Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера

• Название: Мемуары наполеоновского гренадера
• Автор: Адриен Бургонь
• Жанр: Биографии и Мемуары

Перед вами действительно уникальное произведение – впервые переведенные на русский язык мемуары гренадера-фузилёра Императорской Гвардии Наполеона Адриена Бургоня (1785 – 1867), который ярко и эмоционально рассказывает об одной из самых трагических войн 19 века – Русской кампании Наполеона 1812-13 гг. Обычный солдат, сержант Бургонь, участник этой кампании, подробно описывает свой путь в этой кампании: бои, в которых он участвовал, своих друзей, людей, с которыми он встречался. Человек по натуре наблюдательный, он уделяет внимание мельчайшим деталям. Именно эта литературная манера Бургоня делает его мемуары не просто интересной книгой, но и ценнейшим источником информации о самой трагической кампании императора Наполеона.

---

28-е и 29-е сентября мы провели в поисках продовольствия. Мы выходили на разведку днём, а ночью возвращались забрать добычу.

30-го сентября у нас происходил инспекторский смотр на улице, прямо под окнами наших квартир. По окончании смотра, полковнику вздумалось показать инспектору квартиры полка. Когда дошла очередь до нашей роты, полковник приказал сопровождать себя капитану и дежурному сержанту. Адъютант – майор Рустан, знавший квартиры, шёл впереди и открывал комнаты, где размещалась наша рота. Уже в самом конце осмотра, полковник спросил:

– А как у унтер-офицеров?

– О, им очень удобно, – отвечал адъютант – майор Рустан. И начал открывать двери в наши комнаты.[30]

К несчастью, мы не вынули ключа из дверей в каморку, где жили наши дульсинеи (каморку, которую мы выдавали за встроенный шкаф). Адъютант – майор открывает дверь – и в удивлении смотрит на наших пташек. Не говоря ни слова, он запирает дверь и кладёт ключ в карман. Выйдя на улицу, он показал мне ключ и, смеясь, подошёл ко мне.

– Ах! – сказал он, – у вас птички в клетке, а вы держите их только для себя. Зачем они вам и где вы их взяли, черт возьми?

Тогда я рассказал, как и где я их нашёл, и о том, что они стирают нашу одежду.

– В таком случае, – обратился он к сержанту – майору и ко мне, – не будете ли вы так любезны, одолжить их мне на несколько дней, чтобы выстирать мои грязные рубашки. Надеюсь, что вы, как добрые товарищи, не откажете мне.

В тот же вечер он увёл их. Несомненно, они перестирали всё офицерское белье, потому что вернулись только через неделю.

1-го октября хорошо вооружённый отряд нашего полка был отправлен грабить большую загородную усадьбу в нескольких лье от Москвы. Мы нашли очень мало – только воз сена. На обратном пути мы встретили отряд русской кавалерии, который начал кружить вокруг нас, не осмеливаясь, однако, атаковать. Мы продолжали идти, демонстрируя, что мы тоже не лыком шиты, – хотя нас и гораздо меньше но, все же, выбили из строя нескольких из них. Они отстали от нас только в четверти лье от Москвы.

2-го октября мы узнали, что Император отдал приказ вооружить Кремль. Тридцать пушек и гаубиц различного калибра необходимо было разместить на всех башнях внешней стены. 3-го октября в каждом полку Гвардии сформировали рабочие команды. Их задача – копать землю и уносить остатки от старых стен и фундаментов Кремля, которые сапёры взрывали с помощью пороховых зарядов.

4-го октября была моя очередь сопровождать рабочую команду нашей роты. На следующий день рядом со мной погиб инженер-полковник. На его голову при взрыве упал кирпич. В тот же день я видел около одной церкви несколько трупов с руками и ногами, объеденными, вероятно, волками и бездомными собаками.

Остальное время нашего пребывания в городе прошло в смотрах и парадах, до тех пор, пока гонец не доложил Императору (как раз во время одного из таких смотров), что русские нарушили перемирие и внезапно атаковали кавалерию Мюрата. По окончании смотра был отдан приказ к выступлению; в одну минуту вся армия зашевелилась, но наш полк получил приказ выступать на следующий день только поздно вечером. Мы отдали московским женщинам и портным ту часть общей добычи, которую не могли унести. Они раз двадцать падали на землю, чтобы поцеловать наши ноги – они никогда в руках не держали такого богатства.

ГЛАВА III

ОТСТУПЛЕНИЕ. – ОБЗОР МОЕГО РАНЦА. – ИМПЕРАТОР В ОПАСНОСТИ. – ОТ МОЖАЙСКА ДО СЛАВКОВО.

Вечером 18-го октября мы, несколько унтер-офицеров, по обыкновению собрались вместе и лежали, растянувшись, как паши, на мехах горностая, соболей, львов и медведей, покуривая из роскошных трубок душистый табак. И в то же самое время великолепный пунш на ямайском роме пылал перед нами в большой серебряной миске русского боярина. Пламя растапливало целую сахарную голову, поддерживаемую над миской двумя русскими штыками. И вот тогда, когда мы вспоминали Францию, говорили про то, как приятно будет вернуться на родину победителями после многолетнего отсутствия, в ту минуту, как мы мысленно прощались и клялись в верности нашим монголкам, китаянкам и индианкам, мы вдруг услыхали шум из большого зала, где спали солдаты нашей роты. Затем к нам вошёл квартирмейстер и сообщил, что получен приказ готовиться к завтрашнему выступлению. 19-го октября город с раннего утра кишмя кишел евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдат всё, что они не могли унести с собой, а вторые – чтобы поживиться тем, что мы выбрасывали на улицу. Мы узнали, что маршал Мортье остаётся в Кремле с 10 000 войска и в случае необходимости ему приказано обороняться.

