Александр Коноплин - Шесть зим и одно лето

• Название: Шесть зим и одно лето
• Автор: Александр Коноплин
• Издательство: Верхняя Волга
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-7415-0577-5

Роман «Шесть зим и одно лето» не столько о ГУЛАГе — о нем уже много написано — сколько о становлении личности в экстремальных условиях. Герой его Сергей Слонов, бывший фронтовик и солдат Отечественной, нашел в себе силы и мужество не сломаться. В конечном счете он победил, ибо вышел из большевистского ада не просто порядочным человеком, но еще и писателем.

В этой книге нет вымысла, все написанное выстрадано автором, а благодаря остроте сюжета читается с интересом.

---

— А что, было второе?

— У меня было три.

— Почему так много?

— Нужно иметь богатую фантазию, чтобы сочинить обвинение человеку, который не совершал никакого преступления.

— У тебя были талантливые «писатели»?

— Гениальные. Они сочинили три тома. По одному на каждое следствие. Правда, два последующих просто переписывали с первого.

— Ну, вот, а ты говоришь, гениальные. Это же просто бездари.

Опять что-то ищет. А может, тянет время? Ему нужно, чтобы я потерял бдительность, чтобы расслабиться, и тогда он задаст ТЕ вопросы…

— Что такого страшного я сделал? Сказал, что «студебеккер» — хорошая машина.

— Ну да, это, и в самом деле, машина что надо. Ты-то тут при чем?

— Так там еще «полуторка» была…

— Какая «полуторка»?

— Которая хуже «студебеккера».

— А… — он засмеялся и стал совсем иным человеком с добродушным интеллигентным лицом. И вдруг я понял, что он ищет: курево!

— Гражданин полковник, вы, случайно, не курево ищете? У меня целая пачка «Беломора»…

— Чего же ты молчишь? — вскричал полковник. — Давай сюда!

Прикуривал торопливо, спички ломались в пальцах, затягивался с жадностью, дым выпуская долго, прикрыв от удовольствия глаза. Злой курильщик!

— Тебя как звать-то? Сергеем? Надо же! — очень удивился. — У меня сын Сергей. Такой же, наверное, шалопай и по возрасту подходит… Ну ладно, черт с ними, с «полуторками». Ты фамилию «Филипович» в своих одиссеях не встречал?

На какой-то момент я лишился дара речи. С Иваном Филиповичем судьба свела меня в минской тюрьме зимой сорок девятого. У обоих на руках имелись приговоры: у меня в «десятку», у него в «четвертак». Его судили как власовца. Ни на какое снисхождение Иван не рассчитывал.

«Все равно весь срок сидеть не буду, сбегу».

Я смотрел на его сильное, тренированное тело и думал: а чем я хуже этого власовца? Тем более что не совершал никакого преступления. Разговорились.

«Беги, не бойся, — сказал Иван, — чем в лагере погибать, лучше погулять вволю, а там что будет».

На всякий случай, он дал мне адрес родственников. Его я заучил наизусть, но бежал, не рассчитывая на него: если там живут родственники осужденного, то бежать к ним — самоубийство.

Неужели речь сейчас пойдет о моих побегах? Стало быть, мое освобождение — по боку?

— Так встречал или нет? — полковник наблюдал.

Если сказать «нет», сразу уличит во лжи.

— Так точно, гражданин начальник, встречал.

— Хорошо его помнишь?

Я рассказал все, что знал о Филиповиче. Полковник слушал внимательно, хотя и несколько удивленно.

— Ладно, на первый вопрос ты ответил честно. Вопрос второй: о чем вы с ним беседовали в камере? Ведь не сидели же молча?

Вот оно! Филипович сбежал! Сейчас будет спрашивать насчет его родственников, знакомых — так начинается каждое следствие о побеге. Ну, от меня-то вы ничего не узнаете. Иван попал в плен раненым — я видел сквозное ранение в спину — и к Власову пошел, чтобы перебежать к своим — другого выхода не было, это знают все. А у Власова служил при штабе генерала Малышкина, значит, сам ни в кого не стрелял…

— Не будем играть в кошки-мышки, — сказал следователь и протянул мне бумагу, которую уже давно держал в руках. — Это протокол допроса твоего знакомого.

Я взглянул на подпись. «И. Б. Филипович». У меня мгновенно вспотела спина. Значит, он не в бегах? Тогда при чем тут я? Поднимаю глаза и читаю вверху: «В Главную Военную Прокуратуру вооруженных сил Советского Союза». Донос? Но на кого?

«… И тогда, — писал Филипович, — доверившись мне, Слонов рассказал, что состоит в террористической организации, целью которой является свержение советской власти…».

Я с изумлением поднял глаза на следователя.

— Читай, там еще интересней, — пообещал он.

«Свергать власть организация собирается путем серии террористических актов, для чего привлекает в свои ряды несознательных граждан и тайных врагов советской власти».

— Бред какой-то! Он что, сумасшедший?

— Закури, — сказал следователь, — помогает…

Его глаза смеялись. И тогда я стал читать спокойнее.

