Эдвин Арнольд - Свет Азии

• Название: Свет Азии
• Автор: Эдвин Арнольд
• Жанр: Проза

«Эдвинъ Арнольдъ, въ своей поэме «Светъ Азии», переводъ которой мы предлагаемъ теперь вниманию читателя, даетъ описание жизни и характера основателя буддизма индийскаго царевича Сиддартхи и очеркъ его учения, излагая ихъ отъ имени предполагаемаго поклонника Будды, строго придерживающагося преданий, завещенныхъ предками. Легенды о Будде, въ той традиционной форме, которая сохраняется людьми древняго буддийскаго благочестия, и предания, содержащияся въ книгахъ буддийскага священнаго писания, составляютъ такимъ образомъ ту основу, на которой построена поэма…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Сначала явились по очередно десять главныхъ греховъ, могучие воины Мары, ангелы зла.

Первый-Аттавада-Себялюбие-которое во всей вселенной, какъ въ зеркале, видитъ отражение своего лица и, восклицая «я», хочетъ, чтобы весь миръ сказалъ «я», чтобы все погибло, если ему приходится страдать.

– Если ты Будда, – сказалъ онъ, – пусть другие блуждаютъ во мраке, довольно съ тебя, что ты самъ спасешься, неизменно оставаясь темъ, чемъ ты сталъ; возстань и прими благословение боговъ, не изменяющихся, не волнующихся, не умирающихъ!

Но Будда отвечалъ:

– Истинное въ твоихъ словахъ-презренно; нестинное-проклято; искушай того, кто любить самого себя!

Затемъ явилось бледное Сомнение, демонъ отрицания, духъ насмешки, и прошипело надъ ухомъ учителя:

– Все существующее-одинъ призракъ и тщетно узнавать его тщету! Ты гонишься за своею собственною тенью; возстань и уходи, нетъ другого пути кроме терпенья и презренья, нетъ спасенья для людей, нетъ возможности остановить колесо жизни!

Но господь нашъ отвечалъ:

– У меня нетъ ничего общаго съ тобою, лживый Висикитча, лукавейший изъ людскихъ враговъ!

После этого явилась Силабатъ-парамаса, колдунья, которая придаетъ силу темнымъ верованьямъ, господствуетъ во многихъ странахъ подъ видомъ младшей сестры настоящей веры и вечно обманываетъ души пустыми обрядами и молитвами, хранительница ключей, будто-бы, запирающихъ адъ и открывающихъ небо.

– Неужели ты осмелишься, – сказала она ему, – отвергнуть наши священныя книги, свергнуть съ престола нашихъ боговъ, опустошить наши храмы, уничтожить законъ, который даетъ пропитание жрецамъ и поддерживаетъ государства?

Но Будда отвечалъ:

– То, что ты мне велишь хранить, есть форма, которая отживаетъ; свободная истина – вечна! Вернись въ свой мракъ!

Затемъ приблизился более мужественный соблазнитель, Кама, царь страстей, имеющий власть даже надъ богами, царь всякой любви, правитель царства наслаждений. Онъ подошелъ къ дереву, смеясь и пряча свой золотой лукъ, повитый красными цветами, и стрелы желания съ пятью нежными языками пламени на заостренныхъ концахъ, – стрелы, поражающия сердце более метко, чемъ отравленное острие. Вместе съ нимъ явилась въ это уединенное место толпа светлыхъ призраковъ съ небесно-прекрасными глазами и губами; они сладостно ворковали хвалу любви; вторя музыке невидимыхъ струнъ, они пели такъ обольстительно, что, казалось, сама ночь прислушивалась къ ихъ песне, и звезды и месяцъ останавливались въ своемъ движении, внимая тому, какъ они пели Будде о потерянномъ блаженстве, о невозможности для смертнаго найти во всехъ трехъ мирахъ ничего дороже нежныхъ персей отдающейся ему красавицы, ничего поразительнее гармонии формъ прекраснаго тела, этой неизреченной, но въ то же время и красноречиво говорящей душе гармонии, сознаваемой въ волнении крови, боготворимой желаниями, стремящимися овладеть ею, какъ заведомо лучшимъ благомъ въ свете, какъ истиннымъ небомъ, въ которомъ смертный уподобляется богамъ, является творцомъ и властелиномъ, приобретается даръ изъ даровъ, вечно новый и вознаграждающий тысячи страданий. Кто можетъ чувствовать печаль, когда нежныя руки крепко обнимаютъ его и вся жизнь сливается въ одномъ счастливомъ вздохе, и целый миръ дается въ одномъ горячемъ поцелуе? Такъ пели они, нежно маня его руками, тогда какъ глаза ихъ горели пламенемъ любви, губы соблазнительно улыбались. Въ сладострастныхъ танцахъ они то выставляли, то прятали свои гибкие члены, подобно цветочнымъ почкамъ, обнаруживающимъ окраску, но скрывающимъ сердце цветка. Восхищенный глазъ никогда не видалъ ничего обольстительнее этихъ полуночныхъ танцовщицъ, прилетавшихъ къ дереву, одна другой прелестнее.

– О великий Сиддартха! Я твоя, – шептали оне, – испытай сладость моего поцелуя и скажи, сладка ли юность?!

Но ничто не трогало душу нашего учителя.

Тогда Кама взмахнулъ своимъ волшебнымъ жезломъ-толпа танцовшицъ разступилась и появилось виденье, превосходящее все прочия красотою и стройностью, – виденье, принявшее образъ прелестной Ясодхары. Ея темные глаза, горевшие нежною страстью, были полны слезъ; она съ томлениемъ протягивала объятия и, какъ музыка, прозвучалъ шопотъ его имени на устахъ очаровательной тени.

– Царевичъ! Я умираю отъ тоски по тебе, – вздыхала она. – Где нашелъ ты небо, подобное нашему, отражающемуся въ водахъ светлой Рохини, извивающейся у стенъ нашихъ увеселительныхъ теремовъ? Не здесь ли я оплакивала тебя все эти томительные годы! Вернись, Сиддартха, вернись! Только разъ коснись снова губъ моихъ, только позволь мне разъ приклониться къ груди твоей, и все эти безплодныя мечтания исчезнутъ! О, взгляни! Разве я не та, которую ты любилъ?

Но Будда сказалъ:

– Ты просишь отъ имени моей милой, прелестная, коварная тень! Но твои просьбы напрасны; я не проклинаю тебя, такъ-какъ ты носишь дорогой мне образъ, но ты такой же призракъ, какъ все земные призраки! Обратись въ ничтожество, изъ котораго ты вышла!

Тогда по лесу пронесся крикъ, и вся толпа красавицъ исчезла, мерцая пламенемъ блуждающихъ огней и кутаясь въ складки своихъ длинныхъ туманныхъ одеждъ.

После этого небо омрачилось и въ шуме поднявшейся бури явились более свирепыя страсти-последния изъ десяти: Патигха-Ненависть со змеями, обвившимися вокругъ ея тела, сосавшими отравленное молоко изъ ея отвисшихъ грудей и мешавшими свое злобное шипенье съ ея проклятиями. Мало взволновала она святого, спокойнымъ взоромъ заставившаго смолкнуть ея злыя речи. Ея черныя змеи скорчились и спрятали свои ядовитые зубы. За Ненавистью последовала Рупарага-Чувственность, которая изъ любви къ жизни забываетъ жить, а за ней более благородная Арупарага-любовь къ славе-обольщениямъ которой поддаются самые мудрые, мать смелыхъ подвиговъ, борьбы, тяжелыхъ трудовъ. Затемъ явился спесивый Мано, демонъ гордости; льстивый Уддхачча, демонъ самооправдания, и, наконецъ, въ сопровождении безобразной толпы извивавшихся и пресмыкавшихся безформенныхъ, поганыхъ существъ, похожихъ на нетопырей и жабъ, Невежество, – мать страха и неправды, Авидья, отвратительная колдунья, отъ приближения которой полночь стала чернее, крепкия горы заколебались, дикие ветры завыли, прорвавшияся тучи пролили изъ недръ своихъ потоки блиставшаго молнией дождя; звезды попадали съ неба, твердая земля содрогнулась, какъ будто приложили огонь къ ея зияющимъ ранамъ, черный воздухъ наполнился шелестомъ крыльевъ, визгомъ и крикомъ, злыми и страшными лицами властителей тьмы, изъ тысячи адовъ привлекшихъ свое воинство для искушения учителя.

Но Будда не замечалъ ихъ; спокойный, сиделъ онъ, огражденный добродетелью, какъ стенами и валами крепости. И священное древо-древо Боди– также оставалось спокойно среди этого смятения: каждый листъ его сиялъ такъ спокойно, какъ въ полнолуние, когда легкий зефиръ не можетъ сбросить блестящихъ капелекъ росы. Природа свирепствовала и бушевала вне тени, бросаемой его густыми ветвями.

Въ третью стражу, когда адские легионы улетели, нежный ветеръ понесся отъ заходящей луны, и нашъ Учитель достигъ Сама-Самбудды: онъ увиделъ при свете, недоступномъ нашимъ человеческимъ чувствамъ, рядъ всехъ своихъ давно прошедшихъ существований во всехъ мирахъ; погружаясь далее и далее въ глубину временъ, онъ узрелъ пятьсотъ пятьдесятъ отдельныхъ существований. Какъ человекъ, достигший вершины горы, видитъ весь пройденный имъ путь, извивающийся мимо пропастей и скалъ по густо-заросшимъ лесамъ, по болотамъ, блистающимъ обманчивой зеленью, по холмамъ, на которые онъ взбирался, задыхаясь, по крутизнамъ, на которыхъ скользила нога его, мимо залитыхъ солнцемъ равнинъ, водопадовъ, пещеръ и озеръ вплоть до той мрачной равнины, откуда начался его путь въ небесную высь; такъ и Будда виделъ длинную лестницу человеческихъ жизней съ первыхъ ступеней, на которыхъ существование является низменнымъ, до высшихъ и самыхъ высокихъ, на которыхъ возседаютъ десять великихъ добродетелей, облегчающихъ путь къ небу.

Будда виделъ также, какъ новая жизнь пожинаетъ то, что было посеяно старою, какъ течение ея начинается тамъ, где кончается течение другой, какъ она пользуется всеми приобретениями, отвечаетъ за все потери предшествовавшей; онъ виделъ, что въ каждой жизни добро порождаетъ новое добро, зло – новое зло, а смерть подводитъ всему итоги, при чемъ счетъ достоинствъ и недостатковъ ведется самый точный, ни одно данное не забывается, все передается верно и правильно вновь зарождающейся жизни, унаследующей все прошедшие мысли и поступки, все плоды борьбы и победы, все черты и воспоминания предыдущихъ существований.

Въ среднюю стражу учитель нашъ достигъ Абхиджны-широкаго прозрения въ области, лежащия вне нашей сферы, въ сферы, не имеющия названий, въ безчисленныя системы мировъ и солнцъ, двигающихся, съ поразительною правильностью, мириады за мириадами, соединенныхъ въ группы, въ каждой изъ которыхъ светило является самостоятельнымъ целымъ и въ то же время частью целаго, однимъ изъ серебристыхъ острововъ на сапфировомъ море, безбрежномъ, неизведанномъ, никогда неубывающемъ, – море, вечно колеблемомъ волнами, вздымающемся въ безпокойномъ стремлении къ переменамъ. Онъ увиделъ владыкъ света, которые держатъ миры невидимыми узами, а сами покорно движутся вокругъ более могущественныхъ светилъ, источниковъ более яркаго света, переходя отъ звезды къ звезде и бросая непрестанное сияние жизни изъ вечно меняющихся центровъ до самыхъ последнихъ пределовъ пространства.