Велимир Хлебников - Том 3. Поэмы 1905-1922

• Название: Том 3. Поэмы 1905-1922
• Автор: Велимир Хлебников
• Издательство: ИМЛИ РАН
• Жанр: Поэзия
• Год: 2002
• ISBN: 5-9208-0021-6, 5-9208-0107-7

В Собрание сочинений входят все основные художественные произведения Хлебникова, а также публицистические, научно-философские работы, автобиографические материалы и письма.

В третьем томе представлены поэмы В. Хлебникова 1905–1922 гг.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

<1910>, 1913

Медлум и Лейли*

Два царя в высоком Курдистане,
Дочь и сын растут у них.
Годы носят свои дани,
Молодые уж невеста и жених.

Серебро и чернь во взорах,
Дышат негою ресницы,
Сердце бьется, Лейли шорох
Медлума слушает десницы.

И в жизни царских детей
Плетет паутину страданье.
Жили когда-то между людей
Медлум и Лейли – так гласило преданье.

В время осеннее,
В день вознесения,
Только три поцелуя
Смертным даю я.
Только раз в году
Я вас вместе сведу,
И с звездой сплетет звезду
Три лобзания на ходу.

Будешь инок, купец и вояка,
Девой смертной, владыкой иль рыбарь,
Только пусть воля будет трояка,
Чтобы божьей свободе был выбор.

И почует воздух холю,
Дышит светом ветерок,
И исполнит твою волю
Ветхий деньми кроткий бог.

Узревший, что серебряным крылом
Медлум закроет слабую Лейли,
Становится волшебным мудрецом
Среди сынов земли.

Луч золотой
Полночь пронзил,
То Медлума лобызанье той,
Кому Медлум бессмертно мил.

Божественный свет
<Угас> в небесах,
Неясный шлют привет
Деревья в лесах.

И душа пылает всюду
По лицу земной природы,
И, смирясь, внимают чуду
Изумленные народы.

Все меняет говор, норов
И правдивый гонит лик
Для любви нескромных взоров,
Для проказы и погонь,
И трепещет, как огонь,
Человеческий язык.

К временам стародавним
Возвращается племя земли,
Камень беседует с камнем
О веселии вечной любви.

Загорясь противоречьем
К временам обыкновенным,
Все запело человечьим
Песен словом вдохновенным.

В этот миг золотого сияния
В небе плещущих огненных крыл
Только выскажи лучшие желания
Три, чтобы выбор у Господа был.

– Кто был обижен земной
Сечей отцовских мечей,
По смерти оденется мной
В светоч венка из лучей.

Из сумрака серого
Рождается дерево,
Нагибаясь к соседу,
И веет беседу.

Час божества
В листьях растения,
Глаз существа
Видит в смущении.

В душах отчаянья мрак,
Если расстроится любящих брак.
Два разрушенных венца,
Два страданья без конца.

Где живут два рода в ссоре,
Где отцов пролита кровь,
Там узнает желчь и горе
И безгрешная любовь.

И Медлум, и Лейли
Узнают роковое «нет».
Что ответить им могли
Питомцы неги слабых лет?

Священны в желаниях родители,
Но и у молодых есть права,
В отчаянии к бессмертия обители
Лейли промолвила слова:

– О, если расставаться нужно
Двоим нам в свете этом,
То разреши, Господь, чтоб дружно
Гореть могли мы звездным светом.

Бог, чье страшно молвить имя
Рту земного и везде,
Повели, чтобы могли мы
Вверить жребий свой звезде!

И молитвы тихой колос
Сотворяет зерно хлеба,
И Господь услышал голос
С высоты ночного неба.

Где жизни правдой бедность,
Там проходят чудеса,
Лучами прекрасную бледность
Раздвояют небеса.

Где веселию граница
Нигде не знавшего вражды?
И, чуда новая страница,
Горят две яркие звезды.

Небосклон
Двух сияющих сторон
Вам жилищем обречен,
Там блестите ты и он.

Там, звездою мчась вдоль круга,
Над местами, где любили,
Пусть Медлум узнает друга
В ярком вечера светиле.

Ты, отрок непорочный,
Возьмешь простор восточный,
А ты, прекрасная Лейли,
Взойди над сумраком земли.

И, покорна небесам,
Запад выбрала Лейли,
И к восточных звезд лесам
Пригвождает желчь земли.

Старики, подьемля вежды,
Мимо призрака земли
Узнают во тьме одежды
Мимо мчащейся Лейли.

И, узрев чело для дум
На востоке между тучами,
Говорят: то наш Медлум
Объят грезами летучими.