«Во всех союзных республиках у организации имеются центры. Желая принести пользу Родине, я уже тогда старался запомнить фамилии руководителей. В Белоруссии центр возглавляет человек по фамилии Карпович, в Литве — Иванаускас, в Латвии — Довидайтис, на Украине — Горобец, в Грузии — Габриелян, в Армении — Петросян, в Киргизии… — Я перевернул страницу. — Связь осуществлялась „змейкой“: каждый рядовой террорист знал только командира отделения и одного товарища. Этим объясняется… — Я опять перевернул страницу. — Центр организации находится в Минске. Слонов подробно описал мне этот дом, и если бы я вдруг оказался в Минске, то мог бы…». Стоп! Ему очень хочется попасть в Минск!..

— Он же в Минск хочет! — сказал я вслух. — Он же, наверное, в каторжных лагерях. Ему вырваться хочется!

Полковник, не спуская с меня глаз, забрал бумагу, положил на стол.

— Появись такая бумага раньше… — начал я.

Он перебил:

— Но ведь она не появилась!

— Действительно… Выходит, Иван меня пожалел?

— Не знаю, не знаю, — полковник сел за стол, придвинул папку с бумагами, — не знаю, почему он не донес раньше.

— Донес?

— А как это называется на вашем жаргоне? Любовное послание?

— Действительно… — меня начал бить озноб. — А сейчас… меня повезут в Минск?

— Сейчас не те времена, — сказал следователь, — хотя и не полностью, но изменились, поэтому тебе отвечать на мои вопросы. Итак, что ты скажешь по поводу показаний Филиповича?

— А что тут говорить? Вранье все. Ничего такого я ему не рассказывал. У него, наверное, изменились условия содержания. Шесть лет молчал, потому что было терпимо, а теперь стало хуже, вот и хочет вырваться хотя бы на месяц.

— А ты философ! И много у вас на ОЛПе философов?

— Там все философы… — говорить мне больше не хотелось, все было ясно, но меня смущала его улыбка. Вот он встал, подошел ко мне и с минуту смотрел прямо в мои зрачки, а потом нанес неожиданный удар:

— А ведь все это ты действительно говорил, Слонов! Так-то… Не надо принимать нас за дураков. И раньше болтали сами, и доносы друг на друга строчили, и соседа своего, фактически, сажали, мы только оформляли документы. Я после войны в Германии служил, в Чехии был, в Польше. Нигде такого нет, ни в одной стране!

— Гражданин следователь, вы что же, верите всему, что писал Филипович?

— Не о том речь. Врал ты, а не Филипович, вот в чем дело. Филиповичу век бы до такого не додуматься. Парень из белорусской деревеньки, до войны окончил восьмилетку, по комсомольской путевке был послан в военное училище, а тут война… Дальше плен, власовская армия. И то, что пошел туда, чтобы затем перебежать к своим, тоже похоже на правду, вот только не был он у Малышкина в штабе — рылом не вышел. У Малышкина был наш человек… И то, что его донос опоздал, он тоже не допер, так что давай признавайся, Слонов, чего уж…

Холодный пот выступил у меня на лбу. Что же теперь будет? И вдруг понял: ничего не будет! Следователь не станет раздувать мыльный пузырь — себе дороже, начальство подумает, дурак Бурылин, пора на пенсию. В крайнем случае, меня отругают… Тут я снова вспомнил о «голосах» из-за бугра. Что, если история с письмом Филиповича всего лишь для отвода глаз и через минуту следователь спросит: «Расскажи, о чем вам поведала радиостанция „Свобода“»? Это уже не бред, это преступление, и свидетелей хватает…

Должно быть, у меня был в этот момент совсем неказистый вид, потому что следователь снова подобрел лицом и спокойно сказал:

— Ладно, не переживай, будем считать, ты сам во всем признался.

— В чем признался?

— В том, что болтал.

— Но я…

— Ты допустил глупость, достойную школьника. А Филипович оказался еще глупее.

— Какую глупость?

— Фамилии «главарей» у тебя точно соответствуют наиболее распространенным фамилиям в данной республике. Сечешь?

— Секу…

— Так не бывает. Вернее, бывает у националистов. Ты же замахнулся на общесоюзную организацию.

— Гражданин полковник…

— Ладно, замнем для ясности. И займемся делом: раз есть входящая, значит, должна быть и исходящая. У тебя папирос больше нет? Что же ты, братец, идешь на допрос, а куревом не запасся? Ладно, поскучай, а я за тебя поработаю.

Он работал, а я не менее напряженно думал. Если бы полковник знал все, что я врал Филиповичу!

Бедняга Иван запомнил сотую часть. Но я не врал! Я фантазировал! Эта страсть обуревала меня с детства. В школе терпел неприятности от учителей и товарищей, в армии попал в беду. Арестовали меня не за «полуторку», хотя могли и только за это. Арестовали за некий союз, который я организовал в своей части. Тайный союз бывших десятиклассников с уставом и программой, сборищами в курилке. Детство, оборванное войной на самом интересном месте, продолжалось — нам все еще было неполных …адцать.