Д. Коштолани - Нерон

• Название: Нерон
• Автор: Д. Коштолани
• Издательство: Новая книга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-8474-0204-х, ISBN 5-8474-0213-9

Почти полтысячелетия античной истории, захватывающие характеры и судьбы Нерона, Ганнибала, Гипатии, встают со страниц этого сборника.

---

В спальню прошмыгнул карлик; он остановился у дверей, зевая, почесывая курчавую голову и сердито протирая заспанные глаза. Домициан снова сел на постель и подозвал к себе уродца.

— Сон не повинуется даже властителю Рима! — заметил император слегка смягченным тоном. — Он приходит или бежит от человека по своей собственной прихоти. Сегодня я спал не более трех часов; боги не милостивы к твоему государю, Антоний, тебе следует хоть немного развлечь меня.

— Чем может угодить тебе жалкий горбун, великий государь? — спросил карлик, сворачиваясь на львиной шкуре у ног цезаря. Домициан провел рукою по его курчавым волосам, потрепал морщинистые щеки своего любимца и опять погрузился в мрачную задумчивость. Немного спустя он с грустной улыбкой сказал карлику:

— Мы с тобой пара: ты калека, а я страдаю бессонницей, то и другое происходит от нездоровья.

— Да, господин, я ношу горб, а ты корону; то и другое — безобразие, — сказал, вздыхая, Антоний. Он положил голову на колени Домициана и прибавил плаксивым тоном: — Как бы я хотел еще уснуть, мое убожество не препятствует этому!

Но император не отпускал от себя усталого карлика.

— Если скучно, то вот твой грифель, а вон — видишь? — притаилась муха, — кивнул Антоний.

Домициан, который с увлечением охотился за мухами, засмеялся и, взъерошив обеими руками волосы карлика, шутливо ответил:

— А хочешь, я вырву, ради смеха, все твои волосы поодиночке?.. Но не бойся: сегодня мне не до мух, а тем более я не стал бы мучить своего верного слугу. На кого можно так положиться, как на тебя, Антоний?

— Ого! — недоверчиво отозвался карлик.

— Не веришь? — спросил Домициан. — Разве тебе не известно, что могущественный владыка окружен обманщиками? Да, мой милый, положение государей очень грустно: мы жертвы людского вероломства.

— Итак, я твой единственный друг? — спросил карлик, решаясь поразить своего господина.

— Единственный, которому я доверяю.

— Но у тебя есть Домиция, твоя жена.

При этих словах Домициан сделал резкое движение коленями; голова карлика соскользнула и ударилась о металлический борт кровати. Прижав ладони к ушибленной щеке, Антоний принялся громко стонать, жалобно посматривая на императора. Но, едва заметив пристальный, зловещий взгляд и крепко сжатые губы цезаря, Антоний замолчал. Он отнял руки от лица и низко опустил голову. Теперь ему стало ясно, отчего владыка Рима страдал бессонницей. Этот взгляд, это невольное движение служили доказательством, что городские сплетни дошли до слуха Домициана.

Страшное сомнение в верности Домиций лишало императора сна. Злорадный карлик нашел средство отомстить своему государю за ночное беспокойство. Когда Домициан с трудом поднялся на ноги и стал прохаживаться взад и вперед медленным, неровным шагом, Антоний растянулся на ковре.

— Кто позволил тебе говорить о Домиций? — спросил император, судорожно схватив рукою занавесь над своей постелью.

Карлик захихикал.

— Говорить о Домиций? Ну, государь, тебе было бы немало хлопот, если бы ты приказал молчать о ней всем посетителям римских кабачков. Согласись сам, что тайны очень легко становятся известны всем.

Домициан, стоявший у канделябра, почти со страхом взглянул на карлика, между тем как Антоний валялся по ковру, как обезьяна, строя отвратительные гримасы.

— Известны всем? — повторил император почти беззвучным, прерывающимся голосом. — Что ты хотел этим сказать?.. Я думал…

— Видишь ли, государь, — отвечал шут, прикидываясь растроганным, — мне больно говорить о таких вещах, но я никогда не боялся высказывать правду сильному, недаром ты назвал меня истинным другом… — Карлик запнулся и, покачиваясь на ковре, неожиданно добавил: — Разве ты не говорил этого?

Домициан кивнул головой.

— Ну, — продолжал Антоний, ехидно отчеканивая каждое слово, — в таком случае я готов оказать тебе хотя горькую, но тем не менее важную услугу. Говоря откровенно, упоминать одно имя и намекать на одно постыдное дело так же опасно, как быть виновным самому. Но я знаю, что ты готов ко всему, что я не сообщу тебе ничего нового. Тебе известно так же хорошо, как и мне, как целому городу, как…

У Антония сорвался голос от радостного волнения.

