Игорь Алгранов - Никогда не играй в пятнашки

• Название: Никогда не играй в пятнашки
• Автор: Игорь Алгранов
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2016

Это притча о красивом и необычном мире. Он гибнет и оттого страшен и так непохож на наш, хотя постой — всё же неуловимо близок, ведь прошло всего полвека со времени, когда предприимчивое и деятельное человечество решило пойти по иному пути. Это рассказ о смелых, высоких и сильных людях… Нет-нет, они не спасают тот мир (а как хотелось бы верить!), ведь его уже не спасти, они лишь пытаются бороться, удержать жар руками, обжигая ладони и души. Быть может, они уже проиграли, и огромные жертвы напрасны… Но кто-то же должен питать свою ненависть к НИМ, ну хотя бы своими болью и страхом, ведь её больше нечем питать!..

---

Почти сразу его бросила давно отдалившаяся нелюбовь-жена, отвернулись подросшие дети, вечно занятые собой и стремительно растущим городом. Оставив бывшей и дочке с сыном шикарную стометровую трешку на Петроградке, он поначалу жил в какой-то вонючей общаге на окраине, с углом метр на два, в одной комнате с ещё двадцатью никчёмными. Потом ему это надоело и он начал вольную жизнь никому ничем не обязанного. Вокруг со скоростью побегов бамбука стали вдруг тянуться ввысь чудные небоскрёбы, а он спускался всё ниже, с последних этажей и неожиданно ставших слишком далёкими и неприступными чердаков и крыш к подвалам и гаражам, но, как ни странно, с каждым ярусом вниз чувствовал себя всё более свободным. Любил Пётр, правда, чистоту тела, с детства привык к душу хотя бы раз в день, а на вольных быстро-супах помыться удавалось нечасто. Еду, впрочем, он получал регулярно, но с водой было гораздо хуже. В девяностых Пётр обитал не только в подвалах, но и в приютах, а тогда там, как, впрочем, и во всём городе, постоянно возникали перебои с водой из-за регулярного падения давления в этих новых «этажках». Это потом уже придумали «капилляры». В начале нулевых стало совсем «весело» по причине взрывного роста количества жителей, потянувшихся в город с окраин, районных городков и деревень. Этот поток без конца приумножался обильными, практически неконтролируемыми реками разношерстных мигрантов из бывшего Союза и не слишком дальнего зарубежья, готовых сутками работать за чудо конца века — «синтетику», сверхдешёвую питательную еду, которой в России (вот они, приятные плоды Пищевой Революции) вдруг стало даже с большим избытком. Но не смотря на такие житейские трудности, Пётр, всё же, старался за собой следить и не опускаться, как многие его собратья по несчастью. В душевых подземных гаражей под выросшими как грибы огромными торговыми центрами, этими «убийцами времени», вода была всегда. Туда, правда, не каждый раз удавалось попасть, охрана часто гоняла, но Пётр пользовался любой возможностью. Ну, а в остальном он не жаловался. Спать и есть — не коридоры месть, — любил напомнить себе старый бич.

А город переживал странные времена, и даже прежнее имя стало для него невыносимым. Однажды, неожиданно тёплой весной, Егорыч с прищуром и усмешкой наблюдал, сидя с приятелем, уличным художником Васей Бровским, на одной из крыш Невского проспекта и греясь в лучах апрельского солнца, как у Казанского драли глотки себе и вот-вот начинали друг другу адепты полярных мнений по самому насущному на данный момент вопросу в жизни. Основных мнений было три, и ни одно не устраивало всех из многотысячной толпы горожан, собравшихся в то воскресное утро на общегородской референдум по смене названия города и затопивших своей людской массой весь проспект и прилегающие улицы и площади. Тогда ещё, до первого Кризиса, многие радовались долгожданной свободе и равенству перед обновленным законом и думали, что это всеобщее равенство и гарантии прав, охраняемые всенародно избранным Верховным правителем, имеют вес в послесоюзном мире. Мир, как потом выяснилось, стоял совсем на другом.

Первоначальное, исконное название — Санкт-Петербург — казалось многим слишком архаичным в свете пережитого в последние годы, второе, — Петроград, — и, тем более, нынешнее, Ленинград, чересчур сквозили почившим строем и были слишком ненавистны и потому большинством отвергались сразу. И вот, спустя несколько часов криков и выступлений через надорванные мегафоны, какой-то старичок с куцей седой бородкой и в смешной кепке с помпоном, каким-то чудом прорвавшись к микрофону на трибуне, то ли в шутку, то ли всерьёз, но довольно громко и решительно произнёс: «Николай Иванович Гордоцкий, профессор кафедры истории ЛГУ. Предлагаю название: Святой Питер…» И неожиданно идея понравилась и была быстро подхвачена и разнесена по рядам. Может быть, все просто устали и хотели домой, а может, и вправду название показалось метким и звучным, но на том и порешили. Даже чрезмерно нервные сторонники старинного имени не стали долго препираться, ревнителей же постылой серой действительности быстро заклеймили и заткнули.

