Юрий Качаев - Синее железо

• Название: Синее железо
• Автор: Юрий Качаев
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1969

Качаев, Юрий Григорьевич.Синее железо [Текст] : Ист. повесть : [Для сред. возраста] / Рис. В. Высоцкого. - [Москва] : [Дет. лит.], [1969]. - 192 с. : ил.; 20 см.

---

Шаньюй достал из саадака[17] лук с костяной накладкой, вытащил из колчана стрелу с тремя широкими железными лопастями и неторопливо положил ее на тетиву. И как только стрела с леденящим душу свистом ушла в небо, всадники- жертвы и их преследователи сорвались с места. Степь загудела под копытами трех тысяч коней, а стылый весенний воздух содрогнулся от рева конной орды[18].

Шаньюй всем телом подался вперед, ноздри его горбатого хищного носа раздувались всякий раз, когда в спину какого-нибудь беглеца по команде начальника вонзались десятки каленых стрел и он, взмахнув руками, падал с коня. Убитых слуги приносили к холму и считали, сколько стрел поразило раба. По количеству их определялась меткость стрельбы в каждой сотне.

Все дальше в степь уходили сотни, все меньше оставалось жертв. У шаньюя было отличное зрение степняка, и он видел, что скоро все кончится. Пожалуй, Ильменгир не успеет перевернуть свои песочные часы в пятый раз, как было загадано. Что ж, это хорошо. Значит, воины не разучились держать в руках смертоносный хуннуский лук и стрелы их по-прежнему бьют без промаха.

— После состязания… — начал шаньюй и умолк на полуслове: в Нижайшем к нему отряде происходило что-то непредвиденное.

Один из безоружных беглецов, плечистый и рыжеволосый, вдруг повернул черного, как ночь, коня и, пригнувшись к самой луке седла, ринулся на своих преследователей. Туча стрел взметнулась ему навстречу, но то ли хунну оторопели от такой неслыханной дерзости и не успели прицелиться, то ли всадника хранили его духи — он остался в седле.

Через мгновение вороной конь врезался в ряды хунну, и тут случилось такое, от чего у шаньюя вспухли на скулах крутые желваки. В руке рыжеволосого смельчака словно по волшебству возник сверкающий изогнутый меч. И началась безмолвная за расстоянием рубка. Всякий раз, когда в воздухе вспыхивали струистые высверки кривого меча, шаньюй прикрывал глаза медными веками. Он знал, что его воины не любили и даже боялись рукопашного боя и вступали в него только будучи вынужденными.

«Это моя ошибка, моя вина, — со стиснутыми зубами думал шаньюй. — В ближней схватке бессильны и стрелы, и аркан, в умении владеть которыми хунну не знают себе равных».

— Велю взять рыжего живым, — сказал он Ильменгиру, и тот умчался в степь исполнять приказание.

Шаньюй отвернулся и старался больше не смотреть в ту сторону, куда поскакал советник.

Рыжеволосого привел на аркане за своим конем сотник Ой-Барс.

— Развяжи его, — сказал шаньюй, вглядываясь в крупное с прямым носом и высоким лбом лицо пленника.

Ой-Барс спешился и с видимой опаской освободил от петли шею рыжеволосого.

— Сколько он убил твоих воинов, сотник?

— Полтора десятка, шаньюй. Он убил бы и больше, но у него сломался меч.

— Подойди поближе, — сказал шаньюй пленнику, и тот без боязни поднялся на холм.

Только теперь владыка разглядел, что пленник необыкновенно высок ростом, выше головы шаньюева коня.

— Откуда ты родом?

— Из страны динлинов, государь.

— Я так и думал. Только там рождаются такие рослые люди с глазами, как синее железо[19]. Как твое имя?

— Меня зовут Артай.

— Наверное, тебе покровительствуют могучие духи. Иначе почему ни одна стрела не поразила тебя? Но ты все равно умрешь. Кровь, пролитая тобой, просит жертвы.

— Нет, великий хан! — раздался вдруг детский голос. — Не убивай его. Будь справедливым! Ведь этот храбрый воин защищал свою жизнь!

Шаньюй с удивлением разглядывал мальчика-слугу, который упал перед ним на колени.

«Безгласный раб заговорил, — подумал он с усмешкой. — Завтра, того и жди, заговорят лошади и бараны». Эта мысль развеселила шаньюя, и он спросил благосклонно:

— Почему ты просишь за этого человека, маленький раб? Разве он твой родственник?

— Да, великий хан! Он мой брат. Нас разлучили твои воины, когда мы попали в плен. Если ты простишь Артая, он принесет много пользы твоему народу, да будет над ним милость Неба! В нашей земле Артай был лучшим оружейником, а твоему могучему войску нужно много мечей и стрел.

Шаньюй сдвинул брови и повернулся к Ильменгиру, который уже поднялся на холм:

— Почему в число трехсот попали мастера? Кто отбирал рабов?

— Их отбирал твой Карающий меч,[20] Ирнак, шаньюй. Но он, конечно, не знал, что этот раб — оружейник.

Шаньюй задумался, потом сказал, обращаясь к Артаю:

— Вас, динлинов, китайцы называют гуйфанами, демонами. Ты, наверное, и есть злой дух, раз тебе так везет. Могу ли я верить, что ты вновь не направишь свой меч против хунну, если я оставлю тебя в живых?

— Клянусь Солнцем и тенями моих предков, — негромко сказал Артай. — Я буду твоим верным воином и пойду за тобой в любую страну, только…

— Что только?

— Только не в землю динлинов, великий хан, — глядя в лицо владыки, закончил Артай. — Тогда я стану твоим врагом.

Шаньюй и советник переглянулись. Потом Ильменгир сказал Артаю:

— Великий хан видит, что в сердце твоем нет лукавства. Значит, ему нечего опасаться и предательства… Скажи, ты можешь наладить в Орде оружейные кузницы?

Артай покачал головой:

— В степи нет железного камня и нет деревьев, угли которого способны его расплавить. А возить их сюда из моей страны далеко и трудно.

— При этих словах в глазах шаньюя промелькнула какая-то мысль, но он сказал только:

— Зачисли его в латную конницу, гудухэу. Я прощаю его.

Артай низко поклонился, а мальчик-слуга поцеловал песок возле шаньюева коня.

Глава 3

Походный шелковый шатер императора казался издали огнисто-голубым фонариком. Но чем ближе подъезжал всадник, тем внушительнее становились размеры шатра. Скоро уже можно было разглядеть диковинные узоры его сводов и императорский герб на белом полотнище знамени у входа.

Всадника то и дело останавливали дозорные. Он нетерпеливо совал им в руки золотую пластинку с изображением крылатого дракона и снова пришпоривал коня. Всадника раздражали эти новые порядки, введенные императором в армии. Ведь любой солдат знает в лицо князя Ли Гуан-ли, начальника военного совета, и тем не менее у него спрашивают пропуск.

Князь был очень недоволен, что император сам приехал на границу. Что это, недоверие? Или, может быть, Сын Неба больше его смыслит в войне? Но для этого ему нужно провести в походном седле столько лет, сколько провел Ли Гуан-ли, то есть ровно полжизни.

Возле шатра князь увидел знакомую коляску, покрытую киноварным лаком и расписанную желтыми фениксами. Значит император был на месте.

Бросив поводья подбежавшему воину, князь снял запыленные сафьяновые туфли и вошел в шатер. Он был одним из немногих приближенных, кому разрешалось входить к Тянь-цзы без доклада.

Император возлежал на ковровых подушках, подперев голову ладонями. Рядом с ним с развернутым пергаментным свитком сидел придворный историк Сыма Цянь.

Князь прижал руки к груди, приветствуя повелителя 'Вселенной. Император покосился на него и сделал знак подождать. Потом он снова повернулся к историку:

— Продолжай. Мы слушаем.

— «…Самая лучшая война, — стал читать Сыма Цянь, — разбить замыслы противника; на следующем месте — разбить его союзы; на следующем месте — разбить его войско. (Император согласно кивал, сощурив узкие глаза с прямыми длинными ресницами.) Самое худшее — осаждать пограничные крепости. По правилам военного искусства такая осада должна проводиться, лишь будучи неизбежной. Подготовка больших щитов, осадных колесниц, доставка снаряжения требует три месяца. Однако полководец, будучи не в состоянии преодолеть свое нетерпение, посылает своих солдат на приступ, словно муравьев. При этом одна треть офицеров и солдат оказывается убитой, а крепость не взятой. Таковы гибельные последствия осады…»

Князь давно понял, что историк читает императору трактат о военном искусстве, написанный знаменитым полководцем Суньцзы примерно шестьсот лет назад.

«Какие крепости у хунну? — все более раздражаясь, думал военачальник. — И чему сейчас могут научить нас эти пожелтевшие свитки?»

Он решительно встал и с поклоном, стараясь придать своему голосу мягкость и раболепие, произнес:

— О великий и ослепительный! Прости твоего неразумного слугу, что он осмеливается прервать ваши занятия. Но я привез вести, которые жгут мне сердце и которые я должен передать немедленно.

— Что это за вести? — недовольно спросил император, приподнимаясь на локте.

— Твой посол оскорблен вонючей степной собакой, вождем хунну, и сослан на Северное море.

— Что-о? — император вскочил, словно облитый кипятком. — Он дерзнул поднять руку на моего посла?!