Юрий Сушко - Высоцкий. На краю

• Название: Высоцкий. На краю
• Автор: Юрий Сушко
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-094287-9

Кем же был Владимир Высоцкий? Гениальный поэт, хулиган, бабник, экзальтированный циник, нежный романтик, великий исполнитель, алкоголик и наркоман, блестящий артист — кто он? Творческие взлеты и падения, невероятная популярность, безумная любовь, агрессия — все этапы его жизни до сих пор вызывают множество споров. Каковы на самом деле были отношения с Мариной Влади? В чем причина расставания с первой женой Изой? Кто были его настоящие друзья, а кто — враги и предатели? Действительно ли его смерть случайна, или…? Он один отвечал за всех. Он не врал. Его творчество близко каждому и в то же время всегда очень лично… В этой книге — горести и радости, стихи и любовь поэта, актера и просто великого человека Владимира Высоцкого…

---

С июля становятся регулярными авианалеты на Москву самолетов с черными крестами на крыльях.

Нина Максимовна после 22 июня 1941 года работала в бюро транскрипции при Главном управлении геодезии и картографии МВД и занималась странным, но очень нужным делом: переводила названия городов и сел с немецких карт русскими буквами, чтобы потом их было легче нанести на наши штабные карты. Работали иногда круглыми сутками, не уходя с картографической фабрики. Куда было девать Вовку? — вот проблема. Приходилось брать с собой. Порой даже укладывать спать на сдвинутых стульях.

Володя, всегда такой шумный, активный, общительный, тут притихал, тоскливо поглядывая на спины людей, которые за столами под яркими лампами в полной тишине колдовали над какими-то большими листами бумаги. Иногда не выдерживал, срывался, куда-то убегал, и мама, глазами извинившись перед особистами за своего неслуха, бежала следом по длинным коридорам, искала сына в каких-то мастерских, подсобках, и чаще всего находила бегающим по фабричному двору или беседующим с вохровцем у проходной…

— Граждане! Воздушная тревога!

Во время ночных налетов Нина Максимовна, подхватив сына на руки, перебегала на противоположную сторону улицы, где было ближайшее бомбоубежище. Жара и духота в подвале давили, обволакивали противной влажной пеленой. Под низким потолком тусклым маячком мигала желтая лампочка, охваченная самодельной металлической сеткой. Томительные часы ожидания. Затекали ноги, слезились глаза. Но Володя не хныкал, не ныл. Нередко тревога затягивалась, дети засыпали. Когда звучала долгожданная команда: «Отбой», мама тормошила сына, и он спросонья лепетал: «Отбой — пора домой».

Домой возвращались побыстрее, чуть ли не бегом, чтобы хотя б с полчасика успеть вздремнуть перед сменой. Но куда там! Жильцы четвертой квартиры толпились в коридоре, обменивались впечатлениями о минувшей ночи. Володя крутился под ногами взрослых и время от времени вещал, подражая радиодиктору: «Граждане, воздушная тревога!»

— Вовка, стервец, накликаешь! Ну что за голосина у ребенка!

И ведь бывало, как назло, действительно взвывала сирена, и вновь все стремглав, схватив кто узелок с вещами и продуктами, кто котелок с водой, кто вязанье, кто первую попавшуюся книжку, спешили в душный подвал.

Высоцкий, спустя три с лишним десятка лет, честно расскажет о тех днях. Он приучил нас доверять ему в точности деталей, дат, адресов, имен. И оттого его стихи зачастую воспринимаются как исторический источник, как документальный рассказ очевидца:

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.

Да, не все то, что сверху, от Бога.
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога —
Мой песок и дырявый кувшин.

Свидетели «черных лет России» подтверждают: именно так все и было. И песок, и зажигалки, и дырявые кувшины. И грузовики ПВО, и машины пожарных, которые сновали по Москве, подвозя песок поближе к жилым домам. Домоуправы командовали жильцами, вооружая их носилками и ведрами: «Граждане, без паники и суеты! Песок тащите на чердак, там пересыпайте в ящики. А вы, гражданки, ноги в руки, — и вперед за водой. У кого что есть: ведро — хорошо, кастрюли тоже годятся, набирайте и сливайте в бочки. Пригодится в случае чего. Начали!..» Детвора была в восторге от вселенской кутерьмы, бесконтрольной беготни. И каждый норовил подсобить, становились в цепочку с взрослыми со своими ведерками.

…Порой кажется, что Высоцкий сызмальства, еще пацаном, взвалил на себя тяжкий груз:«Я всегда и навечно виноват перед теми, с кем сегодня встречаться я почел бы за честь…»И понимал:«Кто старше нас на четверть века, тот уже увидел близости и дали. Им повезло — и кровь, и дым, и пот они понюхали, хлебнули, повидали».

Через тридцать лет после Победы, на гастролях в Болгарии, он, отвечая на вопрос тамошнего журналиста, чем особенно важна для него военная тема, сказал: «Потому что это всем нам близко, всем людям… Война всегда будет волновать поэтов, писателей и вообще любых художников. Ну и самое главное: пишу как человек, который как бы довоевывает, с чувством если не вины, то досады, что я не смог быть тогда там…»

Он в разных аудиториях — целому залу или случайному собеседнику-интервьюеру, или терпеливому слушателю «намагниченных лент» — не уставал растолковывать свою природную тягу к теме войны: «…Многие люди неправильно понимают, что такое песня военная. Это, конечно, не песня-ретроспекция, это — песня-ассоциация… У меня военная семья, у меня есть погибшие в семье, как, впрочем, наверное, и у каждого из нас. Война коснулась всех. Это такая великая беда, которая покрыла всю нашу землю, и я думаю, что любого человека… она каким-то образом коснулась… Поэтому надо писать об этом, не переставая. Это просто долг каждого человека…

…Когда меня спрашивают: «Почему ты так много пишешь о войне?», и мне присылают письма разные люди, в которых содержатся вопросы: «А не тот ли вы самый Владимир Высоцкий, с которым мы под Оршей выходили из окружения?..» Нет, конечно, я не тот. Меня можно было только выносить в тот период… Но это, в общем-то, своего рода похвала. Люди считают, что песни написаны человеком, который через все это прошел. Нет. И пока есть люди, которые занимаются писанием и могут сочинять, конечно, они будут писать о войне… Если вы в них вслушаетесь, то увидите, что их можно петь сегодня, что люди — из тех времен, ситуация — из тех времен, а, в общем, идея, проблема — наша, нынешняя. А я обращаюсь к тем временам просто потому, что интересно брать людей, которые находятся в самой крайней ситуации, в момент риска, которые в следующую секунду могут заглянуть в лицо смерти, людей, у которых что-то сломалось, надорвалось, короче говоря, людей на самом краю пропасти, на краю обрыва. Шаг влево… Или шаг вправо… Как по какому-то узкому канату. И я таких людей нахожу чаще в тех временах. Вот поэтому я много пишу о войне. Пусть это вас не обманывает. Я считаю, что это нужно петь теперь, сегодня, да и продолжать в будущем…»

Любимой песней Высоцкого, по его собственному признанию, была «Священная война». Песня, с первыми аккордами которой по сей день мороз по коже бежит. Может быть, единственная из всех, которая способна поднять человека с колен, вытащить из окопа и благословить на смерть. Высоцкий сам мечтал написать что-то подобное. Песню, которую бы пели мужчины не за столом, а стоя, и не хмельными, а трезвыми, суровыми голосами.

«На братских могилах…», «Сыновья уходят в бой», «Всю войну под завязку», «Мне этот бой не забыть нипочем…», «Тот, который не стрелял…», «Штрафные батальоны» — слушаешь их, и создается впечатление, будто это окопная братва, окровавленная, злая, голодная, оглохшая от артналетов пехота, которая осталась на войне, напоследок поручила Владимиру Высоцкому написать и спеть всем эти песни.

«Мы вращаем землю» — об этой песне здорово сказал один из современников: она салюта воинского достойна. А сам Владимир Высоцкий считал символом всех своих военных песен — «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю…»

Отец ему рассказывал: среди бойцов бытовала примета. Если перед атакой боец начинал вспоминать что-то из детства, о родных и близких или говорить о чем-то совсем уж сокровенном, выворачивая душу наизнанку, значит, чувствовал, что бой этот для него последний. На прощанье нужно было что-то оставить о себе.

Слушаешь Высоцкого и думаешь: неужто всякий раз, взяв в руки гитару, он испытывал жажду в этой постоянной гибельной исповедальности? Он сам отвечал на этот вопрос:

Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно к амбразуре!

* * *

Из Москвы на восток, на север и на юг бесконечным плотным потоком тянулись эшелоны. Страшное слово «эвакуация» мгновенно впечаталось в обыденный лексикон рядом с «мобилизацией», «затемнением», «воздушной тревогой», «тылом», «зажигалками», «беженцами», «броней», «временно оккупированной территорией»…

Как жить там, на новом месте, в неведомом крае, на Урале ли, в Казахстане или Татарии? Ерунда, продержимся, лишь бы подальше, подальше, подальше от ада переднего края, сберечь детей — это главное.

В двадцатых числах июля началась массовая эвакуация семей с детьми из столицы. Нина Максимовна поначалу решила: все, собираемся — и едем вместе с Севрюковыми в Казань, у которых там проживали родственники или добрые знакомые. Вместе не пропадем. Они были давними соседями, а их внучок — тоже Вовка, погодок сына, первый его дружок.

Но в тогдашней неразберихе трудно было рассчитывать только на себя. Благодаря усилиям деда Владимира Семеновича Высоцкого удалось втиснуть невестку с внуком в состав, который направлялся в Оренбуржье (тогда Чкаловская область), в город Бузулук, вместе с детским садом парфюмерной фабрики «Свобода». Володю в тот сад, кстати, какое-то время водили.