Жан Руо - Мир не в фокусе

• Название: Мир не в фокусе
• Автор: Жан Руо
• Издательство: Издательский дом «Стратегия»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-9234-0012-X

«Мир не в фокусе» второй после «Полей чести» роман Жана Руо, изданный на русском языке. Роман необычен как по своему сюжетному построению, так и по стилю изложения. Автор мастерски описывает внешнюю сторону жизни, ее предметность, в совершенстве овладев искусством детали, особенно в картинах природы. Автор не боится открыть свой внутренний мир, тайники своей души, он глубоко психологичен; тонкая ирония и даже насмешка над собой переплетаются с трагичностью. Трагедия любви и одиночества, жизни и смерти, трагедия самого человеческого существования — фейерверк чувств пронизывает все произведение, заставляя читателя глубоко сопереживать. Удивительна поэтичность и даже музыкальность прозы Жана Руо. Роман-поэма, роман-симфония, уникальный и великолепный образчик экзистенциального романа — вот далеко неполная характеристика этого блестящего произведения.

---

Манифестировать — это целое искусство. Совсем не достаточно просто идти за транспарантами, хором подхватывая остроумные песни со скрытым смыслом, которые запевает поэт-трибун, гундося в мегафон, смахивающий на цветок с большим пестиком (вот, к примеру, требуя прибавки у патрона по имени Пьер: «Струит лунный свет профит на Пьеро, подбрось-ка монет, чтоб нам не щипать тебя на перо»), — нет, надо шествовать с убежденным, почти ожесточенным видом, вместе с тем все-таки, не перегибая палку, выказывать детское добродушие, готовность побалагурить; без перехлестов демонстрировать жизнелюбие, свидетельствующее о том, что борец не преминет воспользоваться плодами своего труда, не предаваясь излишествам; вышагивать неторопливо и степенно, но не настолько, чтобы людям казалось, будто вы едва переставляете ноги; заговорщически улыбаться прохожим, сгрудившимся на краю тротуара, радушно приглашая их присоединяться; игнорировать замечания провокаторов, обзывающих вас тунеядцами, а главное — всем своим видом вы должны внушать всем и каждому, что ни за что на свете не хотели бы поменяться с ними местами.

Во главе нашей манифестации шли воинствующие активисты, но почти сразу за ними строй редел, словно, отставая от впереди идущих товарищей, каждый старался, не увиливая, все же выглядеть как бы сам по себе, здесь уже шли с опущенной головой, останавливались перед витринами, небрежно подхватывали слова призывов, будто удивляясь вылетавшим изо рта звукам, забредали на тротуары в надежде смешаться с завсегдатаями кафе, отстранялись от бунтовщиков с видом апостола Петра, поклявшегося, что он не знает этого человека, однако скрупулезно старались не превысить минимума, необходимого для того, чтобы создавать впечатление разделяющих бунтарский настрой окружения.

Нежная мятежница Тео не торопилась и не суетилась, помалкивала, руки держала в карманах, на лицо низко надвинула широкий и глубокий, как у капуцина, капюшон, так что с боку не было видно даже кончика ее носа; только густое белое облачко вырывалось у нее изо рта, когда время от времени она выныривала из своего убежища и, вытягивая шею, отпускала замечание по поводу погоды, которая, похоже, и не думала налаживаться. И не налаживалась: дождь припустил, зачастил, по дороге расползлась слякоть, так что мы шли, поневоле пританцовывая, чтобы не вляпаться в жидкую грязь, и это вносило маленькое веселое разнообразие в монотонность нашего пути.

По ассоциации с водой и танцами мне вспомнилась моя утонувшая наяда, и я украдкой посмотрел на ноги Тео в черных лодочках, что выглядело по-особому элегантно среди множества уродливых вездеходов и разной прочей высокой обувки, сабо на ремешках, танкеток и даже — определенно, это был спартанец — шлепанцев. Когда она грациозно и легко перепорхнула через лужицу, я осмелился спросить у нее, не занималась ли она когда-нибудь танцами и, уж заодно, не любит ли плавать. Я увидел, как лукавый глаз сверкнул из-под капюшона, и, не дожидаясь ответа, в полном отчаянии оттого, что снова сел в лужу, — разве отец не научил бы меня искусству молчать или, по крайней мере, заговаривать впопад, всегда имея про запас умное, забавное, душевное, меткое словцо, вот сколь многого лишился я с его преждевременным исчезновением, — торопливо добавил: спрашиваю, мол, из-за припустившего дождя, что, если не знать подтекста, служило слабым объяснением. К тому же я совсем извелся, не зная, что лучше вымокнуть до нитки или уж совсем выставить себя дурачком, решился все же на последнее, достал из кармана дождевика каскетку цвета хаки, которую потихоньку купил в магазине американских товаров, и, отстав на несколько шагов, чтобы не привлекать внимания моей красавицы, натянул ее поудобней со всеми мерами предосторожности (ни одна противопехотная мина не взорвалась), убедившись в смотровом зеркале машины, припаркованной на тротуаре, что козырек заломлен правильно. Затем, прибавив шагу, догнал свою сизую капуцинку.

