Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера

• Название: Мемуары наполеоновского гренадера
• Автор: Адриен Бургонь
• Жанр: Биографии и Мемуары

Перед вами действительно уникальное произведение – впервые переведенные на русский язык мемуары гренадера-фузилёра Императорской Гвардии Наполеона Адриена Бургоня (1785 – 1867), который ярко и эмоционально рассказывает об одной из самых трагических войн 19 века – Русской кампании Наполеона 1812-13 гг. Обычный солдат, сержант Бургонь, участник этой кампании, подробно описывает свой путь в этой кампании: бои, в которых он участвовал, своих друзей, людей, с которыми он встречался. Человек по натуре наблюдательный, он уделяет внимание мельчайшим деталям. Именно эта литературная манера Бургоня делает его мемуары не просто интересной книгой, но и ценнейшим источником информации о самой трагической кампании императора Наполеона.

---

Тотчас завязался бой, довольно неравный, так как нас было девятнадцать человек против девяти, но думая, что их там больше, мы сразу уложили на месте первых троих. Одному капралу пика попала между кожаной амуницией и одеждой, не почувствовав раны, он ухватился за пику своего противника, несравненно более сильного, а поскольку у капрала только одна рука была свободна, ведь в другой было ружье, он с силой был отброшен к двери подвала, но пики из руки не выпустил. Ещё один русский упал, сражённый штыком. Офицер своей саблей ударил по руке русского, чтобы заставить его отпустить пику, но тот не уступил, а потому его просто застрелили пулей в бок и отправили в царство теней. Тем временем я с пятью солдатами держал оставшихся четверых (трое сбежали), так плотно прижав их к стене, что они не могли пустить в дело свои пики: при малейшей такой попытке мы бы тут же проткнули их штыками. Они продолжали биться голыми кулаками, просто из бравады. Эти несчастные были пьяны – напившись водки, которую они нашли в огромном количестве, они просто обезумели. Наконец, чтобы закончить все это, мы вынуждены были убить их.

Мы поспешили в дом, в одной из комнат мы застали двоих или троих из сбежавших: увидев нас, они были так напуганы, что не успели схватить своё оружие, и спрыгнули с балкона.

Поскольку мы отыскали всего двоих, а ружей было три, мы продолжили искать третьего и нашли его под кроватью; он вышел к нам добровольно, крича «Bojo! Bojo!» что означает: «Боже! Боже!» Мы не причинили ему никакого вреда, а просто арестовали, чтобы использовать в качестве проводника. Внешне он выглядел, как и все другие, отвратительно и безобразно – уголовник, собственно. На нём был тулуп, подпоясанный ремнём. Мы вышли из дома. На улице мы увидали тех двоих уголовников, которые выскочили из окна: один умер, разбив себе голову о мостовую, другой сломал обе ноги.

Мы оставили их, а сами решили вернуться на Губернаторскую площадь. Но каково было наше изумление, когда мы увидали, что это невозможно, настолько распространился пожар! Пламя справа и слева образовало сплошную стену, дул ветер и некоторые крыши стали проваливаться. Пришлось искать другую дорогу. К несчастью, мы не сумели найти способ общаться с нашим проводником, он, казалось, был более похож на медведя, чем на человека.

Пройдя шагов двести, мы увидели по правую руку какую-то улицу, но прежде чем пойти по ней, мы из любопытства пожелали осмотреть дом, откуда эти бандиты стреляли в нас. Мы пропустили вперёд нашего пленного и сами шли за ним, но вдруг раздались крики, и откуда-то выскочило несколько человек с зажжёнными факелами в руках. Войдя на большой двор, мы убедились, что место, где мы находимся, не простой дом, а великолепный дворец. Мы оставили у ворот двух часовых, приказав им предупредить нас в случае нападения. Мы зажгли свечи и вошли. Никогда в жизни я не видел такой дорогой и красивой мебели, а особенно такой коллекции картин фламандской и итальянской школы. Среди всей этой роскоши наше внимание привлёк большой ларец, наполненный необыкновенной красоты оружием. Я взял себе пару кавалерийских пистолетов, инкрустированных жемчугом и драгоценными камнями, и ещё устройство для испытания силы пороха.

Уже более часа мы бродили по этим огромным, роскошным комнатам, как над нашими головами прогремел сильный взрыв. Это сильно потрясло нас – мы думали, что будем заживо погребены под развалинами дворца. Мы осторожно спустились вниз и удивились, не застав наших двух часовых. После долгих поисков мы нашли их на улице. Они сказали нам, что, услышав взрыв, быстро убежали, думая, что сейчас дворец рухнет на них. Перед окончательным уходом мы захотели узнать причину нашего ужаса. В большой столовой обрушился потолок, хрустальная люстра разлетелась вдребезги. В печи оказалась спрятанная бомба. Русские рассудили, что для того, чтобы уничтожить нас, все средства хороши.

Мы все ещё оставались во дворце, когда раздался крик: «Пожар!» Это кричали наши часовые, заметившие пламя. Из многих мест повалили клубы густого дыма, сначала чёрного, потом багрового, и в один миг всё здание охватил огонь. Через четверть часа крыша, сделанная из окрашенного и лакированного железа, рухнула с грохотом, а с ней и большая часть здания.

