Рут Джабвала - Жара и пыль

• Название: Жара и пыль
• Автор: Рут Джабвала
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016

Номер открывается романом «Жара и пыль» англо-американской писательницы и киносценариста Рут Прайвер Джабвала (1927–2013). Действие происходит в Индии, причем попеременно — то совсем недавно, то в 1923 году. Героиня и рассказчица, наша современница, переселившись в Индию, обретается как бы в двух измерениях: живет собственной нынешней жизнью и, вместе с тем, — молодостью первой жены своего деда, ушедшей от него к обедневшему индийскому принцу. И главные, и второстепенные герои-англичане испытывают на себе загадочные чары Индии.

---

Оливия нервно вертела тонкий браслет на своем тонком запястье.

— Мы с Дугласом это обсуждали.

— Да, и ему очень бы хотелось, чтобы вы поехали. — Миссис Кроуфорд посмотрела на Оливию, и было что-то в ее взгляде прямое и твердое, напомнившее Оливии самого Дугласа.

— Мне бы не хотелось оставлять его одного, — сказала Оливия. — Четыре месяца — целая вечность. — Она добавила застенчиво, снова играя браслетом: — Мы не так давно… вместе. — Она хотела сказать «женаты», но «вместе» звучало лучше.

Ее собеседницы переглянулись и рассмеялись. Миссис Кроуфорд сказала:

— Мы, наверное, кажемся вам старыми клушами.

— Но даже эта стойкая старая клуша, — сказала миссис Минниз, — совсем скиснет, если Артур не сможет поехать.

— А почему не сможет? — спросила Оливия.

— Вы нам нужны, Оливия, — сказала миссис Кроуфорд. — Жить в Симле без вас будет очень тоскливо.

— И потом, — подхватила миссис Минниз, — кто будет следовать за нами по аллеям? Кто будет навещать нас в «Жимолости»?

— Только другие старые клуши.

Они одновременно разразились громким смехом — как школьницы.

Оливия понимала, что на самом деле им будет гораздо веселее степенно заниматься привычными делами пожилых дам, получая удовольствие от компании друг друга без нее. И говорили они все это только ради нее.

Она спросила, поедет ли миссис Сондерс.

— Нет, Джоан не ездит в Симлу. Хотя ей очень бы пошло на пользу выбраться из этого дома… Да и вам тоже, Оливия, — добавила миссис Кроуфорд и вновь бросила на нее Дугласов взгляд.

— Но почему же майор Минниз не может поехать? Раз уж у него отпуск…

Казалось, они не расслышали. Снова началось обсуждение планов, в основном, каких слуг брать с собой, а каких оставить приглядывать за бедными саибами, остающимися потеть на работе.

Оливия получила желанную информацию из другого источника. Одним скучным утром (она уже и пианино забросила) ее навестили. Это был Гарри, которого привез на автомобиле шофер Наваба. Гарри заявил, что просто обязан был приехать и освежиться в «Оазисе» (так он теперь называл ее дом). А она, увидев его, почувствовала, что именно он, пухлый и непривлекательный, стал оазисом для нее. Гарри остался на целый день и, пока был тут, рассказал обо всем, что ей так хотелось узнать.

О жене Наваба он сказал:

— Бедная Сэнди. Бедняжка. Ей было не справиться со всем этим. С ним.

— С кем? — Оливия наполнила его рюмку; они пили херес, Гарри быстро взглянул на нее, затем опустил глаза:

— Он очень сильный человек. Мужественный и сильный Если уж он чего-то хочет, ему ничто не помешает. Никогда. Он стал принцем в пятнадцать лет (его отец внезапно умер от удара). Вот он и правил всегда, всегда был во главе, — и вздохнул восхищенно и в то же время тяжело. — Кабобпуры не хотели, чтобы она выходила за него, — сказал он. — Они гораздо более влиятельные правители, в их кругах с ним и считаться бы не стали, ни титула толком нет, ни, по их меркам, состояния.

— А кажется он богатым, — сказала Оливия.

— Я с ним в Лондоне познакомился, — сказал Гарри. — Они в «Кларидже» остановились, Наваб с собой взял всех, кто был ему по душе, и слуг, например, Шафта, который ему коктейли смешивает. И Кабобпуры там тоже были, этажом ниже: они своих людей привезли. А через неделю в Париж уехали, так как Сэнди уж очень им увлеклась. Как будто от него убежать можно. На следующий день он тоже был в Париже. Мне он сказал: «Поезжай с нами, Гарри». Я ему понравился, знаете ли.

— И вы поехали?

Гарри прикрыл глаза:

— Я же говорю, такому человеку, как он, не отказывают… Кстати, Оливия, то есть миссис Риверс. Можно называть вас Оливия? Мне кажется, мы друзья. С некоторыми людьми можно почувствовать себя друзьями, согласны? Если они вам близки… Оливия, он хочет устроить вечеринку.

Наступила пауза. Оливия налила себе еще хереса.

— Он настаивает, чтобы именно вы приехали. Конечно, будет автомобиль.

— Дуглас ужасно занят.

