Велимир Хлебников - Том 1. Стихотворения 1904-1916

• Название: Том 1. Стихотворения 1904-1916
• Автор: Велимир Хлебников
• Издательство: ИМЛИ РАН, Наследие
• Жанр: Поэзия
• Год: 2000
• ISBN: 5-9208-0021-6, 5-9208-0022-4

В Собрание сочинений входят все основные художественные произведения Хлебникова, а также публицистические, научно-философские работы, автобиографические материалы и письма.

В первом томе представлены литературная автобиография «Свояси» и стихотворения В. Хлебникова 1904–1916 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

1908

«Охотник скрытных долей, я в бор бытий вошел…»*

Охотник скрытных долей, я в бор бытий вошел.
Плескались тайно соли, тонул и гаснул дол.
И навиков скаканье в вместилищах воды,
И любиков смеянье в грустилищах зари,
И веток трепетанье, и воздуха сиянье,
Там, где проскользнули жарири
И своим огнистым свистом
Воздух быви залили.
Тонул и гаснул дол…
И велям вейных волей весь мир – покорный вол.

1908

«Осин серебряные бревна…»*

1

Осин серебряные бревна
Сумрак пронзили седой.
И стоят две водяные царевны, –
Одежды зеркальной водой.

2

Они, серебряною зыбью
Замутив реки залив,
Ночью купая тело рыбье,
От ткани тайну оголив,

3

Одели свой передник
Из тонких водных трав.
Молчит их собеседник,
Любви ночной устав.

4

Сияют лебеди, как свечи,
И конь с челом воинственным
Ступает издалеча,
Как жрец любви таинственный.

5

Священно-смуглые лопатки
Цветком венчанного коня.
И в переливчатые складки
Упала наземь простыня.

6

На травы и подковы
Упали чистые покровы
С добычи тучных ног –
То радости чертог.

7

Не две восковые свечи прудов –
Лебяжья думает чета.
О, белые тени белых лугов!
О, белая ночь и высота!

<1908>

Любавица*

Я любиры затопил
В ночеснежном серебре.
Красотиною купил
Быть в зол пленнике добре.
Я, играя, я игл рая
Та, что венковна зим мной.
Простирая «прости» грая,
Я вран врат златых весной.
Я ночей стооких зной,
Я обруч на лице чела речной.
Я обруч голубой
Вонзил в моих кудрей волну.
Я вопль мой о той
Вложил в дивес длину,
Что вечный в лобзебре цветок
Отверг свое «люблю!». Люблю ее поток
Моих то шире, то бедней,
То богом, то людьми стремящихся с безумьем дней.
Я любистель! Я негистель!
Войн лобзебрянных мятель!
Но лишь край груди омочу
О край волнистый лобзебр волн,
Я – воин, отданный мечу,
И снова тоск гремящих полн.
Я любровы темной ясень,
Я глазами в бровях ясен.
Я любавец! Я красавец!
Я пою скорей плясавиц
Ночи, неба и зари
– Так велели кобзари.
Я негиня, я богиня,
В звонкой радости полей,
Я нелгиня, я богиня,
Быть смеянственно голей.
Звездный иней, звездный иней,
Будь, упав на звук, смелей!
Людей когда-нибудь обоговеть надежды!
Будь моих нежин одеждой!

Пусть соединенный говор пляск
Пронзит меча на бедрах лязг.
И пусть коснется лобзебро
Врагу пронзившего ребро.
Ими, ими, имя, имя
Предков душами овьем.
Снимем, снимем с ними, с ними
Сеть, сотканную навьем.
Звонко ль, ясно ль, тихо ль, худо ль –
В этом есть удаль.
О, мчи мечи, наш крик, бегущий тишинами:
Мы устали быть не нами!
Так и так, вот так, вот так! –

Любавица и лешак
Пели,
Пока уста коней кипели.

1908

«Зеленый леший, бух лесиный…»*

Зеленый леший, бух лесиный
Точил свирель.
Качались дикие осины,
Стенала благостная ель.
Лесным пахучим медом
Помазал кончик дня
И, руку протянув, мне лед дал,
Обманывая меня.
И глаз его, тоски сосулек,
Я не выносил упорный взгляд:
В них что-то просит, что-то сулит
В упор представшего меня.
Вздымались руки-грабли,
Качалася кудель,
И тела стан в морщинах дряблый,
И синяя видель.
Я был ненароком, спеша,
Мои млады лета.
И, хитро подмигнув, лешак
Толкнул меня: туда?

1908

«Смугол, темен и изящен…»*

Смугол, темен и изящен,
Не от тебя ли, незнакомец, вчера
С криком «Маменьки! он страшен!»
Разбежалась детвора?

Ты подошел, где девица:
«Позвольте представиться!»
Взял труд поклониться
И намекнул с смешком: «Красавица!»

Она же, играя перчаткой,
Тебя вдруг спросила лукаво:
«О сударь с красною печаткой,
О вас дурная очень слава?»

