Мэри Кубика - Милая девочка

• Название: Милая девочка
• Автор: Мэри Кубика
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-06373-1

В роскошном особняке на берегу озера Мичиган разыгралась трагедия: пропала одна из дочерей судьи Деннета, двадцатипятилетняя Мия. Немного замкнутая, но очень милая девочка. Друзья и коллеги по школе, где Мия преподает рисование, понятия не имеют, где она. Детектив Гейб Хоффман прикладывает все силы, чтобы найти девушку, и вскоре приходит к выводу, что ее похитили. Однако планы преступников кто-то нарушил, и потому условия выкупа остаются неизвестными. Проницательный детектив отмечает неуместную хладнокровность Джеймса Деннета – авторитетный судья обеспокоен скорее шумихой вокруг своего имени, чем судьбой дочери. Это наводит Хоффмана на мысль о его причастности к похищению. Так ли это на самом деле, знает только сама Мия, но даже после того, как дочь Деннетов обнаружили в заброшенной лесной хижине, следствие не сдвинулось с мертвой точки. Тяжелая амнезия стерла из памяти Мии события той страшной ночи, когда она не вернулась домой…

---

– На прошлой неделе она была одна?

– Нет.

– С кем?

Сара задумывается на минуту.

– Какой-то парень. Его я тоже раньше здесь видела.

– С Мией?

– Так зовут девушку? Мия?

Подтверждаю, что это так. Сара отмечает, что она была симпатичной и всегда вежливой. Употребление прошедшего времени меня коробит. И еще Мия оставляла хорошие чаевые. Сара спешит добавить, что надеется, что с девушкой не случилось ничего плохого, хотя видно, что мои вопросы заставляют ее предположить обратное. Надо отметить, она не спрашивает, что произошло, поэтому я не объясняю.

– Тот мужчина, что был с Мией… они приходили вместе и раньше?

Сара говорит, что нет, что впервые видела их вместе. Обычно он сидит у стойки один. Она объясняет, что обратила на него внимание потому, что он очень интересный и загадочный мужчина, – записываю; это может помочь при составлении портрета.

Мия никогда не садилась за стойку, была иногда одна, иногда нет. В прошлый вторник они сидели вместе и вместе же ушли. Нет, она не знает имени мужчины, но может его описать: высокий, крепкий, растрепанные волосы, темные глаза. Она согласилась позже подъехать для составления фоторобота.

– Вы уверены, что они ушли вместе? – уточняю я. – Это крайне важно.

– Да.

– Вы видели, как они уходили?

– Да. Ну, не совсем. Я принесла счет, а когда вернулась, их уже не было.

– Как вам показалось, она уходила с ним по собственному желанию?

– Мне показалось, она мечтала поскорее уйти.

Я спрашиваю, пришли ли эти двое вместе, но этого Сара не знает, впрочем, она так не думает. Как он оказался за столиком Мии? Она не знает.

– Имени его вы тоже не знаете? – повторяю я свой вопрос и получаю отрицательный ответ. – А кто-то может знать, как его зовут?

Девушка считает, что вряд ли. Они с Мией расплатились наличными – оставили пятьдесят долларов на столе. Она до сих пор помнит, потому что за пять или шесть бокалов пива это вполне щедрая плата. Такие чаевые клиенты обычно не оставляют. Она еще хвасталась позже перед коллегами. Покинув бар, осматриваю ближайшие здания ресторана, Центра йоги и банка на предмет наличия камер, которые могли бы помочь мне выяснить, с кем была Мия Деннет в ночь ее исчезновения.

Колин. До

Она отказывается есть. Я предлагал четыре раза, и четыре раз она отставляла миску на пол. Можно подумать, я ее личный повар. Она лежит на кровати спиной к двери и даже не шевелится, когда я вхожу. Замечаю, что она дышит – значит, жива. Но если будет продолжать голодать и дальше, точно помрет. Смешно получится.

Она выходит из спальни, похожая на зомби – волосы спутались так, что напоминают гнездо, – и прячет от меня лицо. Идет в ванную, затем возвращается в свою комнату. Я не обращаю на нее внимания; она не замечает меня. Велю ей оставить дверь открытой. Хочу быть уверенным, что она ничего с собой не сделает, но она только спит. Так было до сегодняшнего дня.

Я был во дворе, рубил дрова. Работал до изнеможения, едва дышал от усталости. Вошел в дом с одной мыслью: пить.

Она стоит посреди комнаты в одних трусиках и лифчике. Выглядит не лучше покойника: волосы растрепаны, на бедре синяк размером с гусиное яйцо, губа разбита, под глазом черный кровоподтек, руки расцарапаны ветками. Отекшие глаза налиты кровью. По белым как бумага щекам текут слезы. Она дрожит, все тело покрыто мурашками. Прихрамывая, она подходит ближе.

– Тебе это нужно? – спрашивает.

Я молча смотрю на нее. На волосы, лежащие на плечах цвета слоновой кости, руки, со светлой, словно у альбиноса, кожей, ключичные впадины и идеально плоский живот. Высоко вырезанные трусики подчеркивают длинные ноги. Лодыжка сильно опухла – должно быть, нога вывихнута. Слезы капают из ее глаз на пол к босым ногам. На ногти, покрытые кроваво-красным лаком. Что еще она может мне дать, кроме потрясения от вида ее красивого тела? Продолжая рыдать, она протягивает руку, пытаясь расстегнуть ремень.

– Ты этого хочешь? – спрашивает она и второй рукой пытается расстегнуть ширинку.

Не могу сказать, что мне хочется именно этого, но я позволил ей расстегнуть ремень и пуговицы. Ледяные руки касаются моей кожи, но дело не в этом. Не это заставляет меня остановить ее.

– Прекрати, – говорю я.

