Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

• Название: Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]
• Автор: Андре Бьёрке
• Издательство: Терра
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00356-5

Произведения трех скандинавских писателей объединяют оригинальность, «неизбитость» сюжета и мастерское использование классических приемов детективного жанра.

Надеемся, что сборник станет открытием даже для самого искушенного читателя.

---

— Эта маленькая проблема к нашему делу отношения не имеет, и мы вынесем ее за скобки, — сказал Министр, намазывая кусок хлеба неприлично толстым слоем мармелада. — Хотя вопрос о том, кому понадобилось сжигать туалет, выстроенный в виде романского собора, кажется мне интересным. Попробуйте, магистр, решите его!

— Хюго считает, что это — работа религиозных фанатиков. Фанатика-одиночки или нескольких фанатиков. Есть на острове религиозные фанатики?

Министр облизал пальцы.

— Не знаю. В религиозный пыл Стеллана Линдена или Барбру Бюлинд как-то не верится. Особенно Стеллана Линдена. Он у нас — сверхчеловек — вегетарианец. Сигне по воскресеньям слушает службу по радио, но редко посещает местную часовню. У нее нет на это времени. Она, конечно, занимается кое-какой благотворительной церковной деятельностью у себя в губернии, участвует во всех этих базарах и лотереях. Конечно, поджог еретического туалета — хороший способ распространения слова Божия (особенно в период летних отпусков), но это — не в ее стиле. А Магнус, насколько я знаю, вообще не проявляет интереса к религии, так же как и Кристер. Еву Идберг к аскетам и пламенно верующим тоже не причислишь. Нет, искать нужно не здесь!

— Я и сам бы поджег это безобразие, если бы кто-нибудь мне помог. Шаг правильный во всех отношениях — и в этическом, и в эстетическом.

— Я тоже. Все, что для этого требуется, — коробок спичек и хороший вкус. Хотя нет, к сожалению, нет. Нам, людям интеллектуального труда, чтобы перейти от слов к делу, нужно нечто большее. Что скажешь?

Меня явно погоняли. Я начал понимать, каким образом функционирует министерство моего зятя.

— Возможно, кто-то ненавидит Хюго Маттсона и хочет наделать ему кучу неприятностей. Все знают, как дорог ему этот туалет. Кто ненавидит Хюго Маттсона?

— Упростим вопрос. Кто его не ненавидит?

Где-то в лесу одиноко прочирикала птичка.

— И потом, не проще ли было бы его просто прикончить? — продолжал Министр с явной ноткой осуждения в голосе, словно он порицал кого-то усомнившегося в моральной оправданности столь радикальной меры.

— Да, прикончить! — вдруг неожиданно громко и кровожадно воскликнул он. — Прикончить! Какие мы крупные идиоты! Вся эта история с уборной возникла далеко неспроста! Тот, кто поджег туалет, и тот, кто убил старуху и стрелял сегодня, — одно и то же лицо! Вчера вечером Стеллан Линден говорил о странных совпадениях. Вот вам еще одно! Не может быть, чтобы в таком маленьком обществе, как наше, тут, на острове, кроме убийцы, нашелся бы еще и поджигатель-пироман. А если бы нашелся, разве стал бы он чиркать спичками как раз сейчас, когда остров кишмя кишит полицейскими и все островитяне следят друг за другом? Нет, нет и еще раз нет! Теперь второе. Зачем понадобилось убийце так страшно рисковать, пробираясь в туалет ночью и поджигая его? Ведь именно в это время ему лучше бы затаиться?

— Может, он хотел спрятать в туалете что-то связанное с убийством и с покушением на убийство?

— Гм… очень может быть. Но он мог бы уничтожить эти вещи и более скрытно. Утопить их в заливе или уничтожить еще как-нибудь. И чем объясняется тогда поджог?

Я попросил Министра рассказать мне о первом пожаре, и он сообщил мне, что первый пожар случился на пасху, когда дачники сюда еще не переехали.

Я глотнул холодного чая, и меня тут же осенила одна симпатичная идея.

— Убийца — Хюго Маттсон. А сейчас он хочет отвлечь от себя подозрения…

— Ты подозреваешь его? Но он — единственный, у кого есть алиби в отношении убийства Беаты. И потом, он от ее смерти ничего не выгадывает.

— Не знаю, не знаю. Но, пожертвовав собором — тем, что ему наиболее дорого, за исключением, конечно, жизни и свободы, — жену Эльсу я в расчет не принимаю, — он полностью отводит от себя все подозрения. Он ведь понимает, мы неминуемо придем к выводу, что убийца и поджигатель — одно и то же лицо.

— Хм… — казалось, я мало убедил Министра. — Конечно, можно предположить. Можно предположить все что угодно. Наш неизвестный убийца может оказаться сумасшедшим. Он жаждет огня и крови. Огня — ночью, и крови — днем. Как Наполеон.

— Наполеон не был сумасшедшим.

— Не был? Тогда зачем он сжег Москву?