«Я не знахарь, не кудесник,
Верить можно ли молве?
Знайте, дева, я ровесник
<. . . . . . . . . .>

Она же: «Извините!
Задумчивый какой!»
Летят паучьи нити
На синий водопой.

Пошли по тропке двое,
И взята ими лодка.
И вскоре дно морское
Уста целовало красотке.

<1908>

«Стрелок, чей стан был узок…»*

Стрелок, чей стан был узок,
В одежде без повязок,
Промчался здесь, пугая трясогузок,
По дну реки, где ил был вязок.
Я кинулся серной проворной
Его обогнать стороной,
Весь замыслам страсти покорный
Вновь видеть глаз вороной.
Но чу! Свистящая стрела,
Была смертельна рана.
Над глазом нежная пята –
Стрелок была Диана.

<1908>

«На просторе между двумя тучами, довольно узком…»*

На просторе между двумя тучами, довольно узком,
Облачки с криком: лови!
Гонялись друг за дружкой.
Но тучи сердились,
Тучи шептали: смирно! ви!
(Они дурно выражались по-русски.)
И облачки уселись рядом,
И все вместе помчались к новым ядам.

1908

«Мне видны – Рак, Овен…»*

  Мне видны – Рак, Овен,
И мир лишь раковина,
В которой жемчужиной
То, чем недужен я.
В шорохов свисте шествует стук вроде Ч.
И тогда мне казались волны и думы – родичи.
Млечными путями здесь и там возникают женщины.
  Милой обыденщиной
  Напоена мгла.
  В эту ночь любить и могила могла…
И вечернее вино
И вечерние женщины
Сплетаются в единый венок,
Которого брат меньший я.

1908

Крымское*

Вольный размер

Турки
Вырея блестящего и мимоходом всегда – окурки
Валяются на берегу.
Берегу
Своих рыбок
В ладонях
Сослоненных.
Своих улыбок
Не могут сдержать белокурые
  Турки.
Иногда балагурят.
Море в этом заливе совсем засыпает.
Засыпают
Рыбаки в море невод.
Небо там золото:
Посмотрите, как оно молодо!
Но рыбаки не умеют:
Наклонясь, сети сеют.
Точно ноги
Шестинога,
В лодке их немного.
Ах! мне грустно!
И этот вечный по песку хруст ног!
И, наклонясь взять камешек,
Чувствую, что нужно протянуть руку прямо еще.
Бежит на моря сини
Ветер, сладостно сея
Запах маслины,
Цветок Одиссея.
И море шепчет «не вы»,
И девушка с дальней Невы,
Протягивая руки, шепчет: «моречко!»
А воробей проносит семячко…
Ах! я устал один таскаться!
А дитя, увидев солнце, закричало: «цаца!»
И пока расцветает, смеясь, семья прибауток,
Из ручонки
Мальчонки
Мчится камень, виясь, в убегающих уток.
Кто-то платком машет.
Возгласы: «мамаша, мамаша!»
Море ласковой мерой
Веет полуденным золотом.
Ах, об эту пору все мы верим,
Все мы молоды…
И нет ничего невообразимого,
Что в этот час
Море гуляет среди нас,
Надев голубые невыразимые…
Во взорах пес, камень,
Дорога пролегла песками,
Там под руководством маменьки
Барышня учится в воду камень кинуть.
О, этот рыбы в невод лов!
И крик невидимых орлов!
Отсюда далеко все ясно в воде.
Где очами бесплотных тучи прошли,
Я черчу: В и Д.
Чьи? Не мои.
Мои: В и И.
Когда-нибудь стоял здесь олень.
Все молчит. Ни о чем не говорят.
Белокурости турок канули в закат.
По устенью
Ящерица
Тащится
Тенью,
Вся нежная от линьки.
День! ты вновь стоишь, как карапузик-мальчик,
Засунув кулачки в карманы.
Но вихрь уносит песень дальше,
И ясны горные туманы.
Отсюда море кажется старательно выполощенным чьими-то мозолистыми руками в синьке.
О, этот ясный закат,
Своими красными красками кат.
Где было место богов и земных дев виру,
– Там, в лавочке, – продают сыру.
Где шествовал бог – не сделанный, а настоящий,
Там сложены пустые ящики.
И, снимая шляпу
И обращаясь к тучам,
И отставив ногу
Немного,
Лепечу – я с ними не знаком –
Коснеющим детским, несмелым языком:
Если мое робкое допущение,
Что золото, которое вы тянули,
Когда, смеясь, рассказывали о любви,
Есть обычное украшение вашей семьи,
Справедливо, то не верю, чтобы вы мне не сообщили,
Любите ли вы «тянули»,
Птичку «сплю»?
А также в науке «русский язык» прошли ли
Спряжение глагола «люблю»?
Старое воспоминание жалит.
Тени бежали.
И милая власть жива,
И серы кружева.
Ветер, песни сея,
Улетел в свои края.
Всё забыло чары дел.
Лишь бессмертновею
  Я.
Только.
И кроме того, ставит ли учитель двойки?

1908, 909