», еще не вполне понимая, что не осень повинна в том, что у него туман перед глазами. Вдруг ему подумалось: «Люблю эту погоду, люблю эту страну, люблю эту дорогу, люблю эту машину, но более всего я люблю темноволосую женщину, что сидит там, на заднем сиденье, женщину, которая принадлежит мне и сейчас с таким же, как и я, наслаждением слушает голос другой женщины».