Борис Ганаго - И дана была встреча... [Сборник рассказов]

• Название: И дана была встреча... [Сборник рассказов]
• Автор: Борис Ганаго
• Издательство: Братство в честь Святого Архистратига Михаила
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-6978-17-6

Можно ли представить человечество без книги, без удивительного дара — чтения, дара сопереживания, сотворчества? В сборнике рассказов «И дана была встреча…» Борис Ганаго пытается проникнуть в тайну нашего соприкосновения с миром образов, возвышающих нас.

---

Он был выпрошен молитвами родителей и сам всю жизнь молился за бедствующих, нищих и больных. Лишь кратко предаваясь сну на паперти храмов, он, пробуждаясь, вновь творил свой молитвенный подвиг.

Весть о юродивом Василии, живущем как ангел, донеслась до Ивана Грозного. Государь пригласил блаженного к праздничному столу. Когда же Василий трижды выплеснул в окно вино из чаши, поднесенной ему, разгневался государь.

— Не серчай, царь, — пояснил гость. — Сим излиянием я угасил огонь, объявший в сей час Новгород, и потушил пожар.

Как в это можно поверить? Не чудит ли юродивый? Ведь он в Москве, а Новгород где?

Сказав загадочное, Василий быстро вышел из царских палат.

Слуги бросились за ним да вскоре вернулись ни с чем. Лепечут такое, во что трезвому поверить невозможно. Врут поди…

— Мы его почти-настигли, но он, добежав до Москвы-реки, перешел ее будто посуху. И скрылся.

Что царю оставалось делать? Ему, великому государю, простить такую дерзость и прослыть дурнем?

Отправил государь гонцов в Новгород, а сам заметил день и час происшедшего и стал ожидать посланцев.

Вернулись гонцы и совсем дивное поведали:

— Свидетельствовали новгородцы: действительно в этот день полыхал Новгород. Что было, то было. И видели жители мужа нагого, заливающего огонь темной жидкостью. Пожар был потушен.

Случилось же это в тот самый час, когда блаженный Василий в гостях у царя был.

Потом и новгородцы, оказавшись в Москве, опознали блаженного и пред москвичами стали славить Василия. А тот сбежал…

Царь полюбил чудотворца и с доверием прислушивался к каждому его слову, как к слову Божьего посланника.

Конечно, не все верили в чудеса и святость нагоходца. Его так и называли, ибо ходил он в чем мать родила, лишь чуть облачась тряпьем. Зачем, спрашивается?

Это теперь, разжигая страсти, обнажаются. Он же достигал другой цели — бесстрастия, чтоб ни к чему земному сердцем не прикипеть. Вот в трескучие морозы и согревался молитвой, приговаривая порой: «Если люта зима, то рай сладок». Убежденно говорил, словно уже отведал его сладость.

Вся Москва, хоть и дивилась ему, ибо он опрокидывал всю земную логику, дивилась без устали, но почитала. Ну а если кто глумиться начинал над святостью, то…

Как-то трое девиц, увидев его почти голым на рынке, засмеялись над юродивым. Засмеялись и тут же ослепли. Одна из них, теряя зрение, сразу же опомнилась и припала с мольбой к блаженному, слезно прося прощения.

— Будешь ли еще кощунствовать? — спросил Василий.

Обещала девушка впредь никогда подобное не творить. Тогда блаженный Василий дунул ей в очи, и она вновь стала зрячей. Упросила и подруг исцелить. Те тоже в слезах к нему припали. Простил святой их грех по молодости. Все девицы не только прозрели телесными очами, но и в бытие святости поверили.

Верила в святость и вся семья, слушавшая житие. Они каждый вечер впитывали в себя святые мысли и святые образы. Для них они были реальностью. А как иначе?

Все уже готовились ко сну, как вдруг на улице зазвучал набат, послышались крики. Глянули в окошко — соседский сарай полыхает, и ветер искры несет прямо к ним. Вот-вот вспыхнет и их хата.

Приказал отец быть готовым в любой момент дом покинуть, взяв с собой самое надобное. А сам на улицу выскочил соседям помочь. Что «надобное» — он не сказал. Мать и дети брали иконы и, конечно, жития святых. Разве без них можно жить?

Брали и кое-что из одежды. Дети вместе с матерью пали на колени и взывали молитвенно к блаженному Василию, чтоб сохранил их дом и хозяйство.

Нет, чудотворца никто не видел. Только ветер внезапно подул в другую сторону и пожар погас. Как потом выяснилось, ребятишки, не зная, чем себя занять, забавлялись с огнем. А кто ветер перенаправил, одному Богу известно. Книгу же про жизнь святых из поколения в поколение передавали, пока телевидение не появилось.

И дана была встреча…

(По мотивам рассказа И.М. Концевича «Встреча в трамвае»)

Всякая мысль имеет свой дух,

всякий образ мыслей имеет

свой отдельный дух,

всякая книга имеет

свой собственный дух.

