Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 3

• Название: Страницы Миллбурнского клуба, 3
• Автор: Слава Бродский
• Издательство: Manhattan Academia
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2013
• ISBN: 9781936581122

---

Рабов непримененья силы.

Как обожают их враги

И роют им, смеясь, могилы.

*      *      *

Не пишу я тебе отныне.

Ты, как есть, мне явился весь.

Смесь невежества и гордыни –

Нет ужасней, чем эта смесь.

Бен-Эф, по жизни Ёся Коган, – родился и всю жизнь прожил в Москве, пока не переехал в 1992 году в Штаты. По образованию математик, кончил мехмат МГУ, защитил кандидатскую диссертацию. Приехав в Нью-Йорк, читал вводные курсы лекций по статистике в Курантовском институте, потом работал в Чикагском и Иллинойском университетах, в последнее время – статистиком в фармацевтических компаниях. В начале 70-х посещал поэтическую студию «Луч» Игоря Волгина при МГУ. Имеет свою страницу на сайте stihi.ru.

Воспоминание о любви

Статистик

Играешь ты с цифирочкой,

Как будто с генитальями

Давно забытой Фирочки,

Уехавшей в Италию,

На берега лазурные,

Купаться в Пино Грижио, –

Под щебеты амурные

Волосики те рыжие...

Ах, где ты, моя деточка?

С вендеттой Сицилийскою

Оливковою веточкой

Дрожишь, не мне ты близкая.

Какая тут статистика?..

Pаздрайная баллистика.

Типа Эдипа

Жену называл он мамой

и, прыгая к ней в кровать,

испытывал счастье и драму,

которые не передать...

Нахлынет – и вроде стыдно:

ну что мы с тобой творим?

Закроет глаза, чтоб не видно:

«Давай с тобой, мама, родим...»

И родились у них дети,

и он, подражая им,

про все позабыв на свете,

был с нею и тем и другим...

Он так ревновал свою маму

за стенкой хрущевской к отцу,

как сын его собственный маму

ревнует к нему... Не к лицу!

Ни мамы, ни папы нету –

ты сам уже на кону,

копеечною монетой ,

себя ты ревнуешь к кому?

На кончиках пальцев

                                  А.Б.

На кончиках пальцев

У краюшков губ

В той ямке святой

Между ног золотистой

Прости меня –

Я необучен и груб

Но хочется мне

Чтоб осталась ты Чистой

В объятьях случайных

До Встречи со мной

Весной завиральной

Весной шебутной

Со мной

*      *      *

Луна твоей попкой висит в облаках,

Поцеловать бы и щечкой прижаться,

Пред ней и раскаюсь в милейших грехах, –

Луне ведь не надо в трусы наряжаться.

О, свет золотой полушарий твоих

Морями любви управляет,

Ведь нету в Подлунной подобных таких,

Что формой, как стих, вдохновляет.

А может, их много в трусах, этих лун,

Гуляет по белому свету?

Кто скажет такое – бессовестный лгун!

На небе Луны такой нету.

Чикагский маятник любви

      (Жестокий романс)

 

Ты

мне приснилась зимою холодною,

темною ночью

в чикагском бреду –

помню я сон свой,

разорванный

в клочья,

знаю,

что снова тебя в нем найду.

Снова найду,

зацелую всю до смерти, –

всю зацелую и всю залюблю:

острым кинжалом

прошлась ты мне по сердцу,

что в нем осталось –

в тебя все волью!

Наша любовь

горячее, чем ненависть, –

если пружиной отбросит опять,

снова прижмет

к тебе

клятвою верности:

только любить,

всю тебя целовать!

…Все позабыть –

                  ничего бы не знать.

Над птичьей головой

Между Москвой-рекой и площадью Смоленской,

на тополе высоком у окна,

в осеннем одиночестве вселенском

висит гнездо – и ждет, пока Весна

дотронется до птичьей стаи мартом

уродливых ворон, и две из них,

вдруг посчитав, что поздно будет завтра,

великий свой союз составят в тот же миг.

Ну, а пока еще октябрь, осень,

им надо жить и зиму зимовать, –

так пожалеем их и хлеба им подбросим,

и снова календарь начнем назад листать.

И снова станем ждать, пока оцепененье

с души спадет, и мы перед собой

сумеем оправдаться за спасенье:

Паденье – гибель – отреченье!

Когда, какой еще ценой?..

Как было б хорошо зависеть от погоды...

Над птичьей головой несутся облака,

им только бы прожить каких-нибудь полгода –

и счастья паводок затопит берега!

Воспоминание о любви

Ты ночью ко мне приходила,

я целовался с тобой,

только когда это было –

и было ли это со мной?

Тот день позабытый, вчерашний,

у времени я украл,

и к краю той горькой чаши,

склонившись, губами припал,

глотая тягучий, и долгий,

и жгучий напиток судьбы,

от встречи с тобой до размолвки,

яд ненависти и любви!

Вкус радости и печали

теперь на моих губах –

как будто те слезы упали,

что плыли в твоих глазах.

Вернется?

Услышишь гудок паровоза,

и сердце забьется в груди:

зазноба твоя из колхоза, –

соседей не разбуди...

Водой ледяной из колодца

умоешься в ржавый рассвет:

неправда, – все это вернется!

Вот только Маруськи все нет...

Где тот паровоз  допотопный,

застрявший в хэмптонской глуши,

c гудочком своим одножопным,

что радовал от души?

Альпинистка – моя, скалолазка – твоя

                                     В.Высоцкому        

Покоряя за кручею кручу,

Кабарду вспоминаешь, Домбай.

Здесь, конечно, намного лучше:

нету баб, тишина – просто рай!

Никакого от них покоя

на Кавказских хребтах ты не знал,

как за связку хватали рукою,

если сам ты не доставал...

Не успеешь палатку раскинуть,

костерок развести у ручья, –

с двух сторон тебя пьяные Зины

обнимают и группа вся.

Просят: «Ле-е-ешка, ну спой нам Высоцкого!»

Ты гитару срываешь с плеча

и поешь им за Нуравицкого

про любовь, что еще горяча,

как в костре твоем головешка,

что чадила всю ночь до утра.

... Что он знает, твой Гинзбург Мишка?

Вся под снегом лежит Кабарда...

Нету снега в Луизиане,

комарам только нету числа...

Ты назначь на Домбае свидание,

вынь гитару свою из чехла!

*      *      *

Всех, кого я любил... и убил,

с кем навеки я распрощался, –

никогда я не расставался,

с ними вместе всегда я был!

Всех забыл я их... вспомнил снова

голоса и движение губ, –

тонет в памяти, не утонет

дней ушедших колодезный сруб.

Наклонюсь – и из давней замяти

выплываешь из глубины...

Брошусь вниз! – и в забытой памяти,

наконец, мы с тобою одни.

Calculus of Love

Ты Вирджинию учишь анализу,

а Вирджиния хочет любви, –

от нее завернувшись в два талеса,

на иврите ей шепчешь: «...увы!»

Вся она шоколадного цвета,

ищет твой интеграл по ночам,

вдохновляя тебя как поэта,

его нежно берет «по частям...»

Интегральчик твой скользкий несобственный,

по Нью-Йоркам всего истрепал,

там в Краун-Хайтце все шлялся «по родственникам»

да в Куранте дверями прижал.

...А она, точно черная роза,

распустилась в Хэмптонском саду:

«Мишка, миленький, – капают слезы, –

интегральчик ну как твой найду?»

 

В поисках Жемчужной реки