Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)

• Название: Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
• Автор: Валерия Калужская
• Издательство: ЛитагентСнежный Ком9ebea33f-2a93-102a-9ac3-800cba805322
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-904919-94-8

Что было бы, если бы Советский Союз возник и развивался в фэнтезийном мире, мы уже видели. А если наоборот? Социалистическая магия вместе с индустриализацией, оттепелью, суровой поступью рабочего класса и прочими прелестями полузабытой Утопии – СССР на вершине могущества, достигнутого не только танковыми армиями и РВСН, но и магической силой?

Интересно?

Авторы сборника попробовали представить, что именно может стать началом расцвета и что – получиться на выходе, под занавес советской эпохи: нечто вроде «Хранителей» с советским вариантом Доктора Манхэттена или все-таки всемирный НИИ Стругацких как вариант. А чтобы не ограничивать творчество, составители решили заранее проработать концепт, поместив еще не написанные рассказы в два взаимоисключающих раздела: Светлая сторона соцреализма и Темная. Разумеется, они враждуют, но не в рамках одного текста, а в границах общей идеи. Каждый из участников показал победу той или иной Силы в максимально реалистичной и правдоподобной манере. Какая стратегия оказалась выигрышнее – позитивная и светлая или мрачная, оккультная, темная? Кто победил?

Решать вам, читатель.

---

Антонина вытерла рукой холодный пот, даже не вспомнив про платок в сумке. Позвонила. Если откроет «любимый племянник», она вцепится ему в рожу. Зачем? И что потом? Неважно.

Открыл мужчинка средних лет в спортивном костюме «Динамо» и кедах. Позади него просматривался знакомый коридор с книжными шкафами и календарями на стенах. Даже, кажется, мелькнула голова любопытствующей «овцы».

– Вам кого? – спросил физкультурник.

– Профессор Воробьев здесь проживает? – Для нее вопрос имел смысл, хотя она догадывалась, что для других – нет.

– Воробьевых не держим. У нас тут сплошные соколы. Правда, есть одна курица…

Остряк. Веселись дальше. Она повернулась и двинулась к лестнице, как на расстрел. Вернее, как уже расстрелянная.

– Эй, девушка, – окликнул мужчинка, понизив голос. – У вас всё в порядке?

Она засмеялась. А если скажу, что не в порядке, что он сделает? Чем поможет? Ему самому нужна помощь, хотя он, похоже, об этом пока не догадывался. Он занимал чужое место. «Я тоже думал, что жил. Не ошибитесь дважды».

Ну а теперь всё, что она могла, это вернуть должок. Антонина поехала в университет. Остальные намерения свелись к нуждам невыносимой текущей минуты, к попытке избавиться от боли, исправить то, чему не было названия. Она не представляла, что будет делать, если не найдет Самарина в его кабинете.

Профессора там не оказалось. Его не было нигде в пределах досягаемости. Бесплодные поиски закончились через два часа. Специальная бригада «скорой» доставила ее в приемное отделение городской психиатрической больницы. Вскоре у гражданки Шестаковой диагностировали онейроидную кататонию с устойчивыми конфабуляциями.

Если бы всё было так просто.

Спустя пятнадцать лет она живет в той же двухкомнатной квартире вместе со спивающимся братом. Родители давно умерли; возможно, судьба детей была отчасти причиной их раннего ухода. Антонина старается забыть их последние дни – если думать еще и об этом, можно сойти с ума. Она не сумасшедшая, какая бы чушь ни была записана в ее истории болезни. У нее не получается забыть о другом – о жизни, в которой не случилось ничего из того, о чем она когда-то мечтала.

В квартире нет телевизора, так что тихое помешательство на «Рабыне Изауре» ей не грозит. Иногда она слушает радио. В последние годы много говорят о какой-то «перестройке». Спорят до хрипоты, обливают друг друга дерьмом, разоблачают, обещают, болтают, болтают, болтают… Антонине всё равно. Временами у нее возникает более чем убедительное ощущение, что зловещая подмена произошла не с ней одной. Похоже, те, кому принадлежат радиоголоса, еще не догадываются, что хаос станет всему эпитафией. А она это откуда-то знает и потому относительно спокойна. Она больше не собирается гостить на Сабуровой даче.

Всё мало-мальски ценное вынесено братом из квартиры и продано. Ей и это безразлично. Она не препятствует единственному живому родственнику – ведь оба они на самом дне. Не драться же, в самом деле, за место, где никогда не бывает солнца… Единственное, что не изменилось со старых времен, это номер телефона и сам телефонный аппарат. Не осталось никого, кому она могла бы позвонить, и ей никто никогда не звонит. Подруги забыли о ее существовании. Брату иногда звонят собутыльники, но и это случается всё реже.

По утрам и вечерам она работает уборщицей в профтехучилище. Спит днем, урывками, и это хорошо для нее, потому что иногда ей снится ее молодость и она просыпается в слезах. Всякий раз, выйдя из дому, она по неистребимой привычке ищет глазами «волгу» цвета дыма и пепла. «Двадцать первые» попадаются крайне редко – теперь это призраки прошлого. Антонина уверена, что машина, на которой она «покаталась» в памятную ночь пятнадцатилетней давности, – не плод ее воображения. Как и всё остальное. Судьба не может быть плодом воображения, иначе любая дура, вместо того чтобы страдать у разбитого корыта, давно вообразила бы другую себя. И другое корыто. А заодно и другую страну.

Она так и не вышла замуж. Любовников у нее тоже не было. Оказавшись в разряде старых дев, она быстро состарилась и внешне. Физические желания угасли. Она не любит чужих детей, сочувственные взгляды соседей и любые проявления жалости. Себя она не жалеет – за ошибки надо платить. Кое-чего она добилась: с некоторых пор ее никто не трогает. Она могла бы многое рассказать об одиночестве и отчаянии, но кто станет слушать чумную крысу?

Она знает, кто станет, и готовится к этому разговору каждый вечер. Для нее это время томительного ожидания и жестоко извращенной надежды. Зная, что, скорее всего, это не поможет, она тем не менее ждет. Больше ей ничего не оставили.

Каждую ночь она без сна сидит в комнате, где стоит телефон. С особым вниманием она вслушивается в тишину и всматривается в темноту с десяти до полуночи, но может ошибаться и потому на всякий случай ждет всю ночь напролет.

Она ждет звонка, который вернет ей украденную жизнь.

Мико Мари Пастух скелетов

1948 г. Колхоз «Красный луч» Псковской области

– …Деда, а деда… А чего там вороны? – Внук смотрел на старую силосную башню.

Над башней ссорились черные птицы.

– А там ведьмак живет. Помнишь дядь Шуру? Он тебе о прошлом годе кровь заговорил.

– Крови не помню… – тряхнул светлой челкой Ванька. – Он мне зайчика подарил! Хороший зайчик, сказок много знает! Только у него лапка расплелась. Я полечил, а всё равно на погоду ломит…

– У кого? – уточнил дед.

…сидели за околицей, под старой березой. Ловили последние лучи осеннего солнышка. Дед чинил упряжь: шильцем протыкал аккуратные дырочки, протягивал дратву, вязал заскорузлыми, желтыми от махорки пальцами узелки…

Внучок ковырял палочкой сырую после ночного дождика землю. Городская курточка с блестящими латунными пуговками, нос и румяные щечки – перепачканы…

– Да у зайчика же! – подосадовал непонятливости деда внук. – У него на лапке веревочка развязалась и соломка расплелась. Труха сыпалась. Я полечил. Всё равно грустный. Может, дядь Шура лучше полечит?

– Может, и полечит. А может, нового зайчика даст.

– Не-е… Нового не хочу. Я Антошку люблю, он добрый.

– Зайчик? – уточнил дед. – Соломенный?

– Ну… – Ваньке стало скучно, он вновь принялся разглядывать башню.

По небу ползли набухшие дождем тучи, над полями разносился тоскливый вороний грай.

– А почему дядь Шура не живет в деревне? Он злой? – Внук оглянулся на деда.

Пастух пожал могучими, покатыми к старости плечами, обтянутыми выбеленной, привычной гимнастеркой, прищурил голубые глаза, не по возрасту яркие, и тоже взглянул на черную башню.

– А с чего ты взял, что раз не в деревне – злой?

– Мне Илюшка в школе рассказывал. Бывают такие колдуны – нек… нек-роман-серы. Так они наособицу живут, возле кладбищ там, или еще где. И скелетов делают.

– Поднимают, – поправил внучка дед.

– Куда поднимают?

– Не куда, а откуда. Из землицы сырой. Но они не злые.

– Так ведь скелеты же… – настаивал внук.

– А что скелеты? Очень полезная в хозяйстве вещь. Не устают, не едят, и непьющие все как один…

– Деда… А разве это хорошо? Тех, кто уже умер, работать заставлять?

Дед снова пожал плечами.

– Скелет, малец, это уже не жизнь – нежить. Душа со смертью на небо летит, а тело здесь остается. А без души, Ванюшка, скелет – предмет неодушевленный. Но полезный. За скотиной приглядеть, дров нарубить, воды натаскать – да мало ли? На войну послать можно…

– А меня тоже служить заставят, когда умру? – спросил с опаской.

Пастух усмехнулся. Мальчик, серьезно глядя на деда, ждал. Тот посадил внучка на колени, погладил по светлой макушке, тронул пальцем конопатую пипку носа.

– Скоро, малец, ты сам кого хошь заставишь. Вон, заяц соломенный у него разговаривает…

– А меня поэтому к тебе жить отдали?

– Поэтому тоже. Некромантия – наука древняя, от сырой земли-матушки идет, не всякому дается… – Дед глянул на небо, с которого начинало покапывать. – Ладно, вставай, Иван-воин, домой пора. Бабуля пирожков напекла – ух! Вкусные, как апельсины.

Пастух поднялся и небрежно закинул тяжелую упряжь на плечо. Внук доставал деду едва ли до бедра.

– А Фимке с нами можно?

У деда в глазах блеснул огонек.

– Отчего ж нельзя? Зови… Еды на всех хватит.

– Да ей не надо! – махнул рукой внук. Повернулся к недалекому леску и свистнул, да так пронзительно, что у деда заложило уши.

От опушки отделилась тень, неслышно пронеслась по траве… Лисичка. Шерсть на боках свалялась, от хвоста один огрызок, глаза и нос сухие и сморщенные. Лисичка преданно наставила острый носик на Ваньку.

– Фимка это, – представил внук. – Недалеко, на опушке лежала, в канаве сырой. Жалко ее, она хорошая. Можно с нами?

Он искательно заглянул деду в лицо.

– Пускай… – улыбнулся дед.