<1910>

«Напрасно юноша кричал…»*

Напрасно юноша кричал
Родных товарищей веселья,
Никто ему не отвечал,
Была пуста и нема келья.
Народ на вид мученья падок,
Народу вид позора сладок,
Находчив в брани злой глагол.
И, злоязычием покрыт охочим,
Потупив голову, он шел.
Ему Господь – суровый отчим.
Ремнем обвитый кругом стана,
Он счастья пасынок и пленник,
Он возвращенный вспять изменник.
Кругом суровая охрана,
Для ней пустое голос денег.
Чья скорбь и чье лицо,
Как луч, блистающий сквозь тьму,
В толпе почудилось ему?
И чье звенит по мостовой кольцо?
Сей вид условный
Души печали, но немой,
Что всемогущий быт сословный
Сокрыл прозрачною фатой.
Но любопытные старухи,
Кивая, шепчутся о ней.
И надвигает капелюхи
Стража, сдвигался тесней.
И вот уж дом. Хвала
[Пророку мира] Магомету!
Да благословит сей дом Алла!
С словами старого совета
Значенья полны письмена
Хранила старая стена.
Молчит суровое собранье,
Оплот булгарского владавца,
Выбирает, потупив взоры, наказанье,
Казнь удалого красавца.
И он постиг свою судьбу,–
Висеть в закованном гробу
На священном дубу,
На том, что выше всех лесов.
Там ночуют орлы,
Там ночные пиры
Окровавленных сов.
[Озирая гроб дубовый,
– Казнь легка и высока! –
Так заметил суд суровый].
И на ящик замка
Опустился засов.
Молитвы краткие поклоны
Прервали плавно текший суд,
И в ящик стук, и просьбы стоны,
И прочь тяжелый гроб несут.
Пространство, меры высоты,
Его отделяют от земли.
Зачем уделы красоты,
Когда от казни не спасли?
Внизу – поток, холмы, леса,
Над ним [сияет звезд] костер.
Потомство темное простер
Дуб в [ночные] небеса.
Булгар, борясь с пороком
И карая зло привычек,
На этом дереве высоком,
Где сонмы живут птичек,
Сундук повесил с обреченным,
В пороке низком уличенным.
Как гвоздь и млат, мрак гробовой;
Биясь о стены головой,
Живя в гробу, еще живой,
Сквозь деревянные одежды
Искал луча надежды.
Но нет ее. И ветер не уронит
Гроб, прикованный цепями,
И снова юноша застонет
К смерти прикован<ный> людями.
Он долго должен здесь висеть,
В тугих ремней, зав<язан>, сеть…
Когда же гроб истлевший упадет,
Засохший труп в нем взор найдет.
То видит Бог. Ужасна кара
За то, что был беспечен в страже
Владавца темного коня.
Закон торгового булгара,
Рабынь искусного в продаже,
Жесток, невинного виня.
[И если гордость уберечь
Владавца отрок не сумел,
Тому виной не слабых меч,
Но ночь – царица дел.
Он не уберег
Владавца темного коня.
С признаньем смешанный упрек:
Богини страсти то вина].
Служанки робкой в ставню стук:
– Пора! Пора!
Пусть госпожи уходит друг
До света со двора.
– Уж поздно, исчезают грезы,
И звезды сделались серей.
Уходишь ты, – приходят слезы.
Прости, прости – и будь скорей
И восточных благовоний
Дым рассеял свет лучей.
Отрок, утром посторонний,
Исчезает из дверей.
Но не ржет и не храпит
Конь, избранник табунов,
Лишь поодаль всадник мчит
Князя волжских скакунов.

В глубине святой дубровы,
Где туманно и сыро,
Взором девственным суровы
Поют девы позморо.
Встав кумирами на кадки
Под дубровою в тени,
Встав на сломанные пни,
В изваяний беспорядке,
Тихо молятся они.
Из священных ковшей
Молодой атепокштей
От злых козней застрахованное,
От невзгоды очарованное
Подает золотистое пиво.
И огни блестят на диво
Строем блещущих свечей,
Точно ветреный ручей.
Песнь раздалась вновь сугубо,
Слух великого отца
Не отсутствует нигде.
И незримого жреца
В глубине святого дуба
Тихо гремлет «сакмедэ!»
И его дрожащий голос
Громче сонма голосов
На поляне меж лесов,
Где полдуба откололось.
И тихо, тихо. Тишина
Прильнула к <–> кустам.
Вдруг смотрят, перст прижав к устам,
Идет прекрасная жена.
Обруч серебряный обвил
Волну разметанных власов,
И взор печалью удивил
Робких обитателей лесов.
Упали робкие мордвины:
– Мы покорны, мы невинны.
Словами Бога убеждают
И славословьем услаждают.
Не так ли пред бурею
Травы склоняются листы?
Они не знают, видят гурию
Иль деву смертной красоты.
Она остановилась.
– Где он? –
Промолвила она и оборотилась.
Вдруг крик и стон.
Внезапная встала прислуга,
Хватает за руку пришелицу
И мчит ее за мост, где влага.
И вот уж коней слышен топот,
За нею пыль по полю стелется,
И вот уж замер грустный ропот.
И, пораженная виденьем,
Мордва стоит в оцепененьи,
И гаснут на устах
Давно знакомые песнопенья.
Быть может, то Сыржу
Вновь пленяет Мельканзо.
Я видел деву. Я сужу:
У ней небесное лицо.

Над мужниной висит зазубренный тесак,
А над женскою постелью
Для согласования веселья
Был шелковый дурак,
Под ним же ожерелье.
И, как разумная смена вещей,
Насытив тело нежной лаской,
Жену встречает легкой таской.
Так после яств желают щей.
А между тем, всегда одна
Ходила темная молва:
Будто красавица-вдова
Была к владавцу холодна.
И, мстя за холод и отказ,
Жестокий он дает наказ:
Коня счастливцу дать стеречь,
Похитить, умчать и казни обречь.
Но о лукавой цели умолчали
Слухи позора и печали.

<1911>