Немного попетляв, мы вышли на довольно широкую и длинную улицу, справа и слева вдоль неё возвышались великолепные дворцы. Скорее всего, она должна была вывести нас на площадь, но проводник каторжник ничего не мог сказать нам. Он оказался полезен нам лишь тем, что иногда нёс нашего раненого товарища, идти которому становилось все трудней. Мы встречали людей с длинными бородами и зловещими лицами, при свете факелов, которые они несли в руках, они казались ещё страшнее, мы их не задерживали.

Далее мы встретили егерей Гвардии и от них узнали, что это сами русские поджигают город и что встреченным нами людям поручено выполнять этот замысел. Вскоре после этого нас удивили трое русских, поджигавших православную церковь. Заметив нас, двое побросали свои факелы и убежали; мы подошли к третьему – тот не бросил факела, а, напротив, старался сделать своё дело, но удар прикладом в затылок покарал его за упрямство.

Затем мы встретили патруль фузилеров – егерей, заблудившихся так же, как и мы. Их командир, сержант, рассказал мне, что они встретили уголовников, поджигавших дома, и что одному из них он принуждён был отсечь кисть руки саблей, чтобы заставить бросить факел, но тот тотчас подхватил факел левой с намерением продолжать – им пришлось убить его.

Потом мы услышали голоса женщин, звавших на помощь по-французски. Мы вошли в дом, откуда слышались крики, думая, что это захваченные русскими маркитантки. Войдя, мы увидали разбросанные в беспорядке разнообразные костюмы, очень дорогие, а навстречу нам вышли две дамы, взволнованные и растрёпанные. С ними был мальчик, лет 12-15-ти. Они умоляли нас оказать им помощь – русские полицейские хотели поджечь их дом и не позволяли забрать свои вещи. Там были плащ Цезаря, шлем Брута, доспехи Жанны д'Арк. Дамы объяснили нам, что они актрисы, француженки, а их мужей насильно принудили служить в русской армии. Мы помешали поджечь дом, забрали с собой русских полицейских (их было четверо), и увели их в свой полк на Губернаторскую площадь. После всех этих неприятных приключений мы вернулись в два часа ночи и с противоположной стороны. Полковник, узнав о нашем возвращении, был недоволен и спросил, где мы пропадали с семи часов вечера вчерашнего дня. Но, увидев наших пленников, нашего раненого товарища, и выслушав наш рассказ о пережитых нами опасностях, он сказал, что рад нашему возвращению и что он очень беспокоился о нас.

Глядя на площадь, где расположился бивуаком наш полк, мне казалось, что я на собрании всех народов мира, – наши солдаты оделись кто калмыком, кто китайцем, кто казаком, кто татарином, персом или турком, а многие щеголяли в дорогих мехах. Некоторые даже нарядились в придворные костюмы, нацепили шпаги, со сверкающими, как алмазы, стальными рукоятками. Вдобавок, вся площадь была усеяна лакомствами, каких только душе угодно – винами, ликёрами, в большом количестве, было немного свежего мяса, много окороков и крупной рыбы, немного муки, – но хлеба не было.

На другой день после нашего прибытия, 15-го сентября, в 9 часов утра, полк покинул Губернаторскую площадь, чтобы перейти ближе к Кремлю, где разместился Император. Я, с 15-тью товарищами, был оставлен во дворце губернатора.

Около десяти часов я увидал генерала, подъехавшего верхом, кажется, это был генерал Пернетти.[24] Он привёл с собой молодого человека в овчинном тулупе, подпоясанном красным шерстяным поясом. Генерал спросил меня, не я ли начальник поста, и на мой утвердительный ответ сказал:

– Хорошо, заберите этого человека и убейте его штыками, – я застал его с факелом в руках, поджигающим дворец, где я квартирую.

Я тотчас же отрядил четырёх солдат для выполнения приказа генерала. Но французский солдат не способен выполнить такую работу – чётко и хладнокровно. Удары штыка не пробили овчину и, возможно, мы пощадили бы его, учитывая его молодость (более того, он не был похож на преступника), но генерал остался, пока не увидел, как несчастный упал замертво, сражённый пулей в бок. Мы так и оставили его на площади.

Вскоре явился другой субъект, житель Москвы, француз и парижанин по происхождению. Он сообщил, что он владелец общественных бань и просил меня оказать помощь в обеспечении безопасности его заведения. Я дал ему четырёх солдат, но они вскоре вернулись с сообщением, что поздно – бани уже горят.

Несколько часов спустя после ужасной казни, караульные солдаты доложили мне, что какая-то женщина, пришедшая на площадь, бросилась на безжизненное тело несчастного молодого человека. Я пошёл посмотреть, она пыталась объяснить нам, что это её муж или родственник. Она сидела на земле, держа на коленях голову убитого, гладила рукой его лицо, иногда целовала его, но не плакала. Наконец, будучи не в состоянии смотреть на эту душераздирающую сцену, я отвёл её в помещение караула и дал ей рюмку ликёра, которую она жадно выпила. За этой рюмкой – вторую, третью и ещё – она выпила, сколько смогла. Она старалась объяснить нам, останется тут три дня, пока мёртвый не воскреснет, веря, как все русские крестьяне, что в течение дней покойник оживает. В конце концов, она заснула на диване.