Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца

• Название: Леди и война. Пепел моего сердца
• Автор: Карина Демина
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9922-1585-4

В чужих амбициях и планах Изольде отведена весьма конкретная роль. Вот только она не желает быть марионеткой в чужих руках. И вынужденная разлука – вот та цена, которую приходится платить за шанс восстановить семью.

И всего-то надо: выстоять, перешагнуть через обиду и вернуться в разоренный Город.

Поверить, что среди всех обличий войны сохранилось и человеческое.

Дозваться.

И удержать Кайя на краю безумия.

© Карина Демина,2013

© Художественное оформление, «Издательство АЛЬФА-КНИГА», 2013

Оформление, комментарии – Алекс. 2016

---

Змеи поворачиваются к Кайя, звон нарастает, и по слизи-смоле идет рябь.

– Моя жена… – Если прислониться к стене, то стоять легче. – Я должен знать, что с моей женой. На ней маячок. Ты можешь защитить ее? Пожалуйста.

Из слизи формировался пузырь. Полый. Тонкостенный.

Растущий.

– Система определит местоположение объекта. Возможности физического воздействия системы на живые объекты ограничены. Вмешательство системы допустимо в случае непосредственной угрозы существованию человеческой популяции на подконтрольной Кайя территории.

– Если… – Кайя облизал губы, – если с Изольдой что-то случится, я уничтожу эту популяцию.

– Система предполагает низкую вероятность исполнения данной угрозы. Возможности физического воздействия Кайя на живые объекты также ограничены.

– Найди Изольду!

Пузырь разрастался. От поверхности его к потолку протянулась витая нить, словно пуповина. А пузырь наполняется жидкостью, мутной, кровяной.

– Найди. Иначе какой смысл?

– Вопрос не понятен. Система не обладает возможностью адекватной оценки абстрактных категорий. Система установит местоположение объекта. Система не имеет ограничения на вербальное воздействие. Система исполнит заявку.

Это следовало считать согласием. Вербальное воздействие? Это словами… возможно, слов, сказанных Оракулом, будет достаточно.

Кайя выронил нож.

– Скажешь ей, что со мной все хорошо?

– Да.

– И что ей не о чем волноваться?

– Амниотический{1} модуль сформирован. Система предлагает Кайя воспользоваться им.

Пузырем? Как? Кайя ступил на слизь, которая оказалась твердой. И скользкой. Положив ладони на стенку пузыря, неожиданно плотную, кожистую даже, Кайя ощутил пульсацию.

Но ни кнопок, ни рычагов не увидел.

– Если Кайя готов, система даст сигнал.

– Нет. Погоди. Мне раздеться?

– Искусственные покровы будут растворены. Металл будет растворен. Предметы, представляющие ценность для Кайя, следует оставить вне полости камеры.

Предметы… кольцо. И медальон, который не получается расстегнуть, но Кайя пробует раз за разом, потому что не желает рвать цепочку. Попытки с двадцатой выходит. Ближайшая змея свивается желто-красным клубком, в центр которого Кайя кладет медальон. Добавляет кольцо. И нож. С остальным возиться некогда…

– Я готов.

Наверное.

Он не успевает понять, как оказывается внутри пузыря. Жидкость тягучая, едкая залепляет глаза, заливается в нос. Кайя сжимает губы, не желая вдыхать ее.

Не выплыть. Не вырваться.

Тело немеет. Теряет вес. Движения замедляются. И спазм заставляет сделать вдох. Одного достаточно, чтобы заполнить легкие. Воздух выходит цепочкой пузырьков, которые оседают на внутренних стенках камеры.

Боли нет.

Страха нет.

Только покой и та ощущавшаяся извне пульсация.

Глава 2 ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ: НАЧАЛО

Если вы не боитесь темноты, значит, у вас плохо с воображением.

Признание человека, которому удалось приручить монстра-живущего-под-кроватью

Сержант не был готов к тому, что произошло.

Он собирался возвращаться в замок, когда услышал отголосок алой волны. Далекий. Знакомый.

…огненная плеть разворачивается спираль за спиралью.

…жар идет изнутри.

…кровь льется из носа и ушей. Звуки уходят. Разум рассыпается, как стекло под ногами. Разноцветное стекло витража в маминой спальне.

Желтый. Синий. Зеленый.

Остается только красный.

Красная ночь – это даже красиво. Дар забирается на подоконник и всем весом наваливается на решетку, силясь вытолкнуть ее из проема. Кажется, режет руки. Но боли больше нет. Только желание пойти туда, где пламя танцует на крышах домов. Из окна все замечательно видно… а решетка упрямая.

Дар не отступит.

Ему очень надо туда, к людям. Или людям к Дару.

Зачем?

Ответа пока нет, но Дар непременно поймет, что ему делать, когда увидит людей.

Дверь, надежная и красивая, – мама говорила, что ее привезли из-за моря, только там растут деревья с древесиной нежно-розового цвета – разваливается пополам. А Дар отпускает решетку. Спрыгивает с подоконника. Он босой и чувствует, как стекляшки впиваются в кожу, но сейчас, красной ночью, это кажется нормальным. Как и следы на полу.

Люди ждут.

Они давно пришли во дворец и поселились здесь, хотя мама и была против. Она говорила брату, что боится их, а брат смеялся. Не надо бояться людей.

Они такие же, как мама. Отец. Дар.

Все равны.

Особенно если ночь за окном красная.

– Смирный щенок. – Чья-то рука хватает Дара за шиворот и подымает. Трещит холстина – брат сказал, что равные люди должны носить одинаковую одежду, – но выдерживает. На Дара смотрят.

Красной ночью у людей красные глаза.

И лица одинаковые. Разные, но одинаковые тоже. И Дар никак не может разгадать эту странную загадку. Как такое возможно? Он висит смирно, даже когда его встряхивают.

От людей плохо пахнет. Хуже, чем обычно.

И когда грязные пальцы лезут в рот, Дар дергается. Получает затрещину и свободу. Надо бежать, но… брат говорил, что Дар должен быть ближе к людям.

К тому же он еще не понял, что ему делать.

Ведут, подталкивая в спину. И смеются, глядя, как Дар пытается переступить через тело. Он узнает человека – дядька Вигор, который папиной охраной командовал, – и удивляется, почему тот лежит. Ночь за окном. Красная. Идти надо.

А дядька Вигор мертвый. Совсем.

И другие тоже.

К одному Дара подводят и заставляют смотреть на развороченный живот, приговаривая, что так будет со всяким, кто не желает признать, что люди равны. И Дар соглашается: это справедливо.

Еще немного, и он поймет.

Алая плеть снаружи звенит надрывно, словно нить, натянутая до предела, и нитью же рвется, выпуская в город много-много огня…

…однажды брат создал из пламени кошку, и та сидела у Дара на коленях, смирная, ласковая.

Играть позволили…

…в город выбежало множество огненных кошек.

Отец лежит в конце коридора. И мама с ним. Вернее, за ним, в нише, где раньше стояла высокая ваза. Дар узнал мамино платье из темно-синего мягкого бархата, который ему жуть как нравился – шелк скользкий, а бархат, он живой почти.

Крови много. Мама говорила, что в человеке целый кувшин крови наберется, но тут – больше.

И папа меч выронил. Он никогда не ронял оружие.

Присев на корточки – люди окружили, – Дар меч взял, вытер рукоять, чтобы не скользила. Поднялся.

– А ты говоришь, детей убивать нельзя, – с удовлетворением сказал человек. – Всех вырезать!

На губах его появилась пена.

– За что? – Дар со стороны слышал собственный голос.

– За свободу!

Странно. Разве мама мешала кому-то быть свободным? С другой стороны, он понял, что нужно делать с людьми.

Дар вышел из дворца, волоча меч за собой. Острие царапало камни, и мерзкий звук отпугивал огненных кошек, которых и вправду было много. Они носились по крышам, скрывались в окна и рычали, если Дар подходил близко. Иногда встречались люди.

Людей Дар убивал. Это оказалось проще, чем он думал: люди были странными, ночь их изменила.

На площади Дару преградил путь человек в черном доспехе.

– Ты кто? – спросил он.

– Дар Биссот.

– Еще кто-то из твоих выжил?

– Нет.

– Брось меч.

– Нет.

От пинка Дар не сумел увернуться. И, отлетев, ударился в стену, но меч не выпустил.

– Брось, – повторил рыцарь, наклоняясь. Глаза у него были рыжими, как у брата в последние дни.

– Нет.

Дар вцепился в рукоять изо всех сил. И держал, сколько получалось. Огненные кошки сбежались посмотреть. Они расселись по крышам, заняли окна, а некоторые, самые смелые, спустились на землю. Но ни одна не рискнула помешать черному человеку.

Очнулся Дар в куче сена от боли. Никогда раньше ему не было настолько больно, и Дар стиснул зубы, чтобы не заплакать. Пальцы не шевелились. В груди что-то хрустело. Но двигаться он мог. И полз, пытаясь выбраться на волю.

– Ох ты, горе луковое! – Его вытащили из соломенной кучи, и Дар все-таки заскулил.

Ночи больше не было. День. Свет яркий до того, что смотреть невозможно. Воздух, который изнутри разъедает, а дышать приходится ртом, потому как нос забит.

– Не шевелись, хуже будет.

Перевернули на бок, укрыли чем-то теплым, лохматым, пахнущим мокрой шерстью и дымом.

– Не смотри…

Дар смотрел. Наперекор. И потому, что должен был видеть. Край одеяла из овчины. Солому. Тюки, наваленные безо всякого порядка. Крестовину меча. Солдат, идущих рядом с повозкой. Дорогу. Кресты… много крестов. Людей на них. Люди еще жили. Кричали. Плакали. Стонали. Говорили что-то, и Дар радовался, что умрут они не скоро. Но когда умрут, то будут наконец свободны.