Я вздохнул, но от попытки внести в весьма путаные исторические познания Министра хотя бы элементарный порядок воздержался. По опыту я знаю, игра здесь не стоит свеч.

Министр грузно зашагал к порогу, добравшись до которого, обернулся.

— Я попрошу тебя обдумать два вопроса. Первое — для чего могла понадобиться убийце салфетка, которую он украл у Беаты? Второе — зачем он сжег туалет министра юстиции? Если решишь эти два вопроса, считай, день прожит не напрасно!

Я мобилизовал все ресурсы своего самолюбия и тоже сделал выпад:

— Я тоже скажу тебе кое-что на прощанье. Ты утверждаешь, что туалет сегодня ночью сжег убийца. Тогда на пасху это сделал, тоже он. А это значит, что убийство Беаты подготавливалось целых четыре месяца.

16

Через пятнадцать минут Министр вылетел на вертолете в Харпсунд.

Рано утром из своей сермландской резиденции звонил премьер. Он требовал немедленной встречи и был серьезно обеспокоен донесениями о продолжающейся на Линдо стрельбе. «В самый ответственный перед выборами момент ты не находишь ничего лучшего, чем стрельба по бутылкам шампанского и профессорам медицины! Черт побери, я не знаю, что навредит нам больше, — шампанское или профессора. Оппозиция уже шумела, что мы жмемся с деньгами на науку! И перед решающими, судьбоносными выборами следует пить самогон! Это, по выражению Стрэнга, „вино простого человека“! Сейчас опаснее шампанского только цианистый калий! Не вздумай понять это как намек! Ты ведь намерен и дальше продолжать свою чистку! Тоже мне Сталин! Человеку с таким огромным состоянием следует вести себя осторожнее! Кстати, вышли, пожалуйста, две сотни тысяч. Нужно оплатить типографские расходы на брошюру „Раздавим гидру крупного капитала, или Четырнадцать богатейших семейств Швеции“. Она выходит в четырехцветной печати. И каждому семейству пришлось посвятить целую главу. Профсоюзы уже израсходовали все наличные на скупку акций, так что понимаешь. Деньги отправь прямо на адрес типографии Боньеров, он дается в конце главы „Гидра восьмая“, ох, что я говорю, „Семейство восьмое. Боньеры“. Да, да, конечно, я знаю, всего их пятнадцать, но о твоем мы расскажем в спецприложении. Будем распространять его только среди особо доверенных, закаленных партийцев. Ну конечно, что еще, по-твоему, нам остается делать? Да, да, ты в этот список не включен, я пошлю тебе приложение неофициально…»

Министр открывал сельхозвыставку в Норрчепинге, и по дороге туда решил заглянуть в Харпсунд к премьеру. Возможно, некоторые посчитают, что открывать подобные выставки прерогатива министра земледелия. Дело, однако, сложилось так, что министр, о котором идет речь, страдал от аллергии к самым распространенным видам домашних животных и, почесав свинью за ухом или похлопав корову по боку, надолго выбывал из строя. Эту его досадную слабость хранили в тайне, чтобы, не дай бог, оппозиционные газеты не пронюхали о ней и не представили ее как еще один лишний симптом неминуемого краха, который ожидает шведское сельское хозяйство.

— Сначала, — сказал Министр, — я думал, он — просто чистоплюй, не желающий мараться о животных, которых не переносит. Но сейчас-то я знаю подноготную. Представь себе, ты — почетный посетитель какой-нибудь выставки, и к тебе подводят упитанное, сияющее боками животное. Что ты будешь делать? Ты же не заговоришь со свиньей, которую к тебе подвели? А если просто стоять и тупо смотреть перед собой — это могут воспринять как проявление безразличия к животным и невежливости к устроителям. Тут поневоле будешь чесать и гладить. А если не можешь?

Прощались с отлетающим Министром на футбольном поле, куда сошлись все домашние. Когда высокое отбывающее лицо залезло в кабину вертолета, сразу же разразилась настоящая оргия воплей. Кричали все. Кричала моя сестра Маргарета, чтобы ее муж не забыл приземлиться в Стокгольме и купил там сыра, кричал Министр с просьбой, чтобы я проверил алиби министра юстиции и поговорил со стариком Янссоном, пронзительными тонкими голосами пищали дети, упрашивая папу привезти с собой из командировки теленка, овцу, пони и ламу, а потом снова заорал Министр, спрашивая, как правильно произносится слово «социализм», — он хотел вставить его я свою речь на открытии выставки, и я крикнул ему, чтобы он поостерегся это делать. Потом моторы вертолета взревели, и все снова стало тихо.

Но едва я успел удобно расположиться в гамаке, прибыл полицейский комиссар Петтерсон. Появление вертолета не на шутку встревожило его. И мне стоило немалых усилий убедить комиссара, что Министр отнюдь не собирается бежать за границу. Еще Петтерсон хотел получить кое-какие дополнительные сведения, касающиеся вчерашней драмы на берегу, и он их получил.