Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

• Название: Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
• Автор: Олег Агранянц
• Жанр: Юмористическая проза

Олег Агранянц — русский писатель, эмигрировавший в Америку, бывший сотрудник советского МИДа и федеральных учреждений США, известен читателям по серии ироничных детективов — трилогии «В поисках Мефистофеля». По совету Мопассана, решил не злоупотреблять терпением читателя и не писать замшелые мемуары, а поведать миру веселые и смешные истории, которыми изобилует биография автора. Про то, как читал Ахматовой ее стихи и выслушивал советы Вертинского о том, как надо обращаться с дамами. Про то, как Юрий Гагарин учил его обманывать жену, а будущий антигерой Беслана Дзасохов бегал по дамским туалетам. Про то, как на тропическом острове занимался деятельностью, «несовместимой с дипломатическим статусом». Про то, как во время беседы с директором ЦРУ пытался понять, шпион ли Горбачев. Это истории не о делах, не об идеях, а о живых людях. Порой — смешные до анекдотичности, порой — грустные. Но благодаря несомненному литературному таланту автора и богатому жизненному опыту не оставят равнодушными читателей не без интеллекта.

---

Удачная финансовая сделка ободрила меня, и я начал подумывать о том, как бы в Париже встретить своих бывших студентов. Один из них, я знал, стал бухгалтером ЦК французского комсомола. Но по какому адресу послать ему телеграмму? В Союз молодых коммунистов Франции из франкистского Мадрида рискованно. Сокращенными буквами UJCF? Получится «на деревню дедушке». Нужен хоть какой-нибудь адрес. И я вспомнил адрес «Юманите»: 9 Boulevard Poissonnière. Дальше было легче.

Из мадридского аэропорта Барахас я послал телеграмму: Paris 9 Boulevard Poissonnière и дальше UJCF. В «Юманите», конечно же, знают, что это Union des jeunes communistes français. А потом — фамилия моего знакомого. И текст: «Прибываю таким-то рейсом из Мадрида».

97. Встреча в соборе Парижской Богоматери

Каково же было мое изумление, когда я увидел, что у борта самолета меня встречает не кто иной, как сам первый секретарь французского комсомола!

Он был явно недоволен, но вежлив и проводил меня в общий зал, где меня ждали мои бывшие студенты. Мне объяснили, что пассажиры, которых встречает депутат Национальной ассамблеи, проходят полицейский контроль по упрощенным правилам, а таможенный контроль вообще не проходят. Поэтому французские коммунисты (а партия тогда была очень сильна) представляли для избрания в Национальную ассамблею двух делегатов от комсомола. Один — первый секретарь, другой — специально для протокольных вопросов и прежде всего для встреч гостей в аэропорту. В тот день этот депутат отсутствовал в Париже, а так как моя телеграмма внушала опасение за мою безопасность, то убедили ехать встречать меня первого секретаря.

Ребята (явно наша школа!) составили смету моего приема. И принимали!

Я много раз потом бывал в Париже. Но этих трех дней забыть не могу. По музеям мы не ходили. В Лувр в первый раз я попал много лет спустя. Но вот в собор Парижской Богоматери, несмотря на возражения моих друзей, пошел. Один.

И первым, кого я там встретил, был… Борис Пуго.

— Ты что здесь делаешь?

— А ты?

Мы с удивлением смотрели друг на друга. Еще несколько дней назад мы спокойно пили пиво в столовой ЦК ВЛКСМ и не помышляли о поездке во Францию.

Я объяснил ему свою историю. Он тоже попал в Париж случайно: нужно было заменить заболевшего руководителя туристской группы.

98. Героический побег

Так получилось, что в Москву мы возвращались одним самолетом. Сели рядом.

Борис подозвал стюардессу, показал ей мои мадридские наклейки и «по секрету» рассказал, что в Испании я сидел в тюрьме и меня приговорили к гарроте. И что я бежал, сейчас уж не помню, как, но очень героически: то ли разоружил конвоира, то ли прыгнул с какого-то этажа. Подошла еще одна стюардесса. Борис мрачно рассказывал про тюремные ужасы в Испании, про то, как душат на гарроте:

— Надевают на шею деревянный ошейник и медленно сжимают. Пока несчастный не умрет в муках.

Стюардессы смотрели на меня с ужасом.

Кто мог тогда знать, что через двенадцать лет Борис станет министром внутренних дел и ему будет подчиняться весь небезгрешный в отношении пыток аппарат.

Всю дорогу до Москвы нас с Борисом кормили и поили по особому прейскуранту.

99. Геннадий Янаев

В 1969 году мне предложили работу в советском посольстве в Алжире. Я согласился, прошел все положенные комиссии. Оставалась беседа с только что назначенным первым секретарем ЦК ВЛКСМ Евгением Тяжельниковым.

За два часа до назначенной встречи один из моих знакомых в ЦК комсомола сообщил мне, что на меня пришла анонимка и что заведующая кадровой группой, которая терпеть меня не могла, положила эту записку в мое дело. Я побежал к Борису Пуго.

— Надо срочно принимать меры, — решил он. — Пошли к Янаеву.

