Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

Американский полярник ФРЕДЕРИК АЛЬБЕРТ КУК, который якобы достиг Северного полюса чуть ли не за год до Роберта Пири, официального его первооткрывателя, умирал в госпитале Нью-Рошеля. Врач, поставивший больному диагноз «безнадёжный», вдруг услышал, что тот что-то бормочет. Прислушавшись, он услышал: «Ну же, парни, ещё совсем немного — и мы на Полюсе! Вставайте же — и вперёд!» Преуспевающий бруклинский хирург, исследователь Арктики, путешественник и учёный, Кук на смертном одре вновь переживал события далекого 1909 года, когда поднимал каюров собачьих упряжек, валившихся с ног от усталости, холода и голода и засыпавших на ходу.

А вот другому путешественнику, американскому романисту и дипломату ВАШИНГТОНУ ИРВИНГУ всё не спалось: «Ну вот ещё одна кошмарная ночь, и знай поправляй себе подушки! Когда же всё это только кончится!» — жаловался он сиделке. Этой ночью всё, собственно, и кончилось — автор «Рассказов путешественника» и «Поездки в прерию» почил вечным сном.

А вот великий немецкий гуманист и драматург ГОТХОЛЬД ЭФРАИМ ЛЕССИНГ, наоборот, испытывал непреодолимое желание спать и засыпал даже в самом весёлом обществе, среди самой оживлённой беседы. Вечером 15 февраля он дремал в доме купца Анготта в Брауншвейге, куда приехал, по обыкновению, рассеяться. Его падчерица Мальхен склонилась над ним: «Отец, пришли аббат Иерузалим и профессор Шмид». — «Теология в полном составе? — очень медленно спросил Лессинг. Ему было трудно говорить из-за стеснения в груди. — А почему так поздно? Сколько на часах?» — «Около девяти, дорогой отец». — «Однако друзей спроваживать не годится. Я выйду к ним». И, мертвенно бледный, покрытый холодным потом, он переступил порог спальни, с трудом поклонился пришедшим к нему друзьям и в изнеможении прислонился к дверному косяку. Мальхен тихо заплакала, но Лессинг ласково сказал ей: «Успокойся, не тревожься». Он дал уложить себя в постель. Его приятель по «Большому клубу» Дейвсон начал было читать ему вслух «Геттингенский журнал», но Лессинг прервал его: «Ах, милый друг, занавес опускается!». И это были последние слова великого гуманиста.

И второй после Шекспира драматург Англии, БЕРНАРД ШОУ, весельчак и юморист (он был женат, но так ни разу и не переспал со своей женой!), обратил свои последние слова к сиделке: «Сестра, вот вы всё стараетесь спасти меня, как какую-то старинную диковинку, а я уже кончен, кончен, я умираю. Моя песенка спета. Да и какая вам польза, если я поправлюсь? Ведь чем больше знаменитостей умрёт у вас с врачом на руках, тем больше славы вам перепадёт. Все задают мне вопрос: „Как живёшь?“ Наконец, это глупо — ведь я хочу умереть. Я очень старый человек и устал от всего. Живучий какой!.. Помереть не могу… Один перевод времени, пищи и внимания. Пожалуйста, не пытайтесь продлить мою жизнь. Не стоит этого делать. Что пользы реставрировать эту древнюю рухлядь. Я хочу умереть. По крайней мере, это будет что-то новенькое». И попросил поставить граммофонную пластинку с ирландской народной песенкой «Умирает старая корова». А после произнёс свои последние слова, произнёс с убеждённостью человека, знающего, что его ждёт: «Смерть пришла…» И умер спокойно, без сожаления. Когда маска страданий последних дней оставила его, лицо приобрело спокойное и даже немного лукавое выражение, как будто он улыбнулся напоследок.

«Как же хорошо вы за мной ухаживаете, — сказал знаменитый французский писатель АНРИ БАРБЮС молоденькой медицинской сестре, которая пользовала его в палате Кремлёвской больницы в Москве. И нежно провёл своей длинной ладонью по её щеке. — А мне уж осталось немного. Впрочем, я хочу знать, что меня ждёт». Потом довольно невнятно сказал что-то про «стол, который надо включить». Ему делали уколы, он забывался. И напоследок, совсем изнемогший, почти сражённый, Барбюс потребовал от врачебного персонала: «Телеграфируйте в Париж: „Надо спасать мир“». И с этим ушёл в мир иной.

Великий русский живописец ВАСИЛИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ПЕРОВ, задыхаясь от чахоточного кашля и неимоверно страдая, молил жену Елизавету Егоровну, которая не отходила от его постели, молил как о милости: «Лиши меня жизни». Она не отходила от его постели — утешала, ободряла и читала вслух, чтобы не давать ему говорить. За несколько мгновений до смерти он выслал её из комнаты и попросил уже своего брата доктора: «Сократи мою агонию, насколько возможно». Но умер тихо, точно заснул.

Первая леди английской литературы ДЖЕЙН ОСТИН на вопрос сестры Кассандры «Чего бы ты хотела, моя дорогая?» ответила: «Ничего, кроме смерти». И её желание сбылось.