— Что? — с горечью крикнул император, мучимый страшным подозрением. — Что же мне известно? — прибавил он, опомнившись и понижая голос.

Карлик подполз к его ногам, начал их гладить ладонью и спросил с таинственным видом:

— Ты знаешь танцора Париса, которому римские матроны так охотно дарят свои взгляды и улыбки? Этот плясун так строен и красив, что даже одна высокопоставленная особа охотно любуется им…

Грудь Домициана судорожно поднималась, но он сдержал волнение и с притворным равнодушием попросил шута рассказать что-нибудь о молодом актере.

— Во-первых, это тот самый артист, которому Марциал посвятил эпиграмму, известную целому городу, — сказал Антоний.

Затем последовало описание красоты Париса, причем карлик со вздохом противопоставил ей собственное безобразие, мешающее ему нравиться государыне. Любимец императора похвалил ловкость танцора, представил его приятную манеру говорить, рассказы о многочисленных любовных успехах юноши и намекнул, что ни одно женское сердце не может устоять против его очарования, когда он исполняет женские роли. Жена одного римского сановника, по слухам, разорилась в угоду Парису, другая исчахла от страстной любви, а некоторые влюбленные лишили себя жизни.

— Говорят даже, — прибавил в заключение Антоний, — что одна очень, очень важная особа заинтересована им, но не будем толковать о том, мой добрый государь; неосторожное слово как-то нечаянно сорвалось у меня с языка!

Слушая карлика, Домициан нахмурил брови и подошел к окну; в эту минуту у дверей появился караульный, который доложил императору, что Парис ожидает в атриуме.

Антоний вскрикнул от неожиданности. Артерии на лбу Домициана раздулись, лицо побагровело, однако он сохранил наружное хладнокровие и спокойно потребовал к себе центуриона Силия, распорядившись, чтобы стража стояла наготове.

Император, не говоря ни слова, так долго смотрел в упор на стоявшего перед ним в смиренной позе начальника отряда, что тому стало наконец не по себе; увидав замешательство воина, Домициан произнес:

— Могу ли я на тебя положиться?

— Я солдат Римской империи! — с гордостью отвечал Силий.

— Прекрасно, — кивнул император.

Он прошелся по спальне и, остановившись напротив центуриона, сказал несколько дрожащим голосом:

— Спрячься здесь, в соседней комнате! Если я отпущу Париса со словами: «Я доволен тобою!» — то отведи его немедленно в клетку львов, назначенных для представления в цирке, понял?

Император запнулся, но, заметив полное бесстрастие в лице Силия, прибавил, стараясь сохранить царственное величие в осанке:

— До меня дошли слухи, что этот актер бунтует народ, подстрекая римлян к восстанию.

Центурион по-прежнему молчал. Это немного смутило Домициана, и он нерешительно добавил:

— Если я скажу ему: «Берегись в другой раз возбуждать гнев твоего государя», — отведешь артиста домой.

Оставшись наедине с Антонием, Домициан неподвижно прислонился к нише окна и, слегка наклонив голову, пожирал глазами занавесь на дверях, откуда с минуты на минуту мог появиться ненавистный соперник.

Шуту страстно хотелось расспросить императора о многом, но неподвижные черты повелителя и мрачный взгляд исподлобья внушали карлику невольный страх. Однако он с любопытством ожидал прихода Париса. В глазах Антония все это походило на представление на арене цирка, когда перед зрителями появляется беззащитный заяц, который не чувствует, что к нему неслышной поступью подкрадывается тигр.

Недоверчивый, суровый Домициан после Антония, служившего ему игрушкой, дорожил еще только одним существом в целом мире. Это была его жена Домиция. Цезарь действительно любил ее. Пленившись ее красотой на представлении в цирке, Домициан отнял молодую женщину у законного мужа, Элия Ламии, и таким образом она сделалась императрицей Рима. Император ревниво оберегал Домицию от соприкосновения с внешним миром, как драгоценное произведение искусства, которое опасно подвергать действию солнца и ветра. По его мнению, жена должна была любить этот затворнический образ жизни и довольствоваться обществом своего царственного супруга. Между тем под внешним равнодушием Домиций скрывалась необузданная, пылкая натура; она не могла примириться с неволей в золотой клетке. Одинокие упражнения императора в метании диска, в гимнастике и охоте за мухами вскоре сделались для нее невыносимыми, хотя молодая женщина сначала потворствовала всем прихотям Домициана и только понемногу начала обнаруживать свое пристрастие к удовольствиям. Цезарь пошел на уступки, позволив жене изредка посещать театр. Мучимый ревностью, Домициан решился следить за любимой женщиной, бывая вместе с нею в театре: скрытный по природе, император легко угадывал чужие хитрости, и его было невозможно провести. Он тотчас заметил, что Домиция вспыхивала румянцем при появлении молодого актера. С этой минуты цезарь начал жестоко страдать.