Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]

• Название: Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]
• Автор: Андре Бьёрке
• Издательство: Терра
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00356-5

Произведения трех скандинавских писателей объединяют оригинальность, «неизбитость» сюжета и мастерское использование классических приемов детективного жанра.

Надеемся, что сборник станет открытием даже для самого искушенного читателя.

---

Что за ужасную, страшную тайну поведала ему Ева Идберг?

19

Вечер мы провели в тревожном ожидании. Мы Сидели в библиотеке одни.

За окном сумерки размывали контуры и очертания предметов. Скоро они растворятся в плотной угольно-черной августовской ночи. Мы сидели и под шорох газет и шелест сдаваемых карт, доносившихся до нас из гостиной, вслушивались в тишину, ожидая известия, которое бы объяснило нам все.

Но чего мы ждали? Телефонного звонка или устного донесения полицейского? Известия о том, что наш хороший знакомый или, может быть, даже уважаемый нами человек схвачен с оружием в руках и его попытка доиграть свою отчаянную роль до конца потерпела крах?

Или немыслимого, невозможного — что мы сами услышим слабые отдаленные звуки выстрелов и крики? Или шаги оттуда, из темноты, несущие с собой весть, что убийца, прокравшись через все препятствия и заслоны, настиг-таки свою жертву?

Часы пробили половину одиннадцатого. Прошло еще две минуты. Министр встал и вымученно-непринужденным тоном спросил, сколько времени.

— Думаю, не выйти ли погулять? Ты не пойдешь со мной?

Весь вечер я ожидал этого. И держал ответ наготове. Престарелый адъюнкт с пошаливающим сердцем, но пока еще удовлетворительно работающей головой на вопрос, не хочется ли ему погулять по лесу, в котором полиция разыскивает в темноте вооруженного убийцу, может ответить только решительным «нет» или же, если он найдет в себе силы для вежливого ответа: «Спасибо, благодарю вас, нет!»

Но я ответил:

— Да, прогуляться было бы неплохо. Я буду лучше спать ночью.

Вечерняя духота отнюдь не улучшала работу моего сердца, и я, должно быть, потерял рассудок. Рассудок покинул меня — его заменило необъяснимое, непреодолимое, ущербное желание принять участие в действии, которому, как я знал, суждено было стать развязкой драмы, наблюдаемой мной не один день. Я слышал все ее диалоги, изучил все характеры, но ее внутренний смысл, идея до сих пор оставались загадкой.

Наконец-то небо заволокли облака, они скрыли луну и звезды. Но по-прежнему стоял мертвый штиль, и воздух был по-средиземноморски мягкий и теплый. Я немного постоял на пороге, прислушиваясь к ночным звукам, но ничего не услышал: ни плеска набегающих волн, ни шелеста листвы. В тишине было что-то ненастоящее, что-то искусственное и пугающее. Я знал, хотя и не мог знать, я инстинктивно чувствовал близкую немоту смерти.

Мы направились к дровяному сараю и, миновав его, вышли на Тайную тропу. Тут, в лесу, темнота стала абсолютной, непроницаемой. Министр на ощупь, пользуясь палкой, пробирался вперед. Ему помогала приобретенная за долгие годы привычка. Я шел следом, держась за полы его пиджака. Ноги то и дело натыкались на сплетения корней и камни. По лицу постоянно и немилосердно хлестали плети ветвей. Один раз прямо перед нами неожиданно загоготала вспугнутая птица. Я чувствовал, что выбиваюсь из сил, и потянул к себе Министра, как обычно тянут на себя в автобусе шнур стоп-сигнала. Сердце у меня колотилось, в животе тугим узлом скрутилась желудочная боль, но разум начал-таки светлеть. Чтобы удовлетворить жажду острых ощущений, совсем незачем ломиться через темный лес. Достаточно доковылять днем с плохо уложенными в мешок пищевыми отбросами до ближайшего мусорного контейнера.

— Где мы сейчас? — задыхаясь, спросил я.

— Сейчас мы за дачей Барбру Бюлинд.

— Может… стоит вернуться?

— Вернуться сейчас? Мы уже почти у полицейского оцепления! Идти осталось недолго.

— Но… если они начнут стрелять?

— Если мы будем разговаривать, они поймут, что мы не боимся полиции. И потом, они решили подпустить его поближе, чтобы взять с поличным. Даже если мы подойдем совсем близко к дому, они все равно не будут стрелять. А если будут, то по ногам. Пошли!

Вот так успокоил! Ноги, в конце концов, — единственная здоровая часть тела, которая у меня осталась после того, как отказала голова. Министр уже свернул на тропинку, ведущую вниз к участку Стеллана Линдена, когда луч счета внезапно упал на него. Прежде чем луч фонарика переместился влево и ослепил меня, я успел заметить отделившиеся от темных стволов тени.

— Что вы здесь делаете, магистр?

Годы пропали, роли переменились, я снова был молодым гимназистом, застигнутым на месте преступления строгим директором.

— …я вышел немного погулять с Министром перед сном, — пролепетал я в ответ, тут же сообразив, что слова мои звучат примерно так, как если бы я сказал, что вышел выгуливать перед сном собаку.

— Гулять сейчас, я бы сказал, довольно рискованно. Мне доложили о вас сразу, как только вы вышли на тропинку за дачей. — Раздражение в голосе комиссара постепенно сменилось чувством довольства собой. — Как видите, магистр, ситуацией я владею. Мои люди расставлены на всем пространстве между лодочными сараями и пристанью. Кроме того, я оцепил дачи Идберг и профессора. Вокруг каждой из них стоит по двадцать полицейских. И если наш злодей выйдет сегодня вечером на охоту, мы не выпустим его из поля зрения и возьмем с поличным как раз тогда, когда он подкрадется к дому. У него нет никаких шансов пробраться внутрь. Мне только что доложили из оцепления, что все спокойно. Мы поддерживаем постоянную связь по радио — он посветил фонариком на одного из спутников, несшего необычного вида рюкзак с выдвижной антенной. — Единственное, что меня беспокоит, он может испугаться. Сейчас мы как раз обходим посты, и лучше всего, если вы пойдете с нами, раз уж зашли так далеко.

Человек с рюкзаком и еще два господина в серых плащах присоединились к нам и последовали сзади.

Повоевав еще немного с цепкими сосновыми лапами, мы освободились наконец из их объятий и вышли на лесную тропинку, соединяющую дачу Кристера Хаммарстрема с шоссе. Здесь было посветлее, и скоро я увидел впереди контуры дома. Полицейский комиссар остановился и тихо присвистнул. Ему ответили свистом массивный ствол сосны справа от нас и куча хвороста в двадцати метрах слева. Очевидно, мы только что миновали оцепление.

Обменявшись сигналами с притаившимися повсюду живыми тенями, мы обходили территорию участка по периметру. Наконец на опушке, где лес переходил в подстриженную лужайку, мы остановились. Всего в двадцати метрах от нас возвышался дом. Окна его были зашторены, свет просачивался только через вертикальные щели между шторами и рамой.

Мы услышали его именно в этот момент, когда стояли молча, — негромкий, донесшийся с другой стороны дома звук.

В городе он мог бы быть вызван чем угодно: неожиданной струей газов, вырвавшейся из выхлопной трубы далекого автомобиля, или закрывшимися створками ворот. Звук этот прожил бы всего доли секунды и тут же умер бы среди тысячи других, подобных ему, на которые в большом городе никто внимания не обращает.

Но здесь, в тиши летнего вечера, на открытом месте между морем и лесом, он наполнил собой всю массу тьмы и молчания и прозвучал навязчиво, грозно, пугающе.

Мы восприняли его одинаково — это был выстрел. Первым отреагировал полицейский комиссар.

— Черт побери! Надеюсь, эти идиоты не застрелят его! Он донесся с той стороны дома? Или отсюда? Послушай, не случилось ли чего там — на даче Идберг?

И полицейский тут же стал вызывать оцепление ее дачи.

Сам комиссар пробежал через сад к дому и забарабанил в дверь кулаками.

Когда я присоединился к нему, мне послышалось, как кто-то, спотыкаясь, сходил к двери вниз по лестнице и на последних ступеньках даже упал. Потом звякнул замок, и дверь открылась. Свет в прихожей и на лестнице не горел, и, чтобы рассмотреть того, кто открыл дверь, Бенни Петтерсону пришлось воспользоваться карманным фонариком.

Перед нами стоял призрак.

Профессор Хаммарстрем был цел и, по-видимому, невредим.

Но с тех пор, как я в последний раз видел его — а было это сразу после той злосчастной стрельбы, — он разительно, ужасающим образом переменился. Тогда он был бледен и скован, страдал от боли и перенесенного психологического шока, но все равно излучал волю и решимость.

Теперь в бледном освещении карманного фонаря перед нами стояла согбенная и вялая фигура. Ранее столь отчетливые и резкие черты лица расплылись, и стали похожими на рыхлое тесто с нанесенным на него пальцем рисунком. Воспаленные покрасневшие глаза подергивались нервным тиком.

Он глядел на нас через узкую щелку глаз.

— Что случилось? Вы не ранены? — полицейский комиссар выкрикнул эти вопросы, поспешив быстро захлопнуть за собой дверь.

Кристер Хаммарстрем шевельнул губами, но с них не слетело ни звука. Потом он прикрыл глаза ладонью.

— Вы… выключите свет!

Голос его звучал совсем по-иному, это был совсем не тот голос, который я слышал сегодня днем из прихожей. Из него пропали энергичные, рокочущие нотки, теперь это было вялое бормотание.