— Он хочет, чтобы вы оба приехали. Ужасно хочет. Странно, правда: казалось бы, у него должна быть масса друзей, но нет.

— Ну, вы же у него есть.

Оливия уже спрашивала у Дугласа, какую именно роль во дворце Наваба играл Гарри. Что-то официальное, вроде секретаря? Дуглас отвечал неохотно и, когда она настояла, сказал: «Вокруг таких, как Наваб, вечно толкутся какие-то…»

Гарри перешел на доверительный тон, казалось, он был рад говорить свободно:

— Я очень хочу сделать все, что в моих силах, чтобы порадовать его. Господи, да я и стараюсь изо всех сил. Не только потому, что он мне очень нравится, но ведь он невероятно добр ко мне. Вы и представления не имеете о его щедрости, Оливия. Он хочет, чтобы у его друзей было все. Все, что он только может дать. Такая уж натура. Если не берешь, его это очень ранит. Но сколько же можно брать? Я уж и так чувствую себя… В конце концов, я здесь потому, что он мне очень по душе, и ни по какой иной причине. Все, что он может, это давать. Дарить. — В его лице и голосе слышалась тоска.

— Но ведь это значит, что и вы ему по душе.

— Кто знает? С ним никогда не поймешь. Сначала вроде думаешь: да, ты ему не безразличен, а потом кажется, ты… просто вещь. Я с ним уже три года. Три года в Хатме, представляете? Я даже Тадж-Махала не видел. Мы вечно собираемся куда-то съездить, но в последний момент что-то обязательно происходит. Обычно бегум нас не пускает. Знаете, иногда я думаю, единственный человек на этой земле, который ему не безразличен, — это она. Он не переносит разлуки с ней. Ну, естественно, она его мать… Я свою мать уже три года не видел. Я беспокоюсь о ней, она болеет. Живет одна в квартирке в Кенсингтоне. Она, конечно, хочет, чтобы я домой приехал. Но стоит мне об этом заикнуться, он тут же высылает ей какой-нибудь дорогой подарок. Однажды она ему написала. Поблагодарила, но сказала, мол, лучший подарок, который вы могли бы мне прислать, — это мой Гарри. Он был очень растроган.

— Но не отпустил?

Гарри искоса взглянул на нее. Молча кусал губы. Затем сказал натянуто и немного обиженно:

— Надеюсь, вы не подумали, будто я жалуюсь.

Наступил вечер, день медленно увядал. Оливия подала обед, к которому Гарри едва притронулся, — как оказалось, он страдал несварением. В комнате стало жарко и влажно, но открывать ставни было еще рано. Херес был теплым и липким, как и запах цветов, которыми Оливия наполнила все вазы (она жить не могла без цветов). Теперь ей хотелось, чтобы Гарри уехал. Ей хотелось, чтобы этот день закончился, и наступила ночь с прохладным ветром, и чтобы Дуглас сидел за своим письменным столом, строгий и серьезный, со своими бесконечными бумагами.

Дуглас говорил на хиндустани очень бегло. Приходилось, так как он постоянно имел дело с индусами и его обязанностью было улаживать огромное количество здешних дел. Вся его деятельность протекала в конторе, в судах или на местах, поэтому Оливии редко доводилось видеть его за работой, но время от времени (обычно по праздникам) некоторые из местных богачей приходили с визитом вежливости. Они усаживались на веранде с дарами для саиба — обычно корзинами и подносами со свежими и засахаренными фруктами и фисташками. Выглядели они все одинаково: толстяки, блестевшие от масла и драгоценностей, в безупречно-белых свободных муслиновых одеждах. Когда Дуглас выходил поприветствовать их, они жеманно улыбались, соединяли ладони на груди и, казалось, были настолько потрясены той честью, которую он им оказывал, что едва могли вымолвить слова благодарности.

Оливия слушала беседы, которые доносились снаружи. Голос Дугласа, твердый и мужественный, заметно выделялся. Когда он говорил, остальные переходили на одобрительное бормотание. Иногда он, должно быть, шутил, ибо они то и дело начинали вежливо смеяться в унисон. Иногда он говорил строже, чем обычно, и тогда бормотание робко затихало до следующей шутки, после чего они с облегчением разражались смехом. Впечатление было такое, что Дуглас играет на духовом инструменте, клапаны которого идеально ему подчиняются. Он знал и точный момент подхода к финалу — слышалось шарканье, и завершающий хор благодарности был таким искренним, таким сердечным, что некоторые голоса прерывались от волнения.

Дуглас вернулся с улыбкой. Похоже, ему всегда нравились эти встречи. «Вот жулики», — сказал он, качая головой в добродушном удивлении.

Оливия сидела за пяльцами. Она недавно увлеклась вышиванием, ее первой работой была затканная цветочным узором накидка для ножной скамеечки. Дуглас сел в кресло напротив и произнес:

— Можно подумать, я не догадываюсь, что у них на уме.

— И что же это? — спросила Оливия.

— Уж эти мне вечные шуточки. Не одно, так другое. Думают, что очень хитры, но на самом же деле — просто дети. — Он улыбнулся и постучал трубкой по медной каминной решетке.