Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

Когда писатель Михаил Погодин узнал, что АЛЕКСЕЙ ФЁДОРОВИЧ МЕРЗЛЯКОВ очень болен, он тотчас же понёсся в Сокольники, где жил известный поэт («Среди долины ровныя…») и переводчик Вергилия, Гомера и Горация. Он застал того уже при смерти. Однако «венчанный поэт Московского университета» узнал своего верного ученика, и между ними произошёл такой разговор: «Я перееду к вам», — сказал эстетику Погодин. «Зачем?» — удивился Алексей Фёдорович. «Махать мух». — «Я знаю, что вы меня любили всегда…» — «Я велю прислать вам тюфяк». Но Мерзляков на это уже ничего не ответил. «Бедный!» — воскликнул Погодин и «плакал горько».

«Не принести ли тебе чаю?» — спросил смертельно больного князя АЛЕКСАНДРА ИВАНОВИЧА ОДОЕВСКОГО его товарищ по 44-му Нижегородскому драгунскому полку Загорецкий, такой же ссыльный. «Коля, принеси-ка лучше вина. Шампанского! — попросил его князь и почти неизвестный поэт пушкинского периода. — Шампанского!» Ещё бы! Он как-никак потомок Рюрика, блестящий конногвардеец, краса и цвет русского общества! Как же ему без шампанского! «Вот этого тебе никак нельзя, милый мой», — отказал ему Загорецкий. — «Мне теперь всё можно». Сосланный Николаем I рядовым в Кавказский корпус по делу 14 декабря, князь умирал под жёсткой солдатской шинелью: его свалил зловредный колхидский климат (жёлтая лихорадка, малярия, тиф, цинга?). Он лежал в недостроенной казарме нового форта Лазаревск, на восточном берегу Чёрного моря. Ему несколько раз предлагали выехать в Тифлис, Керчь или Тамань, но он упорно отказывался. Получивший накануне горестное известие о кончине своего отца, он совсем потерял интерес к жизни. И последним его вздохом были слова: «Je reste ici comme victime expiatoire» («Я останусь здесь искупительной жертвой»). Когда прислуга и камердинер, дядька Курицын, отлучились на минуту, у него сделалась горячка. Он немного приподнялся с подушки, чтобы сесть на жёсткой походной койке, вроде больничной постели, и вдруг, опрокинувшись на спину, испустил дух. Когда князь уже лежал на столе, на его лбу вдруг выступила испарина. У всех зародилась надежда. Послали за лекарем. Но, увы… «Умер», — сказал тот. Было три часа пополудни.

Когда жестокий римский император Клавдий приговорил консула Цецину Пета к смерти за участие в заговоре, но позволил ему самому наложить на себя руки, у того долго не хватало мужества лишить себя жизни. Тогда его жена АРРИЯ выхватила у мужа кинжал и, держа его обнажённым в руке, промолвила: «Сделай, Пет, вот так». После чего нанесла себе смертельный удар в живот. Потом, подавая кинжал мужу, произнесла три коротких слова, которыми увековечила себя в истории: «Paete, non dolet» («Пет, возьми, это вовсе не больно»), И тотчас же Пет, устыдившись своего малодушия, последовал за ней — он убил себя тем же кинжалом.

Даровитый и подававший большие надежды, но пропивший свой талант писатель НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ УСПЕНСКИЙ, двоюродный брат известного Глеба Успенского, бродил по московским кабакам, где за стакан вина играл на гармонике, пел нехитрые песенки и веселил публику смешными байками о выдающихся современниках. Потерявший горячо любимую жену и дочку, окончательно спившийся и опустившийся, он однажды заглянул к дальним родственникам с просьбой о деньгах: «Это моя последняя просьба. Хочу умереть смертью Сенеки». Сенеку родственники не знали, к словам Николая Васильевича отнеслись шутя и в просьбе ему отказали: «Мы знаем, деньги вам нужны на водку». Позднее он остановил давнишнего своего приятеля, вышедшего из трактира Сазонова, что возле Смоленского рынка: «Дай мне денег на бритву, чтобы поменьше мучиться», — попросил он его. Но приятель отказал: «Зарежешься и ножиком». И Успенский послушался его и перепилил себе горло тупым перочинным ножом. Труп седого старика в рваном пальто нашёл в 7 часов утра 21 октября 1889 года легковой извозчик возле дома Щенкова в одном из глухих переулков Хамовнической части Москвы. «Это была своевольная, воистину трагическая смерть на тротуаре», — заметила московская газета.

Великий лохматый гитарист-сказочник КУРТ КОБЕЙН выстрелил себе в рот из ружья, вернее, из крупнокалиберной винтовки «ремингтон» 11-ой модели, но предсмертную записку всё же оставил. В ней много сумбура и чуши, написана она двумя разными почерками, и лишь последние слова: «Мир, любовь, наилучшие пожелания… Я ЛЮБЛЮ ВАС, Я ЛЮБЛЮ ВАС», несомненно, принадлежат Кобейну. Многие считают, что Курт не мог выстрелить себе в рот из такой тяжёлой винтовки. Вот Хемингуэй мог и Щёлоков мог, а Кобейн не мог. Смешно! Другие уверены, что он по-прежнему жив и по сей день и наслаждается райским покоем где-нибудь на Таити в компании Элвиса Пресли, Джона Леннона и Мэрилин Монро.

На другой день после Пасхи, вернувшись из караула, девятнадцатилетний поручик Измайловского полка и доморощенный философ ПЁТР ВАСИЛЬЧИКОВ, наскучив собственной жизнью и даже не спустившись к семейному ужину, написал карандашом по-французски, крупно и ровно: «Когда ты — ничто и надежда потеряна, жизнь — позор, а смерть — долг». Потом дрожащей рукой всё же дописал уже по-русски: «Скорее, пора отправляться в путь». Засим взвёл курки пистолета, подвёл его к виску, и тут грохнул выстрел.

Первая жена Маршала Будённого НАДЕЖДА ИВАНОВНА, вернувшаяся домой из театра с весёлой, подгулявшей в ресторане компанией, и сама подшофе, увидела на столике в прихожей пистолет мужа и взяла его в руки: «Смотри, Семён!..» — «Положи! Он заряжен!» — закричал маршал, который в это время снимал сапоги. «А я — боевая, я умею обращаться с оружием», — ответила ему полуграмотная донская казачка, служившая при муже медсестрой в Первой Конной Армии, и, приложив «вальтер» к виску, игриво и театрально воскликнула: «А я сейчас, Семён, застрелюсь!» И ведь застрелилась же! Пистолет действительно был заряжен, заряжен боевыми патронами, и один был уже загнан в ствол.

Популярная французская певица ДАЛИДА (ДАЛИЛА ДЖИЛИОТТИ), по прозвищу Чёрный тюльпан и Чёрная вдова, забралась в огромную свою кровать у себя дома, в шикарном парижском особняке на улице Аршан, 11-бис, написала записку: «Далее жить нестерпимо. Простите меня. Далида», высыпала в рот горсть таблеток снотворного и запила их своим любимым напитком — виски — и была такова.

В посмертной записке ДЖОРДЖА САНДЕРСА, русского по происхождению, уроженца Санкт-Петербурга, который смог воплотить на экране образ английского злодея и законченного грубияна, содержалось обращение к миру: «Дорогой мир, я ухожу, потому что мне скучно. Я чувствую, что прожил вполне достаточно. Я оставляю тебя со всеми твоими заботами в этой сладкой выгребной яме. Всего хорошего!» И выпил пять пузырьков снотворного.

СЕРГЕЙ ЛЕГАТ, замечательный актёр, педагог и балетмейстер, прежде чем покончить с собой, всю ночь бредил и кричал на жену: «Я поступил как Иуда по отношению к своим друзьям. Какой грех будет меньшим, Мария, в глазах Господа: если я убью тебя или себя?» Утром он принял решение и перерезал себе горло. Это случилось вскоре после Кровавого воскресенья, 9 января 1905 года, когда во время всеобщей стачки в Петербурге не вышли на работу даже артисты Императорского Александринского театра. Жена Легата заставила его подписать петицию, в которой руководство театра осуждало зачинщиков забастовки.

«Эй ты!» — игриво крикнул полупьяный товарищ Сталин своей жене НАДЕЖДЕ СЕРГЕЕВНЕ АЛЛИЛУЕВОЙ за праздничным столом в Кремле и бросил в неё скатанный из хлебного мякиша шарик. «Не смей мне „эй тыкать“»! — резко ответила ему Надежда, поднялась и ушла из шумной компании. По дороге домой её нагнала Полина Жемчужина, жена Вячеслава Молотова, и попробовала успокоить её. «Полина, со мной, правда, всё в порядке, — сказала ей Надежда. — Спасибо». И это были последние услышанные от неё слова. Дома, в спальне, она достала припрятанный на всякий случай маленький дамский пистолет «вальтер» и выстрелила себе в сердце.

«Подожди же, пока я напишу родным своё последнее прости», — попросил величайший оратор древней Греции ДЕМОСФЕН некоего Архия, бывшего комедианта, ставшего наёмным убийцей. Он вытащил из-под тоги навощённую табличку, послюнявил отравленный стилос, словно бы собираясь писать, и ждал действия яда. «Поторопись, поторопись!» — подгонял его ничего не подозревавший Архий. Почувствовав приближение смерти, Демосфен ответил актёру: «Теперь ты смело можешь играть Креона и выбросить мой труп непогребённым». С этими словами он привстал, сделал несколько шагов и со стоном упал. Всё было кончено. (Креон — герой драмы Софокла «Антигона», запретивший хоронить труп убитого Полиника).

«Если бы я знала, я бы повесилась», — сказала перед смертью НИНОН де ЛАНКЛО, первая красавица Парижа и хозяйка самого изысканного интеллектуального салона на улице Турнель. «Но я не знала». Пылкая куртизанка, которая никогда не принимала ни денег, ни подарков от своих бесчисленных любовников, которая считала любовь лишь прихотью тела, которая жила для любви, но не любовью и которая показывала мужчинам рай, но не впускала их туда, она умирала в полном сознании. Говорили, что в свои девяносто лет «царица куртизанок» была столь же хороша и свежа, как и в двадцать семь, когда некий «чёрный человек» предрёк ей вечную красоту и молодость. В последний свой час она позвала нотариуса и приказала ему вписать в подготовленное уже завещание ещё одну строчку — отказать 2000 ливров десятилетнему мальчику Франсуа-Мари Аруэ, в будущем великому Вольтеру. Потом повторила: «Если бы я знала, что это всё так кончится, я бы повесилась. Но я не знала». Улыбнулась и навсегда закрыла синие глаза. Чего она не знала? Что доживёт до столь преклонного возраста?