– Пожалуйста, – ноет она. Думает, что это поможет что-то изменить.

– Одевайся. – Закрываю глаза, чтобы не смотреть на нее. Она продолжает стоять рядом. – Даже не…

Она берет мою руку и заставляет прикоснуться к себе.

– Хватит. – Она мне не верит. – Хватит! – кричу я. Замолкаю, чтобы успокоиться, и продолжаю: – Прекрати уже. – Отталкиваю ее и приказываю немедленно одеться.

Выбегаю из дома и хватаю очередное бревно. Вскинув топор, начинаю работать с остервенением, забыв о жажде.

Ева. До

Уже середина ночи. Целую неделю я не могу заснуть. Мысли о Мии занимают все мое время и днем и ночью. Перед глазами возникают образы: Мии год, на ней оливкового цвета боди с топорщащейся юбкой, выразительные бедра покачиваются, когда она пытается ходить; ярко-розовый лак на любимых пальчиках трехлетней доченьки; истошный крик, когда ей прокалывают уши, и позже долгое любование красивыми сережками с опалами перед зеркалом в ванной.

В темноте стою у двери в кладовку, часы над плитой в кухне показывают 3:12. Я ищу ромашковый чай, понимая, что у нас просто нет столько пачек, чтобы я смогла заснуть. Перед глазами Мия совершает первое причастие, вижу отвращение на ее лице, когда она кончиком языка прикасается к облатке – символу Тела Христова; слышу ее смех, когда мы позже обсуждаем это в ее спальне, и она рассказывает мне, как тяжело ей было жевать и глотать, как чуть не подавилась вином.

Внезапно тяжесть осознания сваливается на меня, словно груда кирпичей: мой ребенок может умереть, и я начинаю рыдать прямо там же, в кладовке, опустившись на пол и прикрыв лицо рукавами пижамы. Я опять вижу годовалую Мию, ее беззубую улыбку. Опираясь пухлыми ручками о кофейный столик, она пытается сделать шаг навстречу моим протянутым рукам.

Моя дочь может быть мертва.

Я делаю все, чтобы помочь следствию, и все же слишком легкомысленно отношусь к тому, что Мии нет дома. Я целый день бродила по району, где живет Мия, и раздавала листовки с ее фотографией всем прохожим. Распечатала на розовой бумаге портрет дочери, чтобы его невозможно было не заметить, и приклеила липкой лентой ко всем попавшимся на пути столбам и витринам магазинов. Я встретилась с ее подругой Айаной за обедом, и мы вместе проанализировали последний день Мии перед исчезновением с целью найти хоть что-то необычное, что могло бы объяснить произошедшее, но ничего не нашли. Вместе с детективом Хоффманом я ездила на квартиру Мии. Мы вдвоем перерыли весь дом, просмотрели все записи в ежедневнике, планы уроков, списки продуктов, телефонную книжку, мы были почти уверены, что обнаружим хоть одну зацепку, хоть что-то, что приведет нас к Мии.

Мы ничего не нашли.

Детектив Хоффман звонит мне раз, а то и два в день. Не прошло еще ни суток, чтобы мы не говорили по телефону. Меня успокаивают его манеры, его готовность помочь, он всегда вежлив, даже когда Джеймс его задевает.

Джеймс считает его идиотом.

Хоффман ведет себя так, словно всю новую информацию по делу он сообщает прежде всего мне, хотя я думаю, это не совсем верно. Разумеется, он предоставляет уже откорректированные факты. В противном случае в голове несчастной матери появлялось бы на тысячу «а что, если» больше, чем возникает сейчас.

Каждый вдох служит мне напоминанием об исчезновении дочери. Я думаю об этом, когда смотрю на матерей, держащих на руках младенцев, на ребятишек, садящихся в школьный автобус, когда вижу на столбах объявления о пропаже животных или слышу, как мать окликает сына по имени.

Детектив Хоффман хочет знать о Мии все. Роюсь в старых фотографиях в подвале и натыкаюсь на костюмы для Хеллоуина, детскую одежду четвертого размера, роликовые коньки и кукол Барби. Я знаю, в мире немало пропавших людей. Думаю об их матерях. А ведь многие девочки так и не вернулись домой.

Детектив постоянно напоминает мне о том, что отсутствие новостей – хорошая новость. Иногда он звонит просто так, когда ему нечего сказать, понимая, что я волнуюсь, и оказывается прав. Он пытается меня поддержать. Обещает сделать все возможное, чтобы найти Мию. Я понимаю это по его глазам, когда он смотрит на меня и задерживает взгляд чуть дольше обычного, будто желая удостовериться, что я готова держаться.

Я часто думаю о том, как трудно стало ходить и даже просто стоять, что невозможен прежний уклад жизни в мире, где кто-то думает о политике, развлечениях, спорте и экономике, а я только о Мии.

Конечно, я не самая лучшая мать. Тут нечего и говорить. Но и не самая плохая. Просто так получилось. Проблемы плохой матери кажутся смешными по сравнению с тем количеством пиковых ситуаций, в которых проигрывает двадцать четыре часа в сутки хорошая мать; уже после того, как ребенок давно спит, я все еще прокручивала в голове все, что сделала за день, чего не успела, и страхи и сомнения сковывали мою душу. Почему я не остановила Грейс и позволила ей довести Мию до слез? Зачем шлепнула Мию лишь потому, что та громко кричала? По какой причине я каждый раз, когда появляется возможность, стремлюсь укрыться в тихом месте? Почему я тороплю время – мечтаю, чтобы оно летело, – чтобы скорее остаться одной? Другие мамы водят детей в музеи, в парки и на пляжи. Я же держу своих в доме так долго, как только могу, боясь, что они устроят прилюдно некрасивую сцену.