А потом, также неожиданно, все крупные города и тогда ещё многочисленные малые, не ведавшие о своей скорой кончине, следуя примеру Северной столицы, вдруг подхватили, как призыв к новой жизни, идею о смене названия. Говорят, позже остальных, даже в монументальной и непробиваемой Москве прошли нешуточные баталии на этой почве, но быстро были подавлены по чьему-то приказу «сверху», после того как в толпе на Красной площади, прямо напротив мавзолея, кто-то вдруг возьми и выкрикни «долой Верховного!..», и возглас прокатился по рядам. Как обычно, не обошлось без крови, сотен задержанных и набитых до отказа автозаков. Любые митинги запретили на полгода, гайки подзатянули, и стало не до переименования.

Пётр не знал, повлияло ли как-то особенно на его судьбу новое название города. Но город менялся, методично впитывал в себя бесконечные потоки новых жителей, и Петру пришлось меняться вместе с ним. Забавно, но становясь всё более независимым от окружающей действительности, он освоил в процессе выживания в стремительно разрастающихся городских джунглях множество мелких профессий, и из узкого стал почти универсальным специалистом. Пётр научился собирать всё что угодно, а не только свои «печальные-печатные», так он прозвал основы для печатных плат — суть своей прежней работы. Иногда он готов был подносить чемоданы, доставлять частные посылки, чинить всё, что попадалось под руку, освоив ремонтное дело и даже заимел в личном ящичке диковинный заграничный суперремнабор, прихватив его однажды ночью с какого-то разворованного склада. Пётр так и не смог «опуститься» и был готов на любую случайную работу, но при этом оставался ничем никому не обязаным. Такой девиз стал его жизненным путем. Конечно, он любил, когда «что-то звенело в кармане и не нужно было за это пахать на дядю».

В Святом Питере всё началось в ночь с девятнадцатого на двадцатое апреля 2024 года. Краем уха Егорыч слышал слухи, что на Юге и в Европе творится что-то странное и страшное, города будто исчезают в одночасье, но никто до конца в это не верил. Думали, это утка журналюг, падких на сенсации. «Как такое возможно?» — говорили думающие и трезвомыслящие, — «Мы живём на пороге новой эры. Человечество как никогда могущественно и образованно. Мы защищены от всех мыслимых угроз, почти победили стихию, болезни, голод»… Но однажды невозможное случилось.

Старик решил заночевать в ту ночь на вокзале, и потому ему удалось сесть на последний из уходящих поездов подземки, вместе с огромной толпой беженцев, потерявших всякий разум от страха. Поезда уходили с Витебского, на юго-запад, к Пскову, и говорили, что это последние, что линии на Москву уже не работают. Поезд должен был вот-вот тронуться, и Пётр запрыгнул на ступеньку последнего вагона, на которой так и провисел все три часа пути, вцепившись в маленькие, почти декоративные перильца. Внутрь его не пустили, да и некуда было.

До сих пор он вздрагивал, когда вспоминал жуткие события той до безумия страшной ночи.

Пока толпа, желая поскорее уехать, в бестолковой спешке грузилась, а точнее, давилась в поезд, стоявший у открытой платформы наземного вокзала, стало темнеть. Никто ничего и так не понимал, кроме того, что надо бежать, уезжать прочь из этого кошмара, а с наступлением темноты начались сплошные мрак и помешательство.

Откуда-то, Егорычу показалось, что из подземных переходов, во множестве стали появляться стремительные скользкие тени. Их были сначала десятки, потом сотни, а затем и тысячи. Прошло каких-то пять-десять минут, и вот уже на площади за вокзалом в свете прожекторов освещения прямо на асфальте беззвучно корчились в конвульсиях люди, задыхаясь от облепившей их странной розовой слизи. По платформе метались какие-то прозрачные ящерицы, похожие на жуткие привидения, радужно сверкали в лучах света и кидались на тех несчастных, кто в панике толпился на перроне. А ещё твари пытались запрыгнуть в поезд. Но на крышах вагонов лежали ребята с фонариками и дробовиками — бойцы из городского ополчения, так их назвал кто-то из тамбура. Они методично расстреливали платформу и без раздумий палили по этим переливам в воздухе, а также, без всякого сожаления, по поднимающимся с земли оборотням. «Переливы» при точном попадании дроби с диким визгом разрывались на мутные куски и оставляли на асфальте множество грязных лужиц. Пётр увидел, как напротив соседнего вагона свершился ужасный акт превращения человека, крепкого на вид пожилого мужчины, в неизвестно что, это неведомо что, мокрое от слизи, поднялось на ноги и с невнятным бормотанием вдруг зашагало, размахивая руками, по платформе в сторону вокзала. Парень на крыше, ближайший к превращенному, почти в упор выстрелил в него. Мужчина смешно взмахнул руками, упал набок и захрипел. Но даже умирая, он продолжал шевелить ногами, словно идя к намеченной цели. Из окна вагона раздался сдавленный женский крик: «Но это же люди!», на что сосед с подножки, в модном бордовом плаще, процедил в ответ мрачно: «Уже нет».