Святитель Игнатий Брянчанинов

Казалось бы, обычный вопрос в трамвае: «Что вы читаете?». Оторвав взгляд от страниц, девушка засмотрелась на незнакомца: высокого роста, величественный, увенчанный сединой худощавый сосед. Глаза его излучали доброту. В обращении к ней не угадывалось намерения к празднословию. Что-то глубоко проникающее таилось в его отеческом внимании.

Девушка охотно ответила: «Горького».

И тут произошло нечто, изумившее ее: степенный сосед схватился за голову. Это не был показной жест. Своим ответом она будто нанесла ему глубокую рану. Пред его внутренним взором словно разверзлась бездна предстоящих ужасов и кощунств.

Шел 1905 год. Имя Горького становилось предвестником катастроф. Нечто зловещее звучало в его словах: «Буря! Скоро грянет буря!».

Что за буря? Нужна ли она и кому? Девушка пока не задавала подобных вопросов. Какой-то беспокойный дух витал вокруг, заражая умы и сердца.

— Что же мне читать? — испытующе спросила она.

Быстро последовал ответ:

— Священника Хитрова.

Это было удивительно. Сосед словно знал, что Лена (назовем ее так) знакома и с самим священником Хитровым, и с его матерью. Но она и не предполагала, что близкий ей батюшка имеет печатные труды. И вот теперь неожиданный спутник почему-то советует их изучить. Почему?

Ее сверстники увлекались подпольными библиотеками. Они тайно действовали в гимназиях, семинариях, на курсах. Запретный плод манил таинственностью, романтичностью, единением.

Что только заговорщики не передавали молодому поколению! Но во всем был дух богоборческий, революционный.

В подпольную библиотеку допускались проверенные, уже завербованные люди, в обязанности которых входило обрабатывать новых кандидатов, сея в них бунтарский дух против Бога и царя. В классах на переменах распевалась песня из пьесы Горького «На дне»:

Солнце входит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Днем и ночью часовые
Стерегут мое окно.

Пели завербованные, не представляя, что призывают себе и своей стране ужасные времена.

Не понимала сути происходящего и Лена. Но она, боясь отстать от эпохи, думала, искала смысл. Порой ей казалось, что брожение сеется сознательно, куда-то направляется. Вот и эту книгу ей просто вложили в руки — на, читай! Молодежь кем-то втягивалась в безумный водоворот, одним из вдохновителей которого был Горький. Его популярность росла и росла…

И тут ее сосед в трамвае при одном имени писателя-буревестника схватился за свои седины… Однако свободолюбие, столь воспеваемое вокруг, взыграло в ней, и она с вызовом сказала:

— Вы, чего доброго, скажете, чтобы я в монастырь шла?

Несмотря на ее дерзкую иронию, последовал ответ:

— Да, идите в монастырь.

Она лишь улыбнулась, но, заметив, что спутник собирается покинуть ее, успела спросить:

— Кто вы? Как ваше имя?

Он тихо произнес:

— Мое имя осталось в монастырской ограде, — и прощально поклонился.

Незнакомец ушел, но она еще долго вспоминала его: «Ох, неспроста эта встреча, неспроста! Кто он? Чей посланец? А чей посланец Пешков — Горький? Кстати, почему он сам себя назвал «Горьким»? Что сеет он в народной душе? И почему при его имени так ужаснулся неизвестный сосед? Может, ему дано было увидеть плоды сеятеля бурь?».

Лене вспомнилось предупреждение Достоевского, сделанное в его дневнике еще в 1877 году: «Предвидится страшная революция, которая потрясет все царства мира… Но для этого потребуется сто миллионов голов. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут разрушать храмы, зальют мир кровью…».

Когда-то эти слова потрясли Лену, но потом затерялись в глубинах памяти и, казалось, забылись в суете. Но посеянные образы неистребимы в нас. И вот теперь они вновь ожили, порождая вопросы. Не эту ли революцию призывал Горький?

Буря! Пусть сильнее грянет буря!

Лене вдруг пришла догадка, что книга — это не просто скопление мертвых букв, а таинственные иероглифы души автора. Стоит только прикоснуться вниманием или памятью к ним, и чей-то голос заговорит в тебе, как сейчас: «Человек — это звучит гордо. Существует только человек, все же остальное — дело его рук и мозга!.. В этом все начало и конец. Человек!».

— А куда же исчез Бог?! — запротестовала в ней каждая клетка. — Возможно ли без Него?!».

Елене показалось, что книга в ее руках скрывает в себе что-то ядовитое, заразное. Ей захотелось швырнуть от себя этот том. Всем своим существом Лена вдруг почувствовала, что имя Бога пребывало в ней еще до ее рождения, памятью предков передаваясь из поколения в поколение. Нужна была только встреча с посланником неба, чтобы это чувство пробудилось, воскресло в ней. И эта встреча была дана.