Алексей Аджубей - Фурцева. Екатерина Третья

• Название: Фурцева. Екатерина Третья
• Автор: Алексей Аджубей
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4438-0177-3

Екатерина Алексеевна Фурцева занимала высшие посты в советской государственной и партийной системе при Хрущеве и Брежневе. Она была Первым секретарем МГК КПСС, членом Президиума ЦК КПСС, министром культуры СССР. Фурцева являлась своеобразным символом Советского Союза в 1950–1970-х гг., — волевая, решительная, властная женщина, Фурцева недаром получила прозвище «Екатерина Третья».

В книге, представленной вашему вниманию, о личности и политике Екатерины Фурцевой вспоминают известные деятели той поры: Д. Т. Шепилов, Председатель КГБ СССР и заместитель Председателя Совета министров СССР при Хрущеве и Брежневе; А. И. Аджубей, главный редактор газет «Комсомольская правда» и «Известия», зять Хрущева; Н. А. Микоян, писательница и журналист, невестка знаменитого А. И. Микояна.

---

Вот почему, когда Хрущев, пока в глубокой тайне, наедине с самим собой, решил уничтожить Берию, он взял курс на сближение с ним. Все вдруг оказались свидетелями неразрывной дружбы Хрущева и Берии.

Лаврентий Берия упивался своим новым положением. В его руках необъятная власть. Он все может. Ему все доступно. А над ним по существу никого нет, никакого реального контроля.

Сталина нет. Какое счастье! Жить, теперь жить по-настоящему, никого не боясь. Надо все знать. Обо всех. Всю подноготную. И всех держать «за жабры». Надо обличить Сталина, развенчать его, истребить память о нем. Пусть все знают, что Берия — не тиран, а демократ. И Берия, который многие годы был одним из главных источников произвола и беззаконий в стране, решил надеть на себя тогу поборника законности и свободы личности. Пусть все знают, что Берия против незаконных арестов, против жестокой карательной политики, за замену практики широких репрессий воспитательной работой. Этим он сразу отмежуется от злодеяний прошлого и предстанет перед всем народом как избавитель от произвола и как страж социалистического правопорядка.

Этим целям должна была послужить прежде всего амнистия.

27 марта 1953 года был опубликован разработанный Берией Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии». Такой широкой амнистии советское правосудие не осуществляло никогда. По этому Указу освобождались из мест заключения и от других мер наказания все преступники, осужденные на срок до пяти лет включительно, все осужденные за должностные и хозяйственные, а также почти все воинские преступления, независимо от срока наказания, все мужчины старше 55 лет и женщины старше 50 лет. Всем осужденным на срок свыше пяти лет сроки наказания сокращались наполовину. Все следственные дела и дела, не рассмотренные судом указанных выше категорий, прекращались.

Практически в местах заключения оставлена была лишь небольшая группа осужденных за наиболее тяжкие контрреволюционные преступления, за крупные хищения социалистической собственности, бандитизм и умышленное убийство. Вся остальная масса преступников освобождалась, с них снималась судимость и поражение в избирательных правах. То есть в лагерях оставались именно осужденные по политическим статьям, хотя им были сокращены наполовину сроки наказания, за исключением освобожденных старше 55 и 50 лет.

Первая реакция на амнистию среди населения была положительной. Но вот в города, рабочие поселки, в колхозы и совхозы, на курорты, вокзалы и пристани хлынула масса освобожденных. Среди них: воры-рецидивисты, злостные хулиганы, поножовщики с многократными судимостями; преступники, осужденные за изнасилование, тяжкие телесные повреждения; мошенники, растратчики, взяточники и другие уголовники.

Резко выросло число убийств, массовых краж, грабежей, тяжелых форм хулиганства. Многие населенные пункты оказались буквально терроризированными. Люди боялись выходить в кино и театры. С наступлением темноты ставни запирались на тяжелые засовы, и жители с тревогой и страхом ждали наступления рассвета. Мутные потоки уголовщины докатились до Свердловска, Тбилиси, Баку, Киева, Ленинграда. Наконец, они прорвались и в столицу.

Настроения тревоги все нарастали. Поползли зловещие слухи, что Берия распустил всю уголовщину умышленно, что он готовит уголовную гвардию для своих особых целей…

* * *

Но тут произошло одно событие, которое вызвало у всей интеллигенции и в широких слоях народа вздох облегчения. 3 апреля 1953 года меня и редакторов других важнейших центральных газет вызвали в ЦК партии. Здесь нам было сказано, что тщательной проверкой, проведенной под руководством МВД СССР, была установлена лживость всех обвинений, на которых построено было так называемое «Дело врачей». Это относилось и к одному из главных обвинителей по этому делу — врачу Кремлевской больницы Лидии Тимошук. Она явилась разоблачителем выдающихся профессоров «кремлевки», которые якобы умышленно ставили больным руководителям партии и правительства неправильные диагнозы, назначали неправильное лечение и тем самым умерщвляли их. «За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-убийц» Лидия Тимошук 21 января 1953 г. награждена была орденом Ленина.

Теперь же было заявлено, что Лидия Тимошук являлась секретным агентом органов государственной безопасности и писала свои доносы и разоблачения в соответствии с теми заданиями, которые разрабатывались и давались ей органами МГБ. Затем на этих доносах базировалось обвинение.

4 апреля в печати было опубликовано сообщение МВД СССР о прекращении «Дела врачей», как основанного на лживых обвинениях, и о полной реабилитации всех привлеченных по этому делу лиц. Здесь нет возможности описать, каким мукам подверглись за месяцы заточения выдающиеся советские врачи, большинство из которых к этому времени переступило через свое шестидесятилетие.

Отменен был и Указ Президиума. Верховного Совета о награждении лжесвидетельницы Тимошук орденом Ленина.

Прекращение «Дела врачей» воспринималось всем обществом как конец или, во всяком случае, начало конца тем вопиющим беззакониям и произволу, в условиях которого мы жили не одно десятилетие.

Лаврентий Берия, который был главным постановщиком инсценировок «заговоров», «покушений», «шпионских дел», выступал теперь в роли блюстителя законности и правопорядка. Ради собственного реноме он запрятал в Лефортовский изолятор даже некоторых своих сообщников.

Положение Берии могло укрепиться быстро и необратимо. Вот почему Хрущев решил, что нужно действовать безотлагательно. Промедление смерти подобно.

Самое сложное и тонкое в подготовке было: как заручиться согласием и активным участием в операции по устранению Берии членов Президиума: всех или не всех посвящать в это дело? Если не всех, то кого посвящать? С кого начать? В каком порядке, кому и с кем говорить дальше? Кому и как поручить техническую сторону операции? Все части механизма заговора должны были сработать безотказно. Малейшая осечка могла привести к катастрофе: ради сохранения своего положения на вершине пирамиды власти Берия пошел бы на все.

Позже, вспоминая прошлое, я спросил как-то у Н. Хрущева: все ли были единодушны в необходимости устранения Берии? Все ли прошло в этом плане гладко?

Он ответил:

— Ну, как вам сказать… Вячеслав (Молотов) сразу, с полуслова, понял все и определил свою позицию. Когда я намекнул ему, что, мол, вы видите, как ведет себя Берия, и что возникает вопрос, не устранить ли нам его с того поста, который он занимает, пока положение не приняло опасный характер, Молотов посмотрел на меня очень понимающе и задал только один вопрос: как, только устранить? После такого вопроса все было ясно, и разговор пошел в открытую. Н. Булганина уговаривать не пришлось. Он все понимал как положено.

Самым сложным казался на первых порах вопрос о Маленкове. Все знали о закадычной дружбе его с Берией: они всюду вместе приходили, вместе сидели во всех президиумах, вместе уходили, ну, словом, водой не разольешь. Как тут подступиться? Ведь все можно погубить и самому себе петлю на шею надеть.

Но я видел, что и Егору (Маленкову) не по себе. Он ведь тоже, как и все мы, понимал, что Берия торопится занять место Сталина и что в его руках такие средства, что он может с любым из нас сделать все, что угодно. После первых же нескольких заседаний Президиума было ясно, куда Берия гнет. Положение Маленкова было сложным. Как председатель на заседаниях Президиума он пробовал буферить, но из этого ничего не получалось. Вы же помните: что ни заседание, кто бы ни вносил какой вопрос, Берия — свой контрпроект. А выступить против — черт его знает, чем это будет пахнуть.

Наконец, вижу, Егор сам начал меня прощупывать. Один раз, другой осторожно сказанул мне, что Лаврентий «все осложняет». Постепенно я увидел, что Егора допекло, и рискнул на разговор. Ну, и нужно сказать, что держался он во всей операции очень твердо.

— Значит, единодушно действовали? — спросил я Хрущева.

Фыркнув очень характерным для него «пф», Хрущев сказал:

— Анастас (Микоян), как всегда, был обтекаем, и трудно было его понять. Он соглашался с тем, что поведение Берии неподходящее, но заявлял: он же не потерянный человек…

* * *

Из этой беседы с Хрущевым я так и не вынес твердого убеждения, был ли Микоян хоть частично посвящен в предстоящую операцию. Или, прощупав его и не будучи уверенными в нем, его так и не посвящали в заговор, и он узнал о состоявшейся конкретной договоренности по делу Берии только на самом заседании, решившем судьбу палача, причем и здесь он выступил со своим особым мнением: «Он же не потерянный человек». Любопытно, что через одиннадцать лет от Микояна пришлось скрыть и всю операцию со снятием Хрущева. А на заседании Президиума, решившем вопрос об отстранении Хрущева, он повторил ту же формулу: «Он же не потерянный человек»…