Она же остановилась, поджидала меня, наблюдая за моими маневрами из-под капюшона. Нет, видимо, никакие усилия бежать от самого себя не могут быть успешными. Тео, которая вдруг так и прыснула со смеху, приводит вас в полную растерянность, и вы, уже не зная, как себя вести, сокрушенно и смиренно улыбаетесь, поскольку за этот смех вы готовы перетерпеть любые обиды и раны, нанесенные вашему честолюбию, а причина всему проста: в сердцевине вашего одиночества, посреди мерного шума прибоя, вечер за вечером вы, преисполненный печали и надежды, вынашивали нежный образ, так похожий на нее. Тут-то и приходиться ей объяснять, словно режиссируя свою собственную смерть, немного путаясь в медико-научных аргументах, вычитанных в иллюстрированном журнале и более-менее испытанных на практике: известно, что тепло уходит из организма, главным образом, через голову, и, следовательно, если вы не хотите простудить ноги, что хуже всего, лучше ходить с покрытой головой, иначе это все равно что отапливать дом без крыши или спать под звездным небом — отсюда уже можно выбираться в необозримые просторы: Плутон слишком далекая планета для чересчур коротких солнечных лучей, ледяные шапки Марса, межгалактический холод. Но тут, разом положив конец всем этим бесконечным разглагольствованиям о сверхновых звездах, белых карликах и красных гигантах, красавица решила, что настала пора проститься с манифестацией.

«А Жиф?» — попробовал я возразить. — «Ты о ком?» — «То есть Жорж-Ив, — выпалил я скороговоркой, — Жиф, так его звали раньше, в пансионе». — «А, он еще долго не кончит, до завтрашнего утра ему надо поспеть на полдюжины собраний, чтобы обсудить сто тысяч захватывающих проблем о судьбах человечества, в том числе, кто первым достоин высадиться на Луну — Монг или Аустен». Но, если бы я согласился переменить тему разговора — так вот оно что, значит, она вовсе не в восторге от Жифа, — она была бы не прочь устроиться где-нибудь в тепле и выпить что-нибудь подкрепляющее. И тут вместо того, чтобы оглянуться, посмотреть вокруг себя: может, это предложение адресовано кому-нибудь другому (все-таки я не до такой степени дурак и очень хорошо понял, как бы странно это ни выглядело, что дело касалось меня), — я взял инициативу на себя, и, когда на углу улицы демонстрация повернула, продолжал идти прямо по направлению к маленькому кафе с запотевшими стеклами, и красавица шла рядом со мной. Такая выходка, такая манера уходить украдкой, бросать свое место, как вы и представляете себе, немыслима — да ни за что на свете.

Едва сев, Тео откинула капюшон, и это было маленьким чудом: ее лицо вдруг очутилось так близко, всего лишь через стол, то есть приблизительно в пятидесяти сантиметрах от меня, и я мог хорошенько рассмотреть его. Лоб у нее был выпуклый, обрамленный темными, почти черными волосами, небрежно перехваченными на затылке красной лентой. Черные глаза поблескивали, но блеск этот шел из глубины, и вы не ошиблись бы, прочитав во взгляде, обращенном к вам, излишнее напряжение.

Это напряжение объяснялось тем, что она постоянно щурилась, даже когда улыбалась, из-за чего улыбка ее выглядела печальной, хотя, в общем-то, как она позже призналась, щуриться ей отчасти приходилось из-за легкой близорукости, которую она пыталась таким образом преодолеть, но в конечном счете заработав себе страшные головные боли, была вынуждена носить на занятиях очки (тогда я и объяснил ей, что дело можно разрешить гораздо проще — не напрягать зрение). Брови она вопреки моде не выщипывала, кончик носа слегка закруглялся, крохотную, как темная пылинка на скуле, родинку хотелось сковырнуть, верхняя губка выглядела капризно, и все завершалось правильным овалом подбородка, — однако официант с подносом на уровне плеч уже стоял рядом и ждал заказа, особенно от Тео, и, по правде говоря, строил ей глазки, осчастливив меня лишь высокомерно-беглым взглядом — надо же, какой промах в подборе статиста, — а Тео задумалась, расстегивая куртку (продолговатые пуговицы из светлого дерева раньше служили свистками, но я и не собирался попросить ее дать мне посвистеть), под курткой оказался пуловер из черного мохера с вырезом, открывавшим длинную тонкую шею. Черный цвет, обычно скрадывающий формы, делал Тео похожей на мою утопленницу, и я все никак не мог отвести от нее глаз.

Пока Тео, не торопясь, изучала меню, человек в жилетке, вроде бы, никуда не спешил, но теперь, после того как она сделала свой заказ, он чуть ли не заставлял меня взять абы что, ну хоть тоже самое, что и она, — грог. Когда он отошел: «Скажи, грог — это не с ромом?». Конечно, при любых других обстоятельствах я бы предпочел расстрел перспективе залить за щеку сорок градусов, пусть и чем-то там разбавленных, настолько еще не отошел от вчерашних опустошительных последствий, и все-таки сегодня я был расположен видеть вещи в новом свете.

Однако, когда она откинулась на спинку стула, я увидел себя в зеркале над банкеткой, обитой коричневым потрескавшимся молескином, и обнаружил малоутешительные вещи: на мокрых волосах, примятых каскеткой, прямо над ушами отпечаталась резинка, точно след от короны меровингов; прядь, припечатанная ко лбу, и два слегка вьющихся локона обрамляли лицо с красным от холода носом, — все это не имело ничего общего с куда как более благообразной картинкой, которую я себе вообразил. Так, все возвращалось на круги своя. Я был изгнан из области мечтаний. Приперт к действительности. И я понурил голову, словно опасаясь навязать красавице свою физиономию. Тут и свершилось чудо, еще одно. Тео обеими руками, на которые только что так уютно опиралась подбородком, растормошила мои волосы и, заставив поднять на себя глаза, спросила: «Ну, и как там Жан-Артюр, что еще с ним должно приключиться?»