Мы вышли во второй половине дня, уложив запасы напитков на тележку Матушки Дюбуа, а также нашу большую серебряную чашу; уже смеркалось, когда мы вышли из города. Мы оказались среди большого числа телег и повозок, управляемыми людьми разных национальностей – они шли по три или четыре в ряд, колонна растянулась почти на лье. Мы слышали вокруг нас французскую, немецкую, испанскую, итальянскую, португальскую речь, и говор на других языках, ибо там были московские крестьяне и множество евреев. Эта толпа людей, со своими разнообразными одеждами и наречиями, маркитанты с жёнами и плачущими детьми, спешила вперёд с неслыханным шумом, суматохой и беспорядком. Те, чьи повозки были уже разбиты, кричали и ругались так, что с ума можно было сойти. Это был обоз всей армии, и нам не без труда удалось обойти его. Мы шли по Калужской дороге (это была уже Азия). Вскоре мы расположились бивуаком в лесу, а так как стояла уже глубокая ночь, для отдыха времени оставалось немного.

Мы возобновили наш марш на рассвете, но пройдя меньше лье, мы снова встретили часть рокового обоза, обогнавшего нас в течение того времени, пока мы спали. Одни повозки сломались, другие не могли двигаться – их колеса увязли в песчаном грунте. Отовсюду слышались крики на французском, ругань на немецком, воззвания к Всевышнему на итальянском и к Пресвятой Богородице на испанском и португальском языках.

Миновав все это вавилонское столпотворение, мы остановились, чтобы дождаться отставшей части нашей колонны. Я воспользовался этим, чтобы осмотреть свой ранец, показавшийся мне слишком тяжёлым. В нем лежали: несколько фунтов сахара, немного риса, печенье, полбутылки ликёра, женское платье из китайского шелка, расшитое золотом и серебром, несколько золотых и серебряных украшений, среди них часть креста Ивана Великого[31] – кусочек серебряной позолоченной обшивки. Его дал мне солдат из команды, отряжённой для снятия креста с колокольни. Кроме того: мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды (орехового цвета и подбитая зелёным бархатом). Не зная, для чего она нужна, я воображал, что её носила женщина ростом более шести пье. Далее, две серебряные картины, каждая длиной в 1 пье и 8 пусов[32] ширины, с выпуклыми фигурами: одна картина изображала суд Париса на горе Ида, на другой был представлен Нептун на колеснице в виде раковины, запряжённой морскими конями, очень тонкой работы. Несколько медальонов и плевательный набор какого-то русского князя, украшенный бриллиантами. Эти вещи предназначались для подарков и были найдены в подвалах сожжённых домов.

Не удивительно, что ранец показался таким тяжёлым! Чтобы облегчить его, я выкинул из него свои белые лосины, предвидя, что они нескоро мне понадобятся. На мне же был надет сверх рубашки, жилет из стёганого на вате жёлтого шелка, который я сам сшил из женской юбки, а поверх всего большой воротник, подбитый горностаем, через плечо у меня висела сумка на широком серебряном галуне. В сумке было полно различных вещей – среди них распятие в золоте и серебре, и небольшая китайская фарфоровая ваза. Эти вещицы чудом уцелели, я по-прежнему храню их. Затем моя патронная сумка, ружье и 16 патронов. Добавьте к этому изрядное количество здоровья, хорошего настроения и надежду засвидетельствовать своё почтение монгольским, китайским и индийским дамам – и вы получите ясное представление о сержанте-велите Императорской Гвардии.

Едва я закончил осмотр своих сокровищ,[33] как впереди нас раздались выстрелы: нам приказали ускорить шаг. Мы прибыли через полчаса после того, как на часть обоза, охраняемого отрядом красных улан Гвардии, напали партизаны. Погибли несколько улан, русских, и много лошадей. Возле одного экипажа лежала на спине какая-то миловидная молодая женщина, умершая от испуга. Мы продолжали путь по довольно хорошей дороге. Вечером сделали привал и расположились ночевать в лесу.

Рано утром 21-го октября мы продолжали идти и в полдень столкнулись с отрядом казаков русской регулярной армии. Артиллерия уничтожила их. Большую часть дня мы шли по полям, а на ночь расположились недалеко от ручья.

22-го октября пошёл дождь. Весь день мы продвигались медленно и с трудом, а вечером сделали привал на опушке леса. Ночью мы услышали громкий взрыв. Впоследствии, стало известно, что маршал Мортье взорвал Кремль, заложив большое количество пороха в его подвалах. Он покинул Москву через три дня после нас с 10 000 войска. Среди них было два полка Молодой Гвардии, с которыми мы соединились на Можайской дороге через несколько дней. Оставшуюся часть дня мы прошли очень немного, хотя шли не останавливаясь.