Будущий вице-президент СССР Геннадий Янаев тогда был председателем Комитета молодежных организации и моим непосредственным начальником.

— Времени в обрез, — согласился Геннадий. — Но выход есть.

Когда через пару часов я вошел в кабинет Тяжельникова, Янаев уже сидел там. Секретарша внесла мое дело. Пока Тяжельников задавал мне общие вопросы, Янаев взял дело, незаметно вынул оттуда листок с анонимкой и вернул папку Тяжельникову. Тот принялся внимательно рассматривать бумаги, задал еще несколько вопросов и потом подписал представление. Янаев поднялся:

— Я отнесу бумаги.

Он взял папку, и мы с ним вышли. По дороге он вложил анонимку в папку.

А через полчаса мы с Борисом сидели в кабинете Янаева и обмывали мое назначение.

С тех пор с Борисом я больше не встречался. Видел по телевизору, как он, первый секретарь компартии Латвии, по-холопски лебезил перед Раисой Горбачевой. Потом прочел про его странное самоубийство.

С Янаевым встречаться приходилось часто. Особенно когда он стал председателем Комитета по культурным связям.

Мне рассказывали, что, уже будучи вице-президентом СССР, он сказал своему помощнику:

— Напомни мне: когда я буду в США, хочу встретиться с Олегом. Надо убедить его, чтобы он вернулся под мое честное слово. Сейчас времена другие, он нужен здесь.

Через пару месяцев он возглавил ГКЧП и был арестован.

100. Евгений Тяжельников

Часто я встречал и Тяжельникова. Помню, примерно через неделю после смерти Брежнева я был в ЦК партии на совещании в отделе пропаганды. Тяжельников был тогда заведующим отделом. Он вел совещание, чувствовал себя уверенно. Я перекинулся с ним парой слов.

Когда я пришел домой, мне позвонил приятель и сообщил:

— Тяжельникова сняли.

Я не поверил:

— Час назад я видел его в ЦК, он нормально работал.

На следующий день я узнал, что Тяжельникова действительно сняли.

Потом через месяц он подошел ко мне в вестибюле МИДа:

— Ты тут все знаешь. Проводи меня до отдела.

Я уже знал, что его назначили послом в Румынию, и по дороге в отдел отвечал на его вопросы о МИДе.

Потом я часто встречался с ним на совещаниях.

101. Случай в августе

Я провожал в Рим нелегала, выпускника нашей комсомольской школы. Все надлежащие документы мы ему подготовили. В римском аэропорту офицер пограничной службы, сочувствующий компартии, должен был поставить штамп, удостоверяющий его прилет 21 августа не 1968, а 1967 года. Таким образом, год пребывания в СССР для властей его страны должен был остаться незамеченным.

Пассажиры прошли в самолет, но самолет не двигался. Час, потом другой. Я начал волноваться, спустился к начальнику пограничной службы:

— Вы понимаете, как нам важно, чтобы самолет улетел вовремя!

Он все понимал, но:

— Приказ держать самолет пришел с самого верха.

Из окошка его кабинета я видел этот самолет.

Мы продолжали разговаривать. Вдруг он показал на окно:

— Смотрите.

Из только что подрулившего небольшого самолета вышли два человека. Я их узнал: Дж. Наполитано, тогда второе лицо в итальянской компартии, ныне президент Италии, и заведующий иностранным отделом ЦК КПСС Б. Пономарев. Наполитано почти бежал к самолету на Рим, Пономарев спешил за ним, что-то пытался ему сказать, тот просто отмахнулся и поднялся по трапу не простившись.

В этот день советские войска вошли в Чехословакию.

102. Крепость теряет последних защитников

Многие мои знакомые и далеко не единомышленники были единодушны в поддержке чехов. Помню разочарование после разгрома «Чехословацкой весны». В те дни меня удивила реакция людей, которых я считал консерваторами.

Преподаватель марксизма в комсомольской школе Н. Белоусов, всегда стопроцентно одобрявший все партийные решения, только качал головой:

— Это крах всей системы. Мы надеялись. Мы верили. Теперь я понимаю, что эта система не приспособлена для внутреннего саморегулирования, для самомодернизации. Это означает, что она обречена.

Даже упоминаемый мною выше К. Шалагин выдал в сердцах:

— Теперь вся наша работа — пустая болтовня.

А потом было идиотское празднование столетия со дня рождения Ленина… По словам бывшего секретаря райкома партии Левы Зимина, «в коммунизм теперь не верят даже пионеры».

4. На берегу Средиземного моря

4.1. Дипломаты на посту

103. Похороны как дипломатическое мероприятие

Местом моей первой заграничной командировки был Алжир. Весной 1969 года я был назначен вторым секретарем посольства. Послом там был тогда Дмитрий Петрович Шевлягин.

Через несколько месяцев после моего приезда Шевлягин скоропостижно скончался от инсульта.

— Похороны — это дипломатическое мероприятие, — объяснил мне консул А. Сорокин и показал мне план работы посольства по случаю похорон. По этому плану я должен был встречать аккредитованных в Алжире послов, которые, как требует дипломатический протокол, должны будут приезжать к нам в посольство, чтобы выразить соболезнование.