Виктор Сергеев - Унтовое войско

• Название: Унтовое войско
• Автор: Виктор Сергеев
• Издательство: бурятское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Роман Виктора Сергеева «Унтовое войско» посвящен исторической теме. Автор показывает, как в середине XIX века происходит дальнейшее усиление влияния России на Дальнем Востоке. В результате русско-китайских переговоров к Русскому государству были присоединены на добровольной основе Приамурье и Уссурийский край.

В романе много действующих лиц. Тут и русские цари с министрами, и генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, и китайские амбани, и купцы, и каторжники, и солдаты…

Главным же действующим лицом в романе выступает вольнолюбивый, сильный духом сибирский народ, объединенный в Забайкальское казачье войско. Казаки осуществляют сплавы по Амуру, участвуют в обороне Камчатки от нападений англо-французов, обживают новые земли по Амуру и Уссури.

---

В Верхнеудинске к ним присоединится конвой казаков. Ему, Банзарову, велено ехать в Хоринск, помочь в отборе лошадей и проверить состояние делопроизводства в тамошней конторе.

Дверь за приставом закрылась. Замок не щелкнул…

«Свободен! Все… — Присел на табурет. — Что же произошло? Ах да! Хоринский главный тайша… и вдруг… крещение в православной церкви. Право, не вмещается в голове сия новость. Но уж меня-то из желтой веры не выведут, хотя в ней и не вижу я ни смысла, ни пользы, да что уж теперь… Достойно ли прыгать, словно кузнечику… неразумному? Силою вечного неба пусть все останется, как было. Мир сей подобен океану с подводными скалами. Четыре моря мучений… Да очистятся наши грехи, скопившиеся в наших многих перерождениях! Да успокоятся тело, язык и душа мои! Я прибыл для переправы через моря мудростей, но потерпел крушение. И уж коли судьбе угодно было, чтобы я копался в обрядах и обычаях древности, то пусть это будет бурятская древность, что ближе и понятнее мне по духу и крови, и приличествует мне остаться до конца дней своих буддистом, ибо в христианстве я вовсе не ведаю, что мне делать, да и постыдно перед сородичами своими. Уж лучше я буду восклицать: «Да возродится мысль и стремление к святости Будды! Достигнем совершенной мудрости! Спасемся по милости трех драгоценностей: общины, ученья и Будды!»

Глава вторая

Подполковник генерального штаба Ахтэ приятно поразил Муравьева. Он нисколько не походил на петербургского парфюмерного юношу — никаких аксельбантов и бутоньерок. Строгий армейский мундир корпуса топографов, мозолистые, натруженные руки. Муравьев ожидал, что встретит желчного, всем недовольного генштабиста, что у них произойдет тяжелый разговор, но Ахтэ вел себя просто, скромно и даже, как показалось генералу, весьма учтиво, не скрывал удовольствия видеть долго пропутешествовавшего губернатора.

Муравьев, зная о том, что царь согласился использовать экспедицию Ахтэ, как сочтет сам генерал, предложил подполковнику отправиться для обозрения и описания Удского края.

— Инструкцией мне запрещено…

Муравьев добродушно улыбнулся:

— Как можно искать границу там, где ее нет? Во всех документах наших с Китаем пространство между рекой Удью и Охотским морем оставлено неразграниченным.

— Как же мне быть? Получено высочайшее повеление вашу экспедицию не посылать для определения границы, а направить, по усмотрению моему, для исследования Удскою края.

Ахтэ искренне сказал:

— Мы, офицеры корпуса топографов, восхищены вашим мужеством и весьма рады служить под вашим наблюдением.

Они расстались, довольные друг другом.

Николаю Николаевичу после возвращения с Камчатки везло. Едва успел узнать, что царь занял его сторону в спорах об использовании экспедиции Ахтэ, как пришел высочайший приказ об утверждении Муравьева генерал-губернатором Восточной Сибири. Это утверждение в должности так окрылило темпераментного генерала, что он в присутствии жены и штабс-капитана Карсакова воскликнул:

— Государь службу мою считает здесь полезной!

При перемене погоды у него даже не заболела раненая рука, и генерал обошелся без черной повязки.

Увы, прекрасное расположение духа длилось недолго. Из Петербурга последовали мелкие уколы. Военный департамент все еще отказывал ему в выборе адъютантов да и разрешил пока взять двоих, а положено по штату четверо Отличившихся его чиновников ни одно министерство не наградило.

Николай Николаевич не выдержал и на Совете главного управления шумел:

— Людей моих не награждают, по службе чинами обходят, трудно… От недоброжелателей как оградиться? Меня-то царь оградил, а вот как мне людей своих оградить?

Наутро после того заседания Совета он уже положил раненую руку на перевязь. Иные сочли это позерством: генерал, мол, вчера свободно махал обеими руками, а тут чего-то всем мозолит глаза своим фронтовым ранением.

