Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

Духовная дочь протопопа Аввакума, «верховая» боярыня ФЕОДОСИЯ ПРОКОПИЕВНА МОРОЗОВА, героиня церковного раскола, посажена была за ересь в пятисаженную земляную тюрьму в Боровском остроге. В тёмной яме было душно, бессонница мучила боярыню, сидевшую в грязи и смраде. Молитву приходилось творить лёжа или сидя. Пища была скудная: «дадут иногда сухариков пять-шесть, и больше не спрашивайте; иногда яблочко одно или два, а иногда огурчиков малую чашку». Под страхом смертной казни охране запрещено было давать «закосневшей в непокорстве заблудшей овце» питьё и пишу. Изнемогая от голода, просила узница охранявшего её стрельца: «Помилуй меня, дай мне калачика…» — «Нет, госпожа, боюсь…» — «Дай хлебца…» — «Не смею…» — «Дай немного сухариков…» — «Не смею…» — «Ну, хоть принеси яблочка или огурчика…» Стрелец ничего не посмел, но исполнил последнюю просьбу боярыни — постирал в речке её сорочку. В свежепомытой сорочке и пеняла она своим тюремщикам в день смерти на Покров 1675 года: «Да разве вы христиане, что мучаете людей… На всё хватило мне сил… Много было дано мне любви… Хочет меня Господь взять от этой жизни». И чего не жилось ей? Влиятельнейшая женщина Москвы, наперсница царицы, богатейшая вдовушка и завидная невеста, она ради старой веры «отрясла прах» богатства и роскоши и стала личным недругом царя Алексея Михайловича. Тело боярыни завернули в рогожу и зарыли в остроге, рядом с сестрой Евдокией.

БЕЗЫМЯННЫЙ ПРОТЕСТАНТ, сжигаемый католиками по приказу Марии Первой Кровавой, королевы Англии, буквально взмолился: «Друзья мои, да помогите же мне! Я горю слишком медленно».

А английский пуританин БЭНГАМ, сожжённый в 1558 году, произнёс на костре: «О, паписты, вы жаждете чудес! Вот перед вами чудо. На костре я не чувствую страданий. Пламя для меня — как ложе из роз».

Французский кальвинист ЖОФФРУА ВАЛЛЕ из Орлеана, написавший «возмутительную богохульственную книжонку» всего в 16 страниц и приговорённый за это к сожжению, поднимаясь на костёр, предупредил палача: «Осторожно, не загасите свечу. Это дурная примета». Ещё бы! Этой свечой палач Люсьен Ледром должен был через минуту поджечь дрова, на которых сгорит и книга «Блаженство христиан, или Бич веры», и её автор-еретик. «Ты не сгоришь живым, — пообещал ему палач. — Перед сожжением я тебя придушу, и сделаю это так, что тебе не будет больно». В чёрном островерхом колпаке с прорезями для глаз, в красных, облегающих ляжки штанах и кожаном фартуке, являл он собой внушительное зрелище. «Что?.. Уже?..» — спросил Жоффруа, переминаясь с ноги на ногу. Он был бос. В тот день, 9 февраля 1574 года, в Париже валил снег и задувал ветер, сырые дрова шипели, и костёр разгорался долго и нехотя. Но в конце концов разгорелся, оставив на Гревской площади лишь горстку тёплого пепла.

«Слишком долго не мучай меня», — попросил палача великий испанский теолог МИГЕЛЬ СЕРВЕТ, когда тот взвёл его на костёр. Заплечных дел мастер привязал еретика, якобы отрицавшего существование Бога, к столбу железной цепью, раза четыре обмотал шею верёвкой, на голову надел позорный венец страданий из дубовых листьев, посыпанных серой, а на грудь навесил огромный том еретической книги «Восстановление христианства», за которую Сервет и был приговорён Кальвином «к смерти на костре при малом огне». Утро 27 октября 1553 года выдалось в Женеве ненастным, сеял мелкий дождь, как из сита, и костёр всё не разгорался, а ветер всё время отдувал от него пламя. «Да дайте же мне умереть, наконец! — слышали слова мученика люди из толпы, собравшиеся на Шампельском поле. — Сто дукатов отобрали у меня в тюрьме, неужели же не хватило их на дрова? Иисус, сын вечного Бога, сжалься надо мной». Чтобы сократить муки страдальца за веру, люди начали носить и бросать в огонь охапки сухого хвороста. Два часа длилась эта жуткая агония смерти.

И книги ДЖОРДАНО БРУНО сожгли вместе с их автором, «странствующим рыцарем истины». Этот «упорнейший еретик» поднялся на костёр на Кампо ди Фьоре в Риме со словами «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что душа моя вознесётся вместе с дымом в рай». Правда, говорили, что его язык был перед казнью изуродован тисками. Именно поэтому, когда священник протянул ему распятие, он отверг его лишь взглядом и отвернулся. День казни — 17 февраля 1600 года случайно совпал с сильным землетрясением, вызванным извержением вулкана Везувий. Колебания почвы достигли и Рима. На Пьяцца Навона стояло большое стадо быков, которые, испугавшись подземного гула и тряски, порвали привязи и разбежались по улицам Рима, давя встречных. Вместе с Бруно тогда погибло несколько римлян.

БЕЗЫМЯННАЯ КОЛДУНЬЯ, измождённая, оборванная, стоящая на зажжённом для неё костре в предместье Парижа, презрительно сказала, ни к кому, собственно, не обращаясь: «Игра не стоит свеч».

«Sancta simplicitas» («Святая простота»), — сказал проповедник ЯН ГУС набожной старушке, подбросившей в огонь хворосту, чтобы костёр, на котором католики сжигали протестантского вождя чехов, «богоотступника, упорного еретика и слугу Антихриста», горел ярче. Его вывели на Соборную площадь в бумажной короне с рисунками чертей на ней и надписью на латыни: «Ессе Heresiarcha!» («Се — ересиарх!»). Когда же костёр разгорелся, великий праведник громко сказал несметной толпе: «Христе, Сыне Бога Живаго! Эту ужасную позорную смерть я терплю ради Евангелия и ради проповеди твоего слова! Потерплю покорно и со смирением!.. Помилуй мя грешного!» Пепел мученика был тщательно собран палачами и выброшен в Рейн, чтобы ничего не осталось от еретика.

Когда палачи на эшафоте гильотины сняли фрак с АДАМА ЛЮКСА, герцога Орлеанского, и хотели снять ещё и сапоги, он оттолкнул их, подошёл к роковой доске и сказал: «К чему напрасно терять время? Сапоги можно снять и с убитого».

А великий князь МИХАИЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ РОМАНОВ, генерал-лейтенант, командовавший «Дикой дивизией» из кавказцев в Первой мировой войне, напротив, сам разулся перед казнью. Родной брат Николая Второго, вслед за ним отрекшийся от российского престола, он был похищен из пермской гостиницы «Королевские номера» группой вооружённых людей, вывезен за город и расстрелян якобы «при попытке к бегству». Перед расстрелом он снял свои генеральские сапоги и отдал их палачам со словами: «Пользуйтесь, ребята, всё-таки царские».

«Ну, давай, пошевеливайся, бездельник! — кричал на палача приговорённый к повешению в Канзасе некий КАРЛ ПАНЦРАМ. — Я бы мог уже повесить с добрый десяток людей, пока ты тут возишься со мной одним».

«Итак, в путь!» — скомандовал самому себе РЕЙНГОЛЬД ПАТКУЛЬ, шведский генерал на службе российской короны, когда его выводили из узилища на смертную казнь. Его, тайного советника и чрезвычайного посланника Петра Первого, арестовали саксонские министры в Дрездене и выдали королю Швеции Карлу Двенадцатому. А тот приговорил «перебежчика и переметчика к казни колесованием и четвертованием». На утренней заре чёрные дроги, окружённые сотней шведских драгун, привезли Паткуля к лобному месту на базарной площади польского городка Казимирж, в восьми милях от Познани. «Куда мне теперь?» — спросил он палача, поднявшись на эшафот с кольями и колёсами. «Ложись на землю», — был ответ палача. Паткуль щедро расплатился с ним деньгами и скомандовал ему: «Делай своё дело!» А потом попросил полкового пастора Лоренца Гагена: «Скажи моё последнее приветствие моей невесте, госпоже фон Ейнзидель», после чего разделся и лёг под топор. Палач был неопытен, рубил плохо, и после пятнадцати ударов изрубленный Паткуль взмолился: «Голову прочь!» Палач помедлил ещё, потом четырьмя ударами обезглавил Паткуля и положил тело на колесо.

И маршал Франции КАРЛ ГОНТО де БИРОН, обвинённый в государственной измене, тоже погонял палача. Поднявшись на эшафот во дворе Бастилии, она сам завязал себе глаза и, встав на колени, крикнул ему: «Торопись, кончай скорее!» Присутствовавшие при казни были поражены, что голова не покатилась по помосту, а три раза подпрыгнула на досках. «Допрыгался наш маршал», — сочувственно проговорил кто-то в толпе.

Борец за освобождение негров-рабов, белый капитан ДЖОН БРАУН перед казнью был приглашён начальником тюрьмы отужинать с ним на его квартире. А в 11 часов следующего дня, 2 декабря 1859 года, тот вывел его из камеры смертников. У крыльца их ждала простая повозка, запряженная парой белых лошадей. Браун поднялся в неё и сел на заранее заготовленный для него гроб, рядом со стражником. Обширное поле на окраине Чарльстона, где стояла виселица, было заполнено солдатами, кавалеристами, ополченцами. (Среди последних был и Джон Бут, бывший актёр из Ричмонда, будущий убийца президента Линкольна). Несколько пушек окружало эшафот. «Я понятия не имел, что губернатор Вирджинии Вайс придаёт моей казни такое значение», — заметил по этому поводу Браун. В поношенной одежде и ковровых тапочках, поднялся он по ступеням, прямой и спокойный, с улыбкой на лице. Со связанными руками он всё же сумел снять шляпу и положил её на доски эшафота подле себя и поблагодарил своих тюремщиков за их доброту. Потом посмотрел на город, на дальние холмы, на затуманенные отроги Голубого Кряжа. «Это замечательная страна, — промолвил он. — Никогда прежде я не видел её такой, с этого места, я хочу сказать». Ему накинули на голову капюшон и набросили на шею петлю. «Джентльмены, я не вижу, куда мне идти, вы должны помочь мне», — попросил палачей Старина Браун. И его подвели к люку. Шериф спросил его, готов ли он. «Я буду готов, когда будете готовы вы, — ответил ему Джон Браун неестественно твёрдым и хорошо поставленным голосом. — Но не заставляйте меня ждать». Над местом казни нависла зловещая тишина. Браун, однако, ждал десять минут, прежде чем палач занёс топорик и единым ударом перерубил верёвку.