Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

---

Может быть, этот человек желал еще отмщения за прошлую несправедливость? Но к чему? Не так много надо рассудка, чтобы укротить подобное кипение страстей, охладить душевный жар... Неужели есть люди, не понимающие, что всякий простор злобе, разгулу страстей через кровавую потасовку, смерть и страдания окружающих рано или поздно обернется и против них самих?..

Вечером поступила новая телеграмма-подтверждение: немецкие войска взяли Таганрог и вплотную подошли к Ростову.

По всему видно, на донской земле начиналась большая война.

21

В сознании Ковалева плохо и неуклюже осваивалась сама идея переговоров с немцами, захватившими часть Донской республики, Мариуполь и Таганрог.

— Они нарушили перемирие, а мы — с белым флагом? — недоумевал Ковалев.

— А другого выхода у нас нет, дорогой товарищ пре-зи-дент, — отвечал Орджоникидзе, расхаживая но кабинету председателя Донского ЦИКа и гневно покусывая черный ус. Он только что говорил с Москвой и получил совет: вступить в официальные дипломатические «распри» с оккупантами, дабы выиграть хоть какое-то время. Весь фронт нынче трещал но швам, мобилизация в Красную Армию только начиналась, каждая минута приобретала несоразмерно большое значение.

— С белым флагом? — еще раз переспросил Ковалев.

— Разумеется. Иначе нас просто убьют по дороге, — Серго остановился посреди кабинета, по-кавалерийски расставив ноги в мягких сапогах, и с прищуром смотрел на несговорчивого казака во френче шинельного сукна и рубахе-косоворотке. — Надо будет говорить с генералами, тут нужен особый такт и этикет. Немцы — любители порядка, будут даже на мелочи обращать внимание... Донская республика — суверенное государство, Виктор Семенович, а по сему случаю закажем-ка свежие крахмалки, ничего не поделаешь!

Через час у подъезда гостиницы «Палас-отель» их ждал вестовой с белым флагом, постреливал выхлопом старенький, держащийся на заклейках автомобиль, недавняя собственность табачного фабриканта Асмолова. Шофер зато был в кожаной фуражке и больших квадратных очках поверх козырька, похожий на покорителя воздушного океана летчика Уточкина.

У подъезда же, едва сели в машину, Серго вспомнил о дополнительной заботе, велел до времени спрятать белый флаг и завернуть к зданию редакции. И когда остановились перед новенькой лаковой вывеской «Наше Знамя», закурил, взъерошил высокие кудри, будто перед прыжком с высокого берега в воду, и кивком пригласил Ковалева с собой.

— Хорошо, что редактор налицо! — громко сказал Серго вместо приветствия, распахивая знакомые двери. Редактор Френкель действительно стоял в приемной комнате и давал какой-то нагоняй курьеру, выделенному из молодежной ячейки имени Третьего Интернационала. — Хорошо, что работа кипит, но... зайдем, пожалуйста, к тебе в кабинет, Арон!

В комнате редактора Орджоникидзе сказал без обиняков:

— Мне доложили, что вы тут вздумали поместить редакционную статью, или передовицу даже... с собственной платформой по Брестскому миру?

Ковалев смотрел на Френкеля. Небольшой человек в толстовке с накладными карманами во всю грудь снял пенсне с овальными стеклами и золотой цепочкой, как у Плеханова, и близоруко сощурился. Такой вид делал его как бы отъединенным от всего окружающего мира.

— Брестский договор — это предательство, — твердо сказал Френкель, не глядя на Серго. — Мы выступили с этим на съезде, и мы до конца будем отстаивать свою позицию. Никто не имеет права ради тактических соображений предавать идею мировой революции. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях — не нами сказано, тем более когда речь идет о священной борьбе с врагами пролетариата!

Ковалев поразился выдержке Френкеля, а еще более его словоблудию. За женоподобной внешностью (плаксивые губы, тонкая шея при непомерно широком вороте толстовки, усталые выпуклые глаза) скрывался действительно бойцовский характер, умение звонким словцом ошарашить партнера и настоять на своем. Даже в том случае, когда на съезде его фракция оказалась в явном меньшинстве, а стоял перед ним, собственно, представитель ЦК.

— Мы призываем к священной борьбе с врагами! — повторил Френкель.

— Это все фразы, черт бы вас взял, бумажные тео-ре-тики! — закричал несдержанно Серго. — Фразы сопливых студентов и гимназистов, перепачканных чернилами, но помышляющих о большой крови! Романтика смерти им, видите, покоя не дает!..

Ударил кулаком по столу:

— Жить нада! Бороться нада! А не прибегать к печатным заклинаниям фракционного толка, Арон! Сейчас же снимай к чертовой матери свою передовицу, я тебе категорически приказываю! Где корректуры?!

Приказывать Серго мог: Френкелю был известен мандат за подписью Ленина, возлагавший на Орджоникидзе чрезвычайные права.

Принесли корректурные полосы. Одну из них Серго передал Ковалеву, в другую уставился сам, наскоро просматривая грязноватые оттиски ручного набора. Сердито дул в усы и крутил твердо посаженной головой.

— Ну вот, извольте видеть! «Возьмемся все за оружие и будем биться до последней капли крови... Долой предательский Брестский мир!» Кто это «возьмется за оружие», ваша фракция, что ли? Так вы, кроме карандаша и ручки... В общем, ты очумел, Арон! Вы все очумели, поддавшись на удочку Камкова, лидера чужой партии! Как не стыдно!

— Мнение товарища Троцкого, как известно... — начал снова обороняться Френкель. Его птичьи глаза устало моргали, то покрываясь тонкой пленкой век, то открываясь и мертво, без выражения глядя на Ковалева. — Даже на заседании ЦК...

Серго снова перебил его:

— Слуш-шай, у тебя тут есть подшивка «Правды» с материалами VII съезда? Есть? Ну так что ты мне крутишь мозги? Дай сию минуту газету! — Нашел глазами уже отмеченные кем-то красным карандашом столбцы и засмеялся глазами: — Вот! Про пер-манентную р-революцию» лучше па-малчим, товарищ Арон, а вот это кто гаварит? Это Ленин гаварит, для вас специально и о вашем брате пер-са-нально! — Акцент кавказца все более обозначался при волнении, когда он прочитывал отмеченные строки: — «Что они говорят?..» — речь о вас, «левых»! Говорят: «Никогда сознательный революционер не переживет этого, не пойдет на этот позор». Их газета носит кличку «Коммунист», но ей следует носить кличку «Шляхтич», ибо она смотрит с точки зрении шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: «мир — это позор, война — это честь». Они рассуждают с точки зрения шляхтича, а я — с точки зрения крестьянина»[22]. Кто это га-ва-рил? Немедленно сними свою статью, и чтобы никаких воинственно-канцелярских воплей ни в одной строке нашей газеты в дальнейшем! Это приказ!

Орджоникидзе снова поднял голос. Френкель побледнел, как будто он рисковал теперь не выполнить чью-то постороннюю волю, более страшную, чем воля Чрезвычайного комиссара Юга России.

— Я не сниму передовицу, ибо это наша платформа, платформа последовательных революционеров-интернационалистов.

Стало тихо.

Орджоникидзе молча постоял около редакторского стола, раскрылившись в своей тужурке из мятой кожи, одетой на дальний выезд. Закурил, пыхнул дымком. Затем, обойдя угол стола, мягко ваял Френкеля под локоть.

— У-ха-ди из этого кабинета! Я отстраняю тебя от должности, как не-разоружившегося... фрак-ци-онера и путаника! Вы не подчинились большинству нашей партийной группы, а потом и большинству на съезде Советов! Вы не понимаете основ демократии и простых приличий! Тут должен быть другой редактор!

— Это самоуправство, товарищ Серго, — четко и собранно сказал Френкель. — Ваш мандат велик, но он для низовых аппаратчиков и местных Советов. Внутри партии... другие нормы...

— Ничего, внутри партии тоже преобладает здравый смысл, — спокойно сказал Орджоникидзе. — Если ты не хочешь поступать как товарищ, я буду вынужден вызвать отряд, арестовать тебя и твою лично газету. Позови мне выпускающего, мет-ран-пажа хотя бы.

Позвали метранпажа. В кабинет вошел маленький, еще более низкорослый и щуплый, чем Френкель, но головастый, всклокоченный наборщик, выпачканный свинцом и типографской краской, в огромных роговых очках на небольшом горбатом носу. Сразу показалось даже, что в кабинет въехали эти огромные, похожие на черный фаэтон очки с массивными оглоблями, а потом уж стал заметен и человек под ними, с отливающими глянцем кудрями.

— Аврам... Гуманист, — протянул он тонкую в запястье руку сначала Серго, а затем Ковалеву.

— Гуманист — это что, фамилия? — отчасти оторопел Чрезвычайный комиссар. — Хар-рошая, представь, фамилия! Это другое дело, когда такая фамилия! Товарищ Гуманист, я отстранил редактора за антигуманные вопли и ввиду его политической неблагонадежности. Газета не может служить фракционерам — как ты понимаешь, как он понимает, как я понимаю!.. Так вот, под вашу ответственность, товарищ Гуманист, приказываю: статью против Брестского мира снять, инструкцию о повстанческом комитете в тылу немцев убрать, занять газету исключительно мирными материалами, классовой пропагандой и упреждением всякого рода левых перегибов! Хлеборобов тоже не задевать, помня о нерушимом союзе рабочего и крестьянина! Отвечаете по всей строгости революционного времени. Вам ясно?