Олег Фурсин - Барнаша

• Название: Барнаша
• Автор: Олег Фурсин
• Издательство: Издатель ИП Янбеков И.К.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93150-007-3

«Барнаша» («сын человеческий» на арамейском языке) — книга прежде всего о Христе. Именно так он предпочитал именовать себя.

Вместе с тем, это книга о разных культурах и цивилизациях, сошедшихся на стыке веков то ли в смертельной ненависти, то ли во всепобеждающей любви друг к другу.

Египет, изнемогший под бременем своей древности, уже сошедший с мировой сцены, не знающий еще, что несмолкающие аплодисменты — его удел в истории времен и народов.

Взлетевший на самую верхнюю точку победного колеса Рим, и римлянам еще не дано понять, что с этой точки можно теперь лететь только вниз, только под уклон, лихорадочно, но безуспешно пытаясь спасти все, что дорого сердцу. Вечная, древняя, как сама Земля, история Израиля, и его малой частицы, но самой беспокойной, самой благословляемой и самой проклинаемой до сегодняшнего дня — Иудеи.

Все это отражено в судьбах людей, смеющихся и плачущих, утопающих в крови или в ласках, живых или ушедших. История — это, в общем, история людей, а не стран. Глупо вести сухой отчет событиям, забывая о тех, кто принимал в них непосредственное участие, кто творил историю собственными жизнями…

---

— Всадническое сословие и ты, Сеян, всегда были преданы мне. Я ценю это. Ты — только друг принцепса, но власть у тебя не меньшая. Удовлетворись этим. Моя родня поднимет немалый вой, коли ты полезешь со своим колом в их знатные дырки. Хватит и того, что ты опустошаешь их карманы.

Сеян стал рваться из объятий императора.

— Стой, стой, что ты рвёшь удила, как молодой конь! И глазами сверкаешь… Кто же не знает, что ты уже приласкал печальную вдову? Агриппина мне все уши прожужжала, а я делаю вид, что не слышу. Оглох по-стариковски. Сына-то нет всё равно… Какая мне разница, куда свой кол вставляет Сеян, я за своим-то не часто проследить успеваю. Но женитьба — дело иное, да ещё такая. За тобой потянутся другие. И в Риме скоро не станет сословий, а это уже не шутки. Принцепсы — люди смертные, как все, и я не желаю уйти раньше, чем придёт мой срок. Я их сам всех отправлю…

Возражать не приходилось. Римская знать действительно была бы против подобного брака. И Тиберий был готов отправить всю родню в печальное путешествие, возглавляемое десигнатором[192]. Но только что же следовало делать ему, Сеяну, в таком случае?

В одном из его имений грустила бывшая жена, Апиката. Он отобрал у неё детей после развода, и он же, Сеян, лишил её возможности выйти замуж повторно. Даже не так — он лишил её возможности всякой жизни вообще. Она была заперта им, надёжно укрыта от всего света. Так он был устроен. Не мог бы перенести измены той, что была им любима когда-то. Матери его детей. Его женщины — это другое, их может быть много. Для неё же без него и детей жизни быть не должно.

В другом из римских богатых домов грустила ещё одна женщина. Впрочем, снова не то слово, что значит грустила? Сходила с ума, заливалась плачем, билась в судорогах… Он обещал ей, что женится. Она хватала его за руки, когда он уходил от неё, цеплялась за одежду. Не потому, что любила его, хотя когда-то так и было, любила. Но теперь он был единственным, в чьём присутствии смолкала её недремлющая совесть. В чьём присутствии она избавлялась от тени отравленного мужа. От тени четырёхлетнего сына, что по воле мстительных богов внезапно последовал за погубленным ею отцом в могилу. Тиберий отказал Сеяну в просьбе. Он снова лишал Ливию надежды. А Сеяна — покоя… И лишнего преимущества в тайной борьбе за власть!

Шум в окне, ведущем во двор, отвлёк Сеяна от нелегких мыслей. Его гость был на пороге, молодой, подающий надежды гость. Низко кланяющийся раб доложил о приезде через несколько мгновений. Особой нужды в этом уже не было. Экседра[193] недаром выходила одним из окон во внутренний двор. Все последние годы Сеян устраивал свои жилища так, чтобы видеть гостей раньше, чем они доберутся до хозяина. Гостями могли быть посланцы Тиберия, и недобрые посланцы. Он хотел быть готовым к любой встрече…

Сеян приветствовал гостя у дверей экседры, покинув для этого свой солиум. Чувствовалось, что он действительно рад. И приветственная улыбка, и слова, обращённые к гостю, были дружественными, тёплыми. Что крайне редко случалось с Сеяном.

— Я рад видеть тебя снова, — и Сеян произнёс громко и вслух полное имя гостя.

Тот вздрогнул, оглянулся на дверь комнаты, уже прикрытой вышколенным рабом.

— Луций, я предпочитаю, чтоб никто не знал о моём приезде к тебе. Не стоит привлекать внимания к моему имени. Я просил тебя об этом не раз…

— Возможно, ты прав, но не здесь, не на моей вилле, где все преданы мне, потому что обязаны, потому что боятся.

— Пытки могут оказаться страшнее страха перед тобой. Конечно, это всего лишь частный визит к знакомому, но когда люди нашего звания встречаются наедине, вдали от глаз и ушей наблюдателей — невольно возникают подозрения, что это неспроста. Я привык быть осторожным. И не хотел бы объясняться с кем бы то ни было, откуда такая дружба между нами.

— Хорошо, мой молодой и очень осторожный друг. Я оставлю от твоего гордого имени лишь одно — скажем, Нерон… Должен же я как-то к тебе обращаться?

Гость казался всё таким же насторожённым и недовольным.

— Нерон — тоже громко, когда это родовое имя. Впрочем, пусть так.

Сеян вновь удобно устроился в своем любимом солиуме. Поначалу, правда, он предложил своё кресло домовладельца гостю. Но тот выбрал весьма удобную катедру[194], повозился, устраиваясь на подушках. Устремил свой взор в проём окна.

— Боги, — сказал он, — как же здесь хорошо!

Сеян был привычен к своему жилищу. Но, услышав слова гостя, улыбнулся. И ещё раз с удовольствием окинул взглядом то, что ему принадлежало. Стены комнаты украшены фресками, всё из жизни богов. Много белого и синего цвета, цвета небес и моря. Потолок — ряд перекрещивающихся под прямым углом балок. Между ними углубления, раскрашенные в тёмно-синий цвет. Всё остальное выложено стеклянными пластинками. Пол устлан цветными камнями и мраморными плитами, образуя узор бело-синих оттенков. В открытый проём окна видны синие волны озера. И вправду — хорошо. Словно комната — продолжение лазури неба и белых кружев облаков.

— Ты непозволительно и вызывающе богат, Луций. Трудно справиться с завистью, когда видишь такую красоту, но ею не владеешь. Надо быть очень, очень великодушным человеком, чтобы простить тебе это.

Сеян улыбнулся беспечно. Человек, который произнёс эти слова, был в самом деле великодушен. И Сеян это знал.

— У императора есть всё это и даже больше. А остальные мне не страшны, — подумав, ответил он гостю.

Тот взглянул на него, и тоже улыбнулся в ответ. Помолчали вдвоём, им это было нетрудно. Казалось, для понимания слов им вообще не нужно.

37. Письмо Иродиады

«…искать с тобой встречи, первосвященник, я не буду. И ты не пытайся найти меня где бы то ни было для переговоров. Знаю, что появление этой женщины, этой развратницы, в женской половине Храма принесло бы тебе немало похвал. Прояви я хоть немного интереса к Богу твоих праотцев, поклонись я Господу Авраама и Иакова, ты снискал бы всеобщее уважение. Как же, Иродиада, грешница и матерь всех грешниц в стране, обращена к истинному Богу и покаялась.

Но это смешно, и ты знаешь, что это смешно. Почти так же странно и смешно было бы появление тебя во дворе Храма Великой Матери. Если бы вдруг ты пришел поклониться Ей, а не проклинать её верных поданных. Согласись, священник, каждому из нас приходится занимать своё место в этом мире, и не стоит менять это место без особых причин. Нам ведь уютно каждому в своей одежде, не правда ли?

Но тогда зачем мои люди добивались встречи с тобой, спрашиваешь ты себя, наверное. Я хочу предложить тебе обмен. Мой род в лице деда немало сделал для вас, служителей Храма. Ты служил когда-то в голубой ризе первосвященника на ступенях построенного им Храма, теперь это делает твой зять, и будут делать твои внуки. Я нахожу, что это немало. И ты должен мне. Впрочем, догадываюсь, что эта давняя услуга, уже оказанная, ничего для тебя не стоит. Таковы все мужчины. А мужчины, любящие лишь Бога на этой земле, вдвойне неблагодарны. Что им все окружающие, когда их повелитель — сам Бог? Они служат лишь ему, лишь Его воля и благо — их закон. И долги они никому не выплачивают, слишком привыкли к тому, что все вокруг должны им. Они — единственное лицо Бога, которое знает народ, и не стесняются этим пользоваться. Я не пытаюсь обидеть тебя, да и можно ли обидеть правдой умного человека? Но я и не прошу прощения за то, что напомнила о твоём долге. Мне хотелось отметить, что Ироды щедры, и умеют оценивать услуги. Кто знает, как высоко поднимется Иродиада, и что тогда может спросить у неё Ханан бар Шет…

Но то лишь мечты Иродиады, скажешь ты, а мне нужно нечто посущественней. Что ж, я постараюсь быть тебе полезной прямо сейчас.

То, что я открою тебе, знают немногие. Префект ждёт встречи с неким Ормусом из Александрии Египетской. Ормус — жрец, как и ты, правда, иного Бога. Забавно, мой великий дед когда-то и тебя привез со всем твоим многочисленным и жадным семейством из этого города. В твоих книгах немало рассказов о чудесах Господа, но почему-то он не являет их сегодня и сейчас. Быть может, он спит, в годы страданий и бед, развала страны и засилья чужеземцев, не знаю. Мне всегда казалось, что он мог бы быть несколько милостивее к тем, кому обещал власть над всем миром. Великая Мать, по крайней мере, даёт то, что обещает — любовь. Что же касается Ормуса, он и сам — великое чудо своего Бога. Его руками излечиваются болезни, его взгляду подчиняются толпы. Он чувствует людей по лицам, он читает их судьбы прикосновением. Немного есть людей на свете, равных ему в знании людей и богов.

Об истинной цели его приезда можно только догадываться. Но я немало плачу людям, что окружают префекта. Они слушают, они наблюдают, они догадываются. Одна из догадок кажется мне близкой к истине. Имя пророка Йоханана знакомо тебе не меньше, чем мне. Префект интересовался Йохананом так, как будто предмет наших религиозных разногласий занимает его больше всего на свете. Зачем ему искать Йоханана — не для того ли, чтобы покаяться? Это так же смешно, как наше с тобой обращение. Понтию Пилату так же удобно в своей одежде, как нам в своей, нет сомнений. Он готовит встречу Ормуса с Иоанном. Что же должна дать встреча Ормуса с Иоанном? Пророк, охотно обличающий всех нас, искренне любимый народом. Народом, падким на осуждение высоко стоящих над ним властителей. И вот этому любимцу толпы Ормус подарит всё, что знает и умеет сам. Кем станет тогда Йоханан в глазах толпы? Наделённый столь огромной силой?