Василь Быков - Собрание военных повестей в одном томе

• Название: Собрание военных повестей в одном томе
• Автор: Василь Быков
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-53418-0

Есть основания полагать, что данный файл создан без сверки с изданной книгой, путем объединения файлов, уже существующих в сети. Текст книги с высокой вероятностью не соответствует печатному изданию.

Василь Быков - выдающийся мастер военной прозы ХХ века. Главная тема произведений писателя - человек на войне - всегда высвечивала проблему нравственного выбора в жесточайших условиях войны: между жизнью ценой предательства и смертью с честью. Писателю свойственна бескомпромиссность позиции, послужившая поводом для нападок советской критики: писателя корили за хулу на советский строй. А он просто сумел реалистично определить грань, за которой начинается нравственное падение, и правдиво показать, что подлинный нравственный подвиг не выглядит как эффектное героическое действие.

В книгу включены самые знаменитые нашумевшие военные повести автора, принесшие писателю мировую известность и признание миллионов читателей.

Содержание:

1 Журавлиный крик (повесть, перевод В. Рудовой), стр. 7-74

2 Альпийская баллада (повесть, перевод М. Горбачева), стр. 75-171

3 Мертвым не больно (повесть, перевод М. Горбачева), стр. 172-352

4 Сотников (повесть, перевод В. Быкова), стр. 353-471

5 Обелиск (повесть, перевод Г. Куреневой), стр. 472-524

6 Дожить до рассвета (повесть, перевод В. Быкова), стр. 525-630

7 Пойти и не вернуться (повесть, перевод В. Быкова), стр. 631-758

8 Знак беды (повесть, перевод В. Быкова), стр. 759-957

---

– А тебе, гляжу, больше повезло, – рассудительно и вроде бы со смыслом намекнул старик.

Эти его слова неприятно задели Рыбака – какое ему дело? Но он спокойно ответил:

– Мое все впереди.

– Ясное дело – впереди. Так они не оставят.

Рыбак неприязненно посмотрел в угол – становилось не по себе от непрошеных пророчеств этого человека: откуда ему знать, простят или нет? У него шел зачет по особому от прочих счету, в благотворную силу которого он почти что поверил и старался подробнее все обдумать.

Но, видимо, это место было мало подходящим для длительных размышлений: только он сосредоточился на своих заботах, как по ступенькам опять застучали каблуки. Шаги замерли возле их камеры, громыхнул засов, и на пороге вырос тот самый Стась.

– На воды! Живо! И чтоб этот бандюга к завтрему был как штык! А ты, старый хрен, марш к Будиле!

Рыбак притушил в сердце вспыхнувшую было тревогу, взял из рук полицая круглый котелок с холодной водой. Петр из угла недоуменно уставился на Стася.

– А зачем, не знаешь?

Полицай с неподдельным весельем заржал:

– Знаю: в подкидного сыграть. Ну, живо!

Старик тяжело поднялся, подобрал с пола тулупчик и, нагнув голову, вышел из камеры. Все с тем же грохотом захлопнулась тяжелая дверь.

Встав на колени, Рыбак начал тормошить Сотникова. Тот, однако, только стонал. Тогда он одною рукой наклонил котелок, а другой приподнял голову Сотникова и немного влил в его рот воды. Сотников вздрогнул, но тут же жадно припал губами к шершавому краю котелка, несколько раз сдавленно, трудно глотнул.

– Кто это?

– Это я. Ну как ты? Лучше?

– Рыбак? Фу ты! Дай еще.

Рыбак снова придержал его голову – стуча зубами о котелок, Сотников выпил еще и пластом слег на солому.

– Что, мучили здорово? – спросил Рыбак.

– Да, брат, досталось, – выдохнул Сотников.

Рыбак заботливо оправил на нем шинель и привалился спиной к стене, рассеянно вслушиваясь в шумное дыхание товарища, которое, однако, помалу выравнивалось.

– Ну, как теперь самочувствие?

– Теперь хорошо. Лучше. А тебя?

– Что?

– Били?

Этот вопрос застал Рыбака врасплох. Он не знал, как коротко объяснить товарищу, почему его не пытали.

– Да нет, не очень.

Сотников закрыл глаза. Его изможденное, серое, с отросшей щетиной лицо едва выделялось в сумерках на серой соломе. В груди все хрипело. И тогда Рыбаку пришло в голову, что, пока имеется такая возможность, надо бы кое о чем условиться относительно предстоящих допросов.

– Слушай, я вроде их обхитрю, – шепнул он, склонившись к товарищу. Тот удивленно раскрыл глаза – широкие белки в глазницах тускло блеснули отраженным светом. – Только нам надо говорить одно. Прежде всего – шли за продуктами. Хутор сожжен, притопали к Лесