Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

Продолжение романа о жизни и судьбе видающегося красного командарма и общественного деятеля Ф. К. Миронова.

---

Горбунов смотрел хотя и со стороны, но с пристрастием, и покуда ничего не понимал. Минута была, мягко говоря, не для спокойных размышлений.

Командарм между тем подозвал начдивов вплотную, кони сошлись мордами и обнюхивали гривы и спутанные челки. Миронов сказал, по-прежнему кривясь от боли в ноге и жесткого ветра на этой голой, по-осеннему мертвой равнине:

— Значит, план у нас старый, обговоренный... В авангарде вы, Никифор Васильевич (взгляд в сторону Медведева), и одна бригада Блиновской, поведет лично Качалов... (столь же пронзительный взгляд в сторону любимца начдива-2). Держаться в атаке до последнего момента, до самого накала страстей, за четыреста — пятьсот сажен, а то и поближе! Дыхание врага услышать. Отскочить в стороны по флангам надо в полной панике и беспорядке: беляки должны видеть вашу малую численность и смятение, испуг от близкой рубки, ну, не мне вас учить! В этом и будет вся закорюка...

Начдивы держали коней на коротком поводу, слушали со вниманием.

— А когда вы освободите пространство тыла, саженей на сто по фронту хотя бы, навстречу вылетает 21-я, и я с ней буду. Мы и примем основной удар на себя. Лысенко, ты выдержишь?

Командарм обернулся в подветрие и чуть заметно усмехнулся, пошевелив усами. Но Михаилу Лысенко было не до того, чтобы замечать всякие оттенки голоса и усмешки командарма: его дивизия, красные кубанцы, чуть ли не весь месяц не выходила из боев. Потери страшные, а тут новая затея: принимать лобовой удар белого корпуса, в душу мать!..

Хмуро отмахнулся рукавом шинели Лысенко — шинель новая, с малиновой окантовкой на обшлагах и «разговорами» во всю грудь:

— Нам не в первый раз... Надо, значит, выдержим, товарищ командующий. 21-я все выдержит!..

— Ничего, Михаил Филиппович, потерпи... Больше сделали, меньше осталось. Я даже думаю, что потерь у тебя нынче не будет вовсе... — Командарм удивил этими словами Горбунова и обернулся к другим начдивам. — Итак, в путь, полагаюсь на вашу выдержанность, товарищи! Нынче все дело будет в нервах: уже и запечет «под ложечкой», уже вроде бы и пора тикать, ан продержитесь как можно дольше в атаке, отойти всегда будет минута. Минуты такие дела и решают. Все, братцы!

Медведев и Качалов сразу тронули коней куцым галопом, Миронов задумчиво и протяжно посмотрел им вслед, затем приказал найти начальника пулеметно-тачаночного дивизиона Федорова.

Рослый, багроволицый, перетянутый по коже ремнями, Федоров на буланом жеребце выглядел куда внушительней командарма. Но честь отдал по всей форме, трепеща каждой жилкой, понимая авторитет командарма и всю важность момента.

— Сколько тачанок в порядке? Все перебрались? — спросил Миронов.

— Так точно, сто пятьдесят шесть, товарищ командарм! Прислуга полная, запас лент и цинков — по уговору хватит полосовать до самого Джанкоя! Жду команды, товарищ Миронов.

— Задачу помнишь: ни на шаг не оторваться от кавалерии в атаке?

— Так точно. Пойдем впритир...

— Интервал между тачанками по фронту не меньше восьми шагов, для немедленного и одновременного разворота. Чтобы не было толкучки! Учти, товарищ Федоров, момент будет горячее некуда, надо не сплоховать при развороте. Иначе, сам понимаешь, ничего от тебя не останется, один гуляш-рагу... Конница у Барбовича злая, офицерье, казаки-перестарки! В общем, хочешь жить — развернись мигом и вдарь. Разом!

— Тачанки разверну, — хмуро сказал Федоров. — Неделю отрабатывали маневр, товарищ командарм.

Миронов снова усмехнулся, как показалось Горбунову, с крайней беспечностью и добавил для большей лихости:

— Если хоть на сотню шагов отстанешь от конницы, не показывайся на глаза! — Миронов пригрозил сжатой в руке нагайкой. — Не жалеть кнутов на передках! Расстояние в атаке будет не больше трех верст, кони выдержат без запалу!.. Да, между прочим, вот и товарища Горбунова, члена Реввоенсовета, на одну из тачанок бы взяли. Он должен нашу атаку вблизи посмотреть. Там будет главное.

Горбунов от неожиданности как-то вздрогнул весь и с недоумением взглянул на Миронова. Надо ли быть им, ему и командарму, в сомой толчее? Теория и практика кавалерийского боя тому ли учат?

Командарм понял ого озадаченность и кивнул в ответ как-то запросто, вроде по-отечески, с грубой фамильярностью, и в голосе его прозвучала неуместная шутливость: Ничего, Николай Петрович дорогой, я бы и сам с тачанками пошел, там опытный глаз нужен для точности маневра. Но на Федорова могу положиться, да и жаль, не могу бросить резервной дивизии Лысенко, подстрахую вас в случае чего... Поезжайте, пожалуйста.

— Советуете пересесть прямо в тачанку? — румянея скулами, спросил Горбунов.

— Нет, в седле. Вместе с товарищем Федоровым. Желаю удачи!

Миронов козырнул члену РВС, и полторы сотни тачанок загрохотали по мерзлой дернине вслед за кавалерией. Ездовые сразу же привстали на передках, засвистали кнуты, растянулись рыжие и вороные гривы по ветру, только пыль темными облачками завилась из-под колес. Тачанки медленно растягивались по фронту, догоняя идущую на рысях конницу, и Горбунову стало видно, как передовые дивизии тоже разворачиваются в лаву для атаки...

По правую руку мелькали густые, но чахлые от соли камыши Красного озера, слева, от озера Старого, выкатывалось в сизой мгле багроволикое солнце. Вся степь, розоватая от холодного тумана, была впереди засеяна бегущими фигурками пехотинцев, в панике бросивших Юшуньские позиции. Их было слишком мало, и вот их уже нагоняла с той, встречной, стороны сплошная туча пыли, конского топота, ярости и матерщины... Проблесками крошечных молний сверкали в пыли шашки атакующих. Огромная белая лава, разгоряченная азартом погони и кровью близкой и неминучей победы, шла на предельном карьере, рвущем из-под копыт землю и ощущение страха. Она как бы стаптывала и обращала в пыль, в ничто отдельных, настигаемых ею пехотинцев, праздновала и вымещала злобу за потерянный Перекоп. Мало того, именно в ближайшие часы все красные силы, просочившиеся на полуостров, должны быть сметены, уничтожены, и спокойная зимовка обеспечена для всей белой армии до самой весны!

Но конница красных, по-видимому вся мироновская армия, так некстати вылезшая из гнилой зыби Сивашей, нестройной, жидковатой лавой пробовала встать на пути... Где-то в белых тылах генерал Барбович принял донесения, перекрестился столь удачному стечению обстоятельств и махнул рукой — с богом! — будучи уже не в состоянии выйти из этой главной атаки во всей своей жизни. И вот уже две конные лавины мчались встречно одна другой, и померкло солнце в глазах каждого всадника, и смерть опахнула крылом узкое пространство в озерном дефиле...

Горбунов мчался следом за тачанками, а тачанки шли, что называется, впритирку за кавалерией. И вот в виду встречных всадников почувствовался сбой впереди, возникло какое-то смущение, испуг... Дрогнули, кажется, передовые всадники прославленных дивизий Качалова и Медведева и стали отходить, отплывать на обе стороны, делясь на два вялых, испуганных крыла. Бежали к чахлым камышовым гривам, теснились к мерзлым окраинцам озер. И страшной была эта сумятица поражения, замирало сердце от предчувствия страха, но властная сила атаки продолжала втягивать Горбунова и Федорова глубже, к самой сердцевине боя.

Мироновская конница распалась, последние всадники уходили влево и вправо... Был текучий, неуловимый миг, когда Федоров выпалил из ракетницы и остановил коня.

Уже близок был грохот копыт чужой встречной лавы, уже доносились дикие вопли и крики, гиканье и свист идущих в рубку сотен. Уже можно было различить за триста — четыреста шагов запененные морды лошадей, растрепанность грив, мелькание лиц с распяленными, орущими ртами:

— Ура-а-а-а...

— Ага-а, дрог-ну-ли прок-ля-тыи христо-про-давцы, пошли врас-сып-ну-ю, мать в-вашу!.. Р-р-руби!

Орали бородатые урядники и вахмистры, прикрывавшие собой вторую, сплошь офицерскую лаву. Вставали на стременах, опуская правые руки с клинками к лампасу для «затека», тяжести скорого удара. И, подчиняясь некоему закону сходящихся лав, клином шли в образуемый красными разрыв...

Но именно в этот момент, в доли минуты, привычно развернулись тачанки красных! Левые пристяжные, хрипя, осаживаясь, чуть ли не ломая дышла, коренники с ржанием и фырканьем забирали влево, правых пристяжных секли кнутами, чтобы не унять скорости в развороте...

Скакавший рядом с командиром дивизиона Горбунов видел с высоты седла своими глазами всю эту удивительную и страшную операцию пулеметных тачанок.

Они отработали маневр образцово, как понял он, потому что все встали в прямую линию, колесо к колесу, выставив навстречу атакующей вражьей коннице тупые стволы пулеметов. Пулеметчики сгорбились за щитками и сжали ручки затыльников, и Федоров подал в нужный момент команду «огонь». И грянул гром небесный: конница генерала Барбовича попала в шквал шестислойного пулеметного огня.