Зиму и весну Муравьев страдал болезнью печени, слег в постель. Он даже сдал управление краем гражданскому губернатору. Но велел тому являться по пятницам с докладом.

Лечащий врач умолял гражданского губернатора ничего не говорить генералу об амурских делах, не выводить его из состояния покоя. Тот и не говорил… Но не мог же он умолчать, что пристав русской миссии, возвращаясь из Пекина в Петербург, проехал вчера Иркутск.

— И что же он, пристав? — оживился Муравьев. — Что он думает об англичанах?

«Ну, англичане — это не Амур», — подумал простодушный губернатор.

— Пристав уверяет, Николай Николаевич, что англичане бездеятельны в Китае.

— Какая чепуха! — Муравьев приподнялся на подушках, понизил голос: — Ну, а этот пристав… полковник… как человек, он что на вас произвел?

— Говорун и хвастун.

Муравьев, возбуждаясь, подхватил:

— Во всем несостоятелен и даже труслив. Где только таких находят? Да еще шлют в Пекин, толкают в политику, в которой они вовсе ничего не смыслят. Англичане же, пользуясь вот такими говорунами и невеждами из нессельродевского ведомства, усиливаются в Пекине и все ближе подбираются к Амуру.

Врач уже делал знаки гражданскому губернатору, мол, нельзя… Но куда там!

Нессельроде полагает, что Амур для нас по Нерчинскому трактату потерян. — Генерал обращался не только к гражданскому губернатору, но и к врачу, приглашая их обоих к спору с первым петербургским дипломатом. — Удивляюсь, как никто ему не скажет, что слова эти приличны только верховному английскому лорду и его министерству. Удивляюсь, как это никто не сказал Нессельроде, что у нас в Забайкальском крае может быть двадцать тысяч штыков и шесть тысяч кавалерии, если принять мои проекты…

Врач послал горничную за женой Муравьева. Только она способна унять генерала, отвести его мысли от амурских дел. Да и то ненадолго.

Рапорт Муравьева об исследованиях Невельского произвел в Петербурге настоящий переполох. Над авторитетом государственного канцлера графа Карла Васильевича Нессельроде повис дамоклов меч… Давно ли канцлер заверял Государственный совет, что амурский вопрос навеки похоронен, а тут — на тебе… Какой-то безвестный капитанишка уверяет, что устье Амура проходимо для морских судов, а Сахалин вовсе не полуостров, а остров. Чепуха какая! Вздор! Ну, капитанишка — ладно, можно бы наплевать и забыть, а самого Невельского разжаловать в матросы. Да вот оказия — к делу сему прицепился генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев. Приходится докладывать государю…

Царь повелел для разбора дела создать Сибирский комитет.

Нессельроде пугал членов комитета Китаем, уверял, что в низовьях Амура стоит сильный китайский флот, что Невельской действовал без инструкции государя да еще ко всему нарушил ее — плавал в устье Амура, что категорически запрещалось.

Комитет пошел на поводу Нессельроде и постановил просьбу Муравьева об учреждении на Амуре военного, поста отклонить, а Невельского как обманщика и ослушника разжаловать в рядовые.

Невельской думал, идя на прием к Меншикову, что его ждут милости и награды, а тот встретил его с холодком, упрекал за то, что, не дождавшись высочайшего разрешения, рискнул отправиться в Амурский лиман.

Геннадий Иванович начал было ссылаться на чрезвычайные обстоятельства: мол, время поджимало, откладывать исследования на другой год рискованно, как бы иностранцы не опередили… Но князь и слушать не стал.

На заседании Сибирского комитета споров было много. Но как ни старался Нессельроде, похоронить открытия Невельского он не смог. Комитет принял половинчатое решение. Запрещалось «под каким-либо видом или предлогом касаться лимана и устья реки Амур», но разрешалось основать зимовье для торговли с местными жителями где-либо на берегу Охотского моря, «отнюдь не в лимане, а тем более на реке Амуре».

Геннадий Иванович получил даже повышение в чине — стал капитаном первого ранга.

В апреле в губернаторском саду дурманило голову кружево черемух и яблонь. С дорожек и тропок садовник сметал прошлогодний лист. Над головой садовника летали безморозные снежинки — белые, розовые…

Муравьев присел на лавочку возле беседки. Он выздоравливал. Втягивался в дела края. Недавно проводил Невельского в Аян. Вчера прямо здесь вот, в саду, принимал членов экспедиции Ахтэ, напутствовал топографов перед дальней дорогой. Сегодня ждал майора Карсакова. Кое-как, с немалыми хлопотами, вырвал в военном департаменте для любезного Мишеньки повышение в чине. Пришлось царю писать.

Карсаков ныне приведет с собой бурята-пятидесятника Ранжурова, того, что побывал в тайном сплаве и зимовал нынче с русской командой в устье Амура. Прелюбопытно послушать.

Вокруг беседки высажены молодые деревья. Присмотрелся: березки, елочки… «В ельнике — трудиться, в березняке — веселиться, в кедраче — богу молиться».