Владислав Бахревский - Столп. Артамон Матвеев

• Название: Столп. Артамон Матвеев
• Автор: Владислав Бахревский
• Издательство: АСТ, Астрель, Транзиткнига
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-031676-3, 5-271-11994-7, 5-9578-2399-6

О жизни и судьбе крупнейшего государственного и военного деятеля XVII века, дипломата. Артамона Сергеевича Матвеева (1623—1682) рассказывает роман известного писателя-историка В. Бахревского.

---

Патриарх смутился, опустил руки.

   — Ну а ты? — спросил он Марию Герасимовну.

Женщина осенила себя старым крестным знамением.

   — Увезите их, — махнул рукою Питирим.

Артамон Сергеевич подошёл к святейшему, поклонился:

   — Не огорчайся, владыко!

   — Как же не огорчаться? — В глазах старика поблескивали слёзы. — Господи! Каких женщин Русь нарожала. Так и до новой смуты недалеко.

6

На следующий день, отслужив в Успенском соборе литургию, святейший Питирим подошёл к Алексею Михайловичу со скорбным лицом:

   — Не одолел я, великий государь, бесов, сидящих в супротивницах твоих и Божих. Не было в жизни моей дня горестнее, нежели вчерашний. Посрамлены мои седины, сан мой померк.

   — Не бери сего близко к сердцу! — сказал патриарху царь. — Я же тебе говорил, какова лютость Федосьина. Ты один раз видел сие деяние, а я уж столько лет терплю от неё. Не знаю, что сотворить спасения ради заблудших.

   — По всем по трём сруб плачет, — сказал патриарх.

   — Великая боярыня, супруга дядьки брата моего!.. Жён крайнего!.. Родня!.. На Думу хочу положиться. Что решат, тому и быть.

А Думе до бабьего ли супротивства? Жуткие вести пришли из Каменца. Поляки сдали крепость султану Магомету. Условия договора турки исполнили: гарнизон выпустили с мушкетами, оставили в городе три церкви — одну для католиков, другую для армян, третью, православным. Но кафедральный собор обращён в мечеть. Магомет IV въехал в город и праздновал победу молитвой в этой новоявленной мечети. Для пущего торжества восьмилетнего мальчика-христианина обрезали! А мусульманам и этого мало. Все прочии церкви, кроме трёх, разграбили и опоганили. Иконами вымостили дорогу в городских воротах, приказывая христианам ходить по ним, ездить на телегах. Непокорных — режут.

Сполошные вести прилетели из Киева. Воевода князь Григорий Афанасьевич Козловский, Богом заклиная, просил подмогу. Ратных русских людей в Киеве, в Переяславле, в Остре — горстка. Стены Киева ненадёжные. Вал осыпается. Песчаный. Дёрна нет. Леса нет. Митрополит Иосиф Тукальский зовёт Дорошенко — защитить город русские не смогут. Дорошенко, хан, визирь — похваляются скорым нашествием.

Все взоры обратились к Матвееву. Аргамон Сергеевич подтвердил: на Украине верные великому государю люди в большой тревоге. Просят прислать добрых воевод с полками, и не только в Киев, в Переяславль, но и в Нежин, в Чернигов... Запорожские черкасы, чтобы отвлечь от Малороссии татар, и готовы бы повоевать Крым, но у них нет пушек. Пушки надо послать и гетману Самойловичу, поддержка великого государя прибавит ему сторонников.

У Богдана Матвеевича Хитрово от рассудительных речей ненавистного выскочки Артамона чуть было желчь не разлилась. Пошёл нанизывать поперечные словеса:

   — Экого страху нагнал! По утрам в воздухе снег порхает. Скоро зима. Татары зимой на Киев не пойдут, тем более на Москву. И туркам одна дорога — восвояси. Большое войско требует больших денег. Ждать весны долго, войско нужно кормить.

Князь Юрий Алексеевич Долгорукий хмыкал, слушая Хитрово. Сказал:

   — Пусть не султан, не хан, а только нуредцин с сорока тысячами да Дорошенко, а там, смотришь, и Юрко Хмель с янычарами... Пощёлкают малоросские города, как орешки... Пока есть время, нужно объявить чрезвычайные сборы, ибо война предстоит большая.

Стали думать, решили брать деньги с поместий и с вотчин по доходам, с горожан — десятую деньгу, с дворов — по полтине.

Назначили в украинские города новых воевод. В Киев — боярина князя Юрия Петровича Трубецкого, в Чернигов — князя Семёна Андреевича Хованского, в Нежин — князя Семёна Звенигородского, в Переяславль — князя Владимира Андреевича Волконского.

   — Христиан обрезать взялись! Церкви пустошат! — гневался Алексей Михайлович. И объявил: — Если султан пойдёт на Киев, я сам с Большим полком не мешкая выступлю и встану в Путивле.

Тотчас записали: ставить в Путивле большой двор для царя.

Дума засиделась, но патриарх предложил-таки на обсуждение дело о неистовстве боярыни Морозовой и княгини Урусовой. Сам и приговор вынес: за все их безумства, за поругание царской чести, за хуление патриарха — строить для сестёр срубы на Болоте.

Артамон Сергеевич и дьяк Тайного приказа Башмаков упросили царя обождать с казнью.

Хитрово возразил:

— Коли супротивницы отреклись от причастия, чего же ещё ждать от них? В огонь!

Сердолюбивый князь Иван Алексеевич Воротынский возразил оружейничему: надо сначала боярыню и княгиню пытками испытать. Уж коли не повинятся, тогда и решать, какого наказания достойны.

Испытание супротивниц не долго думая на Воротынского и возложили.

В товарищи ему приставили князей Якова Одоевского, Василия Волынского да дьяка Иллариона Иванова. В наказе записали: боярыню Федосью Морозову, княгиню Евдокию Урусову да дворянку Марию Данилову мучить встряской на дыбе и прочими страстями, даже огнём. Совершить сие завтра во втором часу нощи.

7

Трёх страдалиц ещё засветло привезли на Ямской двор. Доставляли из разных мест, розно. Народу в избе было уже так густо, обомлеешь — не дадут осесть на пол.

Всё вперемешку: вонючие мужики, гулящие бабы, провинившиеся дворяне, стрельцы... Федосью Прокопьевну притиснули к окошку, и она была рада. Из окна дуло, нет-нет да и перехватишь морозного воздуха. Ещё сентябрь, но когда везли, земля была белая, натрусило снежку.

Княгиня Евдокия попала в самую середину толпы. Её давили справа и слева, а сама она упиралась в спину огромного мужика с ошмётками запёкшейся крови на затылке.

Княгиня закрывала глаза и, немея душою, ждала.

«Чего? Чего?» — спросила она себя, и в голове мелькнуло: «Смерти...»

Не испугалась.

Марию Герасимовну привезли из подвалов Стрелецкого приказал пеши. Тюремные стражники, навалясь плечьми, умяли толпу и закрыли дверь перед самым носом страдалицы.

После бесконечного стояния дверь наконец отворилась. Увели бунтовщиков: человек с двадцать. Имение господина по брёвнышку разнесли. Среди злодеев были бабы и даже пареньки.

Стало чуть свободнее. Федосья увидела сестрицу свою, нашла глазами и Марию Герасимовну. Подняла руки, зазвенела цепями.

   — Любезные мои сострадалицы! Я тут, с вами! Терпите, светы мои!

Евдокия принялась протискиваться к Федосье. Ей помогали, но близко стать не пришлось. Руками дотянулись.

   — Терпи, матушка! Терпи, голубушка! — подбодрила старшая младшую.

Дверь снова распахнулась. Тюремщики подхватили Марию Герасимовну, уволокли.

Для пытки была приспособлена старая кузня, где лошадей ковали. Три стены, четвёртая — Ветер Ветрович. Несло холодом, задувало снег. Снег не таял, хотя печь была разжена и клейма, крючья, спицы лежали в пламени.

Князья Воротынский, Одоевский, Волынский на Марию Герасимовну только глянули. Дьяк Илларион спросил имя и, не задавая вопросов, передал женщину палачам. Палачи содрали с мученицы одежду, обнаживши до пояса. Скрутили ремнями руки за спиной и — на дыбу. Мария Герасимовна закричала и сомлела.

   — Снимайте! — распорядился князь Воротынский. — Княгиню сюда!

Марию Герасимовну палачи бросили наземь, полуголую, помертвевшую.

Привели Евдокию Урусову.

   — Терпи! — кричала ей вослед Федосья Прокопьевна. — Терпи!

Глядя на соболий треух с нитями жемчуга и каменьев, князь Яков Одоевский сказал:

   — Почто цветное носишь? Тебе бы во вретище быть! Жестоко, жестокосердная, досадила великому государю.

   — Я не согрешила перед царём, — твёрдо сказала княгиня.

Палачи содрали с Евдокии одежды, обнажив груди. Скрутили руки. Вздёрнули.

   — О-о-ох! — Крик рвался из горла, но страдалица уже в следующее мгновение слышала его как бы со стороны. Боль оглушила, но пришла тьма — смертное бесчувство.

Княгиню бросили рядом с Марией Герасимовной.

Привели Федосью Прокопьевну. Боярыня увидела сестру и подругу, бесстыдно обнажённых, бесчувственных, на снегу.

   — Тебя тоже сие ждёт, — сказал Яков Никитич.

Нынешним летом князь наводил ужас на Астрахань. Астраханцы в прошлом году сдались на милость Ивана Богдановича Милославского. Тот, обещавши никого не трогать, словно держал и прогневил великого государя.

Князь Яков Никитич, понимая, что от него желает самодержец, послужил с усердием. Астраханских заводил Корнилу Семёнова сжёг, Федьку Шелудяка, Ваньгу Красулина, Алёшку Грузинова, Феофилку Колокольникова — повесил, мучительством занимался еженощно. Многие с кобылок, с дыбы, с пытки огнём отправились в Царство Небесное. Перепорол Яков Никитич, сын благородного Никиты Ивановича, половину Астрахани, мужчин и женщин, подростков. Всех здоровых мужиков поклеймил, отослал в Сибирь.