Александр Беляев - Слепой полет

• Название: Слепой полет
• Автор: Александр Беляев
• Жанр: Научная Фантастика

Закон причинности – это бесконечно сложный механизм из зубчатых колес и шестерен. Кто бы мог подумать хотя бы о такой связи явлений: в Свердловске молодой ученый Меценко предложил своему другу – летчику Шахову осмотреть его лабораторию. Шахов осмотрел ее, похвалил работу товарища и ушел. Только и всего. А из-за этого визита старший радист в Гонолулу едва не сошел с ума. Редактор «Нью-Йорк трибюн» разбудил по телефону среди ночи сотрудника, ведущего отдел «Новости науки и техники», заставил его писать статью, которую потом еще и не принял. Советские граждане Барташевич и Зубов целые сутки ужасно волновались, а с самим летчиком Шаховым случилось такое, чего он всю свою жизнь не забудет.

---

Старт произошел второго ноября, в шесть часов утра без всякого торжества. Не было ни газетных репортеров, ни блеска юпитеров, ни суетливых кинооператоров, ни оркестра, ни речей. Все напоминало будничный облет нового аппарата. Присутствовала только бригада, создавшая 3-1.

Летчик Шахов в кожаном костюме и шлеме, высокий, здоровый, подошел к кабине. На бритом лице спокойная улыбка. Крепко пожал руки товарищам, быстро взобрался по лесенке и захлопнул за собой дверь. Через минуту заревели моторы, метнулись и превратились в трепещущие прозрачные круги пять пропеллеров. 3-1 легко отделился от площадки аэродрома и начал круто забирать высоту. Рокот моторов затихал в звездных просторах неба.

– Долетит! – уверенно сказал Зубов, когда стратоплан скрылся.

– Долетит! – как эхо отозвался Барташевич. А через десять минут они уже разговаривали с Шаховым по радио, как будто и не расставались с ним.

– Алло, Шахов! Летишь?

– Лечу! Все отлично. Аппараты действуют безукоризненно.

– Ну-ну, Шахов, делай шах королю, – острил Барташевич. Полет продолжался. Шахов периодически сообщал:

«Высота двенадцать километров. Перехожу на дюзы». «Высота двадцать пять. Скорость – тысяча километров в час». «Миновал Омск... Красноярск... Высота тридцать километров». «Пролетел над Витимом». И вдруг радиопередачи прекратились.

Потекли минуты напряженного ожидания. Зубов начал нервно вызывать Шахова. Ответа не последовало. Тревога росла. Лица Зубова и Барташевича словно постарели в несколько минут. Они избегали смотреть друг на друга, чтобы на лице другого не прочесть своих собственных черных мыслей.

Время шло. Зубов нетерпеливо поглядел на часы.

– Он уже должен опуститься в Хабаровске... Посидели еще несколько минут в гнетущем молчании. Позади послышался тяжелый вздох. То незаметно вошел старый мастер Бондаренко.

– Так вызывайте же Хабаровск, – сказал он раздраженно, словно простуженным голосом. Его сумрачное лицо передергивала нервная судорога.

Зубов хотел и боялся вызвать Хабаровск. Наконец вызвал.

«Не прилетел. Ждем с минуты на минуту», – был ответ.

Старый мастер снова шумно вздохнул.

– Ждут!.. Авария, не иначе. Надо сообщить на Алдан, чтобы выслали самолеты на поиски...

Да, больше ничего не оставалось.

Настал день – тяжелый день... Зубов и Барташевич перед этим уже не спали несколько суток, готовя 3-1 к полету. И теперь они шатались от усталости, но о сне не могли и думать. Ждали вестей, каковы бы они ни были. Мучила неизвестность. Через несколько часов алданские товарищи сообщили, что в месте предполагаемого пролета обыскано все по радиусу в пятьсот километров, никаких следов не найдено, что многие жители слышали в это утро глухой, громоподобный гул, прокатившийся с запада на восток.

По запросу Зубова с Камчатки сообщили, что у них слышался вечером, около шести часов, «гул и гром», и так же от запада на восток.

Зубов и Барташевич с недоумением посмотрели друг на друга.

– Это он! Значит, Шахов не погиб! – вздохнув с облегчением, сказал Зубов.

– И пролетел дальше, – задумчиво прибавил Барташевич. – Но почему? Что с ним произошло?

– Быть может, порча аппаратов... Не мог остановить работу дюз.

– Невероятно! – возразил Барташевич. – Все испытано, проверено. И потом, не могли же сразу испортиться и реактивные двигатели, и винтовая группа, и радио. – Барташевич помолчал и сказал сквозь зубы:

– А может быть...

Зубов посмотрел на хмурое и вдруг ставшее злым лицо Барташевича и понял его мысль, его подозрение: измена Родине...

– Не может этого быть! – горячо воскликнул Зубов. Барташевич резко стукнул кулаком по столу.

– Но тогда что же, что?

Зубов только вздохнул.

Прибежал рыжий радист, с красными от усталости глазами.

– Морская радиостанция Гонолулу, – задыхаясь, возбужденно заговорил он, – принимала сигналы бедствия в продолжение трех или четырех часов с Берингова моря...

– А почему же ты не слыхал? – набросился на радиста Барташевич.

– Я принимал Алдан, Хабаровск, Сахалин...

– Это Шахов! – воскликнул Зубов. – Конечно, у него какая-то авария... А ты говорил! – прибавил Зубов, с упреком посмотрев на Барташевича.

– Я ничего не говорил, – смущенно ответил тот. – Я только подумал. А мысли всякие – и непрошеные в голову лезут.

«Лучше смерть с честью, чем бесчестье измены!» – подумал Зубов и сказал:

– Сигналов больше не было. Значит, Шахов погиб в Беринговом море у берегов Северной Америки или на самом континенте.

Зубов и Барташевич опустили головы. После острых волнений наступила реакция. Зубов едва сидел на стуле. Барташевич оперся руками на стол, положил русую голову и сонно сказал:

– Надо послать радио на Аляску. В Америку... США... Кто-то хлопнул его по плечу:

– Уснул, что ли? Читай! – Бондаренко положил на стол вечерний выпуск «Уральского рабочего».

Барташевич вздохнул, словно пробуждаясь от глубокого сна, подняв голову, потер глаза, начал читать и вдруг взволнованно и громко заговорил:

– Он жив! Он еще жив! Летит! Конечно, это снова он, Шахов! – и протянул Зубову газету, в которой была напечатана телеграмма ТАСС из Нью-Йорка о «таинственном болиде».

Нервное напряжение прорвалось у Барташевича смехом:

– Шах королю! Задали мы им загадку... Да себе тоже, – прибавил он задумчиво и сильно тряхнул головой, выбрасывая снова лезшие непрошеные мысли. – Уж не задумал ли Шахов самовольно совершить кругосветный полет?

– Шахов достаточно дисциплинирован, чтобы не делать таких мальчишеских выходок, – снова возразил Зубов. – И, потом, зачем в таком случае ему было посылать сигналы бедствия?

– А почему он замолчал?

Зубов и Барташевич снова посмотрели друг на друга. Если бы оба не были так утомлены и озабочены, они рассмеялись бы – до того комично-обалделыми были их лица.

4. СЛЕПОЙ ПОЛЕТ

Шахов, как и его друзья, снимаясь с аэродрома, не сомневался в удаче полета. Пропеллеры тянули великолепно. 3-1 быстро набирал высоту. На потолке тропосферы и даже субстратосферы моторы благодаря компрессорам работали безукоризненно, перекрывая запроектированный потолок. Только поднявшись в стратосферу, они начали «задыхаться» от недостатка кислорода и давать перебои. Но это было явлением нормальным и заранее предусмотренным. Шахов выключил моторы и пустил в ход дюзы. Он полетел быстрее звука и уже не слышал громовых раскатов взрывов. Лишь при каждом ускорении – при каждом новом броске вперед – он чувствовал, как спинка кресла толкает его в спину, при этом сжималась грудь, становилось немного трудно дышать и кружилась голова – реакция кровообращения.

Но сильный организм Шахова легко справлялся с этими недомоганиями. В общем. Шахов чувствовал себя хорошо. Сверхскоростной полет сам по себе был неощутим. В кабине тихо, тепло, светло, воздух насыщен кислородом, который пьянит и веселит, как вино. Ни малейшей качки. Можно подумать, что стоишь на месте. Только подрагивание и движение черных стрелок на белых циферблатах измерительных приборов говорили об огромной высоте и быстроте полета. На карте черный карандаш в рычажке отмечает курс. В этом слепом полете Шахов чувствует себя спокойнее, чем в обычных полетах.

Весело напевает. Смотрит сквозь стекло окна на аспидно-черное небо с яркими немигающими звездами и радужным полотнищем Млечного Пути. Черная линия уже приближается к Кяхте. Шахов со свойственным ему спокойствием сообщает и об этом друзьям. Радио под рукой. Можно разговаривать, не отрываясь от пульта управления.

Шахов проголодался.

Вынимает плитку шоколада и подносит ко рту.

И вдруг чувствует такую невыносимую, режущую боль в глазах, что вскрикивает и закрывает их. «Что такое? Словно сухой горчицы под веки насыпали». С трудом открывает глаза. В кабине совершенно темно. Почему лампочка внезапно погасла? Шахов шарит рукой, находит включатель, поворачивает – темно, поворачивает еще раз – темно. Достает лампу рукой, и ощупывает. Горяча.

Лампа светит! Значит, он ослеп! Сильнейшие, режущие боли в глазах не прекращаются.

Шахов был летчиком уже второй десяток лет. И в первый раз почувствовал нечто похожее на страх. Нервный клубок застрял в горле, холодок пробежал по спине, задрожали руки.

Что теперь будет с ним? Положим, он сумеет сообщить по радио, но что могут сделать его друзья? Другого стратоплана нет, ни один самолет не поднимется на такую высоту и не имеет такой быстроты полета. На лету Шахова не снять. Хорошо еще, что столкновение невозможно – на такой высоте никто не летает.

Он жив, пока летит, а летит – пока хватит горючего, то есть сутки. Снизиться он не может. Никакие аппараты слепому полету не помогут, если сам летчик слеп. И при посадке он неминуемо разобьется вместе с машиной.

Если бы можно было набрать скорость километров восемь в секунду, то 3-1 стал бы вечно носиться вокруг Земли, как ее спутник, преодолев земное притяжение. Но такая космическая скорость для 3-1 недостижима. Да это и не спасло бы Шахова. Всего через сутки кончатся запасы кислорода, и Шахов задохнется.