Константин Ваншенкин - Простительные преступления

• Название: Простительные преступления
• Автор: Константин Ваншенкин
• Жанр: Русская классическая проза

---

5. МИЛОЕ МИЛО

Опять ехали на фронт. На этот раз из Белоруссии. Думали, в Польшу, а куда же еще? Оказалось, на юг, в Венгрию. А до этого была баня. Немногие бани - обязательное воспоминание войны. Большинство из них слишком безлики, одинаковы и потому забыты. Они сами словно смыты мыльной, грязной водой. И белье плохое забыто - сырые рубахи и рваные кальсоны - и вошебойки бесполезные, еле греющие. Но помнится потрясающая банька в Красноармейске чистенькая, удобная, уютная,- мылся бы да мылся, не спешил. Все кругом разбито или убого, а эта банька сияет, как церквушечка. А что? - там не только тело отмывается. Еще запомнил противоположное - душевые в Будапеште. Целый батальон встает под сильные теплые струи. Раз-два! - и "выходи строиться!.." Ну а чем же отличается баня в Старых Дорогах? Хоть убей, не помню. Наверное, только Пашкиным мылом. Как та красотка в Карпатах сказала: "Милое мило"... Наша рота мылась после минометчиков. Мы пришли, те уже одеваются. А Пашка лезет впереди всех, ему кричат: ну ты! осади!.. Издеваются, смеются, а ему хоть бы что. Мыла выдали по крохотному кусочку - осьмушка, наверное, печатки, а то и пол-осьмушки. Черное. Ни веников, ни мочалок, понятно, нет. Намылишь платочек, у кого имеется, и оглаживаешь себя, а что толку, на жар вся надежда. Каждый шайку норовит получше выбрать, а Пашка ходит вдоль лавок, худой, костистый, и, где увидит мазок, мыльный остаточек, соскребает железкой со стенки, скамьи или таза в жестяную баночку. Никто на него внимания не обращает, привыкли: опять что-нибудь придумал. Через день эшелон уже под парами. Саперы новые нары построили в вагонах, печки раскаляются докрасна - зима! И поехали. На фронт всегда везут быстро, это с фронта медленно. Полтора месяца ехали из Донбасса до Подмосковья. А сейчас проснешься утром, колеса стучат - та-таЇ, та-таЇ, та-таЇ. В теплушке не только тепло, но и жарко, особенно тем, кто близко к печке. В двери щель, но дверь закреплена с другой стороны поленом, чтобы не откатилась и не выпал на полном ходу подошедший, еще полусонный солдатик, только-только с нар. А они просыпаются один за другим, все чаще. Ближе к завтраку или обеду - ждем уже остановки. Дневальные с бачками наготове - к кухне бежать. Потом курят ребята, спят, из двери смотрят, больше нечем заняться. А Пашка держит в руке консервную жестянку с тем мылом, что в бане насобирал, оно засохло, глубоко потрескалось, как придорожная грязь в жару. Он ставит банку на печурку, чуть-чуть воды подливает, палочкой помешивает. Мыло уже пузырится. Никому дела нет. Только земляк его (они из Заволжья) Феоктистов смотрит, готов помочь. Феоктистов у него словно бы ординарец, выполняет все беспрекословно. И у рядовых бывают подчиненные, добровольно, без всяких причин. Тут Пашка достает из вещмешка две или три аккуратные чурочки, каждая по размеру как печатка хозяйственного мыла, и начинает эти деревяшки расплавленной мыльной массой покрывать. Да ловко так! Даже канавки проводит вдоль ребер и цифры какие-то выдавливает. А Феоктистов кладет их на шапку и переправляет на край нар сушиться. Теперь все смотрят: ну Пашка ловкач - мыло и мыло! Эшелон гремит на стыках, а за дверью белые, заметенные деревушки, и черные дырявые корпуса, и разбитые вокзалы, и сгоревшие в полях танки - и нет этому конца. По утрам никакой побудки, каждый спит, сколько хочет. И вдруг слышатся у двери оживленные, удивленные голоса. Что там еще? Да вы посмотрите! Вокруг нас горы. Многие повскакали с нар, встали у двери. Поезд еле движется, испытывая явные затруднения. Он осторожно проползает между горами, выкручиваясь из своего неловкого положения. Состав очень длинный, ему здесь тесно, повороты следуют один за другим. Стоящие у дверей порою видят свой же эшелон, идущим в обратную сторону, и машут солдатам из других рот. Потом поезд останавливается. И мы замечаем, как по крутому, почти отвесному снежному склону ползет вверх старуха. В руке палка, а за спиной мешочек несет что-то. И как она не скатывается? А навстречу ей мужик, тоже черная фигура на белом, тоже с палкой. Но спускается - не валится кубарем. А совсем наверху, да выше, выше смотри, деревушка. И оттуда к поезду еще один, еще, еще. Так и повалили. Солдатики из вагона стали выскакивать. Генка Гаврилов спрашивает: - Это что, Белоруссия? - Какая Белоруссия! Мы с Белоруссии едем. - А, я спутал. Бессарабия? Или Румыния? Тетка говорит: - Так. - Деньги наши здесь идут? - Идут, идут. А у одного солдата откуда-то спички. Все к нему. Нужно! Тут Пашка вынимает из вещмешка одну свою поделку. Старик ему здоровый шмат сала. Пашка начинает торговаться: мало даешь. Тот ему каравай белый, потом еще один. Хлеб-то, известно еще по Украине, кукурузный, к вечеру засохнет, раскрошится. Но другого нет. Пашка говорит старику про свой товар: - Прячь скорее, командир увидит. А красотка молодая стонет: - Ой, милое мило!.. Ей - вторую фальшивку. А она от восторга Пашке руку целует - как попу. Ну и тоже плата: хлеб и молоко. Феоктистов уже два котелка приготовил. - Козье? - Так. Тут состав стал потягиваться, расправлять суставы. И команда: - По ваго-о-нам!.. Пашка, понятно, угостил некоторых, не только сержантов, и салом, и молочком. Ну а хлеб тем более нужно срубать, пока мягкий. Угрызений совести, полагаю, не испытал никто. СлоЇва "престиж" вообще не слыхал ни один человек в эшелоне. Да и чей престиж? Страны? Армии? Пашки?.. Оживление вызвало то, что девка Пашке руку поцеловала. - Обратно поедем, прятаться придется. Она тебе даст!.. Последнее предположение встретили дружным хохотом. Возвращались только в феврале сорок шестого. Тоже стояли несколько раз среди гор, но в том ли месте - непонятно. Половина ребят была из пополнения. Феоктистов беспрерывно спал на верхних нарах.

* ПДС - парашютно-десантная служба.