«Возьмёт ли меня, наконец, Бог к себе из этого безумного мира?» — сорвался с губ писателя ЭРАЗМА РОТТЕРДАМСКОГО потрясающий молящий призыв. Великий гуманист и миротворец устал от когда-то так любимой им жизни. Измученный страданиями, умирающий метр, лёжа в постели в доме своего базельского друга, день и ночь писал трясущейся рукой комментарии к Оригену — и не ради славы, и не из-за денег. «Ах, но для кого же мне теперь писать?» — вырывалось у него время от времени. До последней минуты прощания Эразм беседовал с друзьями, окружившими его ложе. Но в самый последний миг, когда удушье схватило его за горло, он, всю жизнь думавший и говоривший на пластичной и одухотворённой латыни, внезапно забыл этот язык. И коченеющими губами пробормотал едва ли не первые слова, выученные им в далёком детстве на материнском родном языке, нижненемецком диалекте: «Lieve God!» («Милый Боже!»). Ещё один вздох, и Эразм получил то, чего он так страстно желал для всего человечества — покой.

И английский романист ГРЭМ ГРИН, путешественник, тайный агент и искатель приключений, с детства одержимый жаждой смерти, но доживший до 87 лет («какая удручающая и бессмысленная цифра!»), умирая в госпитале Провидения в Веве, на Женевском озере, тоже жаловался: «Ох, ну почему же это тянется так долго…» Днём ранее он просил доктора: «Только, ради бога, не пытайтесь продлить мне жизнь. Я готов к смерти, сделал куда больше, чем собирался, и жутко, жутко устал… Я не хочу больше жить». А за неделю до этого он записал в своем знаменитом фолианте «Сны Грэма Грина, том шестой, 1979 — …» ключевые слова своего сна за номером 517: «Церковь, королева, Кэтрин». Чуть помедлил и добавил еще одно — «смерть». В этом сне его давнишняя подруга Кэтрин, разводя руками, обиженно говорила: «Ну что же ты так долго? Я уже заждалась тебя!» Записывать свои сны Грин приучил себя с 16 лет, и как минимум два его романа основаны на сюжетных ходах, которые ему просто приснились. Нет, Грин никогда не опускался так низко, чтобы их толковать — он их распутывал и разгадывал, следя за хаотичной работой подсознания. В день смерти он спросил свою любовницу Ивон Клоэт, полуграмотную француженку, на двадцать лет моложе его, которая сопровождала писателя последнюю треть его жизни, но которая не могла разделять его литературных пристрастий: «Будет ли это интересным познанием? Узнаю ли я, что лежит за гранью? Почему так долго длится этот путь?»

Граф и барон Российской Империи АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ АРАКЧЕЕВ, похожий «то ли на сторожа, то ли на дядьку, то ли на денщика, идущего из бани», умирал отшельником в своём уединённом новгородском имении Грузино на берегах Волхова, «среди жалких останков бесполезной деятельности». Император Николай Первый прислал к нему своего личного врача, старшего лейб-медика Якова Васильевича Виллие, но тот уже ничем не мог помочь некогда всесильному «железному графу» и «гатчинскому капралу» и лишь слушал его жалобы: «Я одной смерти себе желаю и ищу». И ведь было от чего её желать и искать! «Свирепую любовницу» Аракчеева, его домоправительницу, простую мещанку Настасью Фёдоровну Шумскую, «вечно пьяную, толстую, рябую, необразованную, дурного поведения, прескверную и злую женщину из крепостных», зарезали дворовые люди. А сына, поручика гвардейской конной артиллерии Михаила Андреевича Шуйского, то ли родного, то ли прижитого от «великой блудницы, ворожеи и обворожительницы», лишили флигель-адъютантского звания и сослали за «неприличные поступки» (беспробудное пьянство и буйство) в линейный полк на Кавказ, а позднее и на Соловецкие острова. Вот как тогда боролись с алкоголизмом! Даже какая-то Танюша, назначенная заменить «зарезанного милого друга» Минкину, сбежала от Аракчеева с доктором. В утренний час страстной субботы, 21 апреля 1834 года, накануне праздника Святой Пасхи, Аракчеев, сын небогатого сельского дворянина, «скудно одарённый разумом и щедро самомнением», упрямый и норовистый служака, дослужившийся до чина генерала от кавалерии и артиллерии и поста военного министра, тихо скончался, «не спуская полузрячих глаз с портрета Александра Первого в его комнате». Скончался граф, «обвязанный платком, омоченным в крови своей любовницы», на том самом диване, на котором когда-то, во время своего посещения Грузино, почивал сам самодержец Всероссийский, «освободитель Европы». До этого Аракчеев едва слышно произнёс своим гнусливым голосом: «Простите меня, кого я обидел». Однако последними словами пожелавшего смерти графа были: «О, проклятая смерть!», которые он прокричал, взмахнув руками и запихнув одну из них себе в рот, на глазах поражённых лейб-медика Виллие и камердинера Анисимова. В Грузинском соборе в это время шло утреннее богослужение и уже выносили плащаницу… По народному сказанию, Аракчееву, «отечественному самодуру, вышколенному немецкими унтер-офицерами, нежному сыну, дамскому кавалеру, шутнику и защитнику артиллерии, зелья в кушанье подсыпали».