Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

---

— В том-то и дело, — кивнул Миронов. — Надо, следовательно, организоваться и нам. Во всяком случае не дать казаков в трату, в любых условиях.

Лапин еще рассказал, что он уже имел переговоры с начальником запасных формирований Дона хорунжим Автономовым и делегатом 27-го полка есаулом Голубовым — они, как известно, повернули ход общеказачьего совещания в Киеве в сторону демократическую, сорвали план генеральского заговора... Есть еще молодой умнейший подхорунжий Кривошлыков. Начата переписка и с центральным Советом казаков, который возник в Петрограде почти стихийно, в противовес монархическому Союзу казачьих войск.

— Конечно, социал-демократический центр в области еще очень слаб, вся надежда на Ростово-Нахичеванский комитет, но теперь все клонится к тому, что силы наши будут возрастать. Фронтовики волнуются, по окружным станицам идет расслоение. Вот, на станции Арчеда возник большевистский Совет депутатов, верховодят мастеровой Запащук и недавно вернувшийся с каторги урядник Ковалев. Кстати, его казаки выбрали делегатом на этот съезд, вопреки царскому приговору о лишении чинов и казачьего звания!

На другой день они были на открытии съезда.

У самых дверей Миронов попал в объятия своих однополчан, приехавших с фронта. Сотник Алаев, ставший недавно председателем полкового комитета, сразу же достал из нагрудного кармана листки фронтового наказа и передал Миронову с просьбой выступить от имени делегации всего Южного фронта и заодно огласить наказ.

— А что хоть написали-то? — весело спросил Миронов. Его обрадовала встреча, да и лестно было выступить с революционным словом на этом историческом, как он считал, войсковом съезде.

— Написали, как время требует: за демократическую республику и справедливый передел помещичьих и закладных земель, паритет с иногородним крестьянством нас, казаков, — сказал Алаев.

— Добро. Выступлю с этим наказом с охотой.

Съезд открыл лучший оратор Дона, помещик и словесник Новочеркасской гимназии Митрофан Богаевский. В середине президиума возвышалась монументальная и благообразная фигура генерала Каледина, и почти рядом с ним Филипп Кузьмич увидел знакомое, сильно постаревшее лицо Павла Агеева. В чеховском пенсне, с интеллигентской бородкой, Агеев с виду не похож был на казачьего деятеля, но, бросив преподавание в общественной гимназии станицы Клетской, собирался посвятить себя общественной деятельности при войсковом правительстве. А в конце стола блеснуло другое пенсне — Федора Дмитриевича Крюкова... Все — старые друзья в прошлом, но вон как всех размежевало время! Миронова станичное общество считает слишком «левым», почти большевиком, в штабе дивизии именуют даже анархистом, а двое бывших товарищей уплыли совсем в другом направлении, в среду генеральских эполет и буржуазно-демократической мишуры, попробуй теперь найти с ними единые точки соприкосновения!

— Филипп Кузьмич, — хорунжий Лапин тронул рукав Миронова и кивнул вперед и чуть в сторону: — Посмотрите, в четвертом ряду от нас, немного левее — урядник Ковалев... Он — без погон.

Миронов посмотрел по рядам и остановил взгляд на моложавом, хорошо выбритом лице с характерной чахоточной заостренностью скул и хмурыми бровями. Голова Ковалева сильно возвышалась над остальными в ряду, рост его и в самом деле выдавал гвардейца.

Человек почувствовал пристальные взгляды и стороннее внимание, сдержанно оглянулся. И они встретились взглядами — мимолетно: пожилой и бывалый вояка с целым иконостасом боевых наград на груди, старший офицер Миронов и мало кому известный до поры, хворый социал-демократ из бывших политкаторжан, ставший волею революции делегатом высокого собрания, Ковалев. Но ни тот, ни другой пока что не могли оказать сколько-нибудь решающего влияния на ход и решения съезда, пока на авансцене прочно держались генералы и приезжий кадет Гучков...

5

Ясно, ничем иным и не могло закончиться, как «тронной» речью атамана Каледина: «Вольный, свободолюбивый Дон, верный своим традициям, российскому порядку — раньше говорилось «российскому престолу»! — с верой в бога уповает на доблестных сыновей своих. Собрания, манифестации с красными знаменами, беспорядки на шахтах, рудниках, железнодорожном транспорте запрещаются!» С одной стороны, политика после февральских и мартовских событий в Петрограде проникла во все нынешние заботы и разговоры, — думал Ковалев. — Но с другой стороны, какая разноголосица, сколько мнений, сколько противоречий даже, казалось бы, в одной ссыльнопоселенческой среде! Пока ехал из Сибири, вагоны гудели не столько от наружных ветров, сколько от фракционных споров и разногласий, шелеста слов, наводнения реплик и взаимных уколов: уроки чему учат? Не пора ли понять! Какие уроки? Ах, вы снова об этом?.. Но — позвольте, это же элементарно! Да? Смотря для кого, скажем... И тем не менее, тем не менее! Надо же иметь понятие если уж не о марксизме, то о «гражданском обществе» Гегеля, о «естественном праве и общественном договоре»...

Словно весеннее наводнение, хлынули на Россию словесные потоки, в которых и при политической подкованности не сразу разберешься, а где же простому люду?

Поздно вечером возвращался Ковалев из чайной, невольно остановился около длинных коновязей и подвод. Большая группа казаков сумерничала после ужина и небольшой выпивки. Дальний свет из высоких стрельчатых окон освещал обступивших одну подводу, а на подводе громко спорили. До того увлеклись, что не обратили на подошедшего никакого внимания. Речь-то шла о новом, только что избранном атамане Каледине — первом за двести лет выборном, а не наказном. Революция, сказано было, освободила народ, а споры не прекращались — будет ли толк от этой «свободы»?

Один сказал так, что свобода, она больше безземельных касается, и чтобы в мире жить и дальше, то неплохо бы поделиться и землей, и угодьями с местным крестьянством, с каким свыклись уж за долгие годы, а многие и переженились, мол. Другой кинулся на него чуть ли не в драку:

— Ты соображаешь, дурья твоя башка, что за нашим мужиком, исконным, и вся остальная Расея полезет? Ты как это думаешь?

Третий, желая примирить, размашисто почесал под рубахой, прогудел усмешливо:

— Не-е, братцы... То, што вокруг революция... Это пущай, и Советы — пущай, мы в них тоже кого надо выберем, и не супротив народной власти. А што касаемо земли обождать малость надо. Разделят помещикову да монастырскую земли, а потом и за наши наделы примутся. А с чего кормиться-то?

— Ну вот втолкуй ты ему!

— Да нечего с нас брать-то, — выкрикнул первый. — Подумаешь, казаки! Паны — на троих одни штаны!

— Гляди, продешевишь так-то! — проник откуда-то из-за подводы, как будто из-под колеса, сиплый басок. — Прокидаешься кровным, дура! Чужого на квартеру впустишь, так он тя в один оборот голым оставит, да ишо и насмеется над тобою: какой ты неказистай да богу противнай, шалава.

— Чего эт ты? — удивился такой озлобленности казачок, предлагавший справедливый паритет с иногородними.

— А то што — темный, неумытый мы народ. Не про станичный юрт надо думать, а про то, как от врага смертного избавиться. Какой на самый горб может залезть вроде Гришки Самозванца. Жиды да явреи всякие, какие Европией завладели, крутят-вертят, как хотят, и к нам тожа норовят!

Казаки замолкли, оторопев, потом добродушный, продолжая чесать под рубахой, хмыкнул в недоумении:

— Какие жиды, откуль? Чего ради?

— Откупщики, процентщики, монополии разные! Не слыхал? Не одну державу уж по ветру пустили!

Какой-то моложавый, длинный, под стать Ковалеву, казак весело присвистнул и кинул подальше от подводы и мелко растрясенного сена заискривший окурок:

— Конец свету подходит, братцы! Жиды да монополии! Монополька водкой торгует, тебе-то какая беда!

— «Конец!» Да у тя и начала-то в башке не было, ветряк чертов! — опять сипло отозвался голос из тьмы. — Тут, можно сказать, в петлю голову просовываешь, а он — про водку. Монополия это, брат, не трактир тебе, это уздечка покрепче!

— Так ведь и слыхом не слыхали про таких!

— Ну, так послухай. А не сбивай с ума других. Глаголь дурной, ты погляди по городам, кто у нас жирует-то!

— Да ты-то чего мелешь, умная голова? И ты ведь дальше хутора носа не показывал!

— Я — от людей! Чего слыхал, то и говорю! Они, иуды, давно уж на христианской крови свои пышки замешивают, а нам и байдюже, нам бы в кабак да к Анисье под сарафан! Было дело, и в тюрьму за такое подобное их сажали, так выкупились ведь, аспиды, откупились! Золота у них возами, лопатой гребут, всей Европией крутят-вертят, как хотят, вот ты тут и почеши в затылке!

Не туда уходил разговор, затеянный на ночной площади Новочеркасска про генерала Каледина, революцию и свободу. Ковалев подошел ближе и попросил закурить, хотя табака старался, по обыкновению, избегать. И, улучив паузу в разговоре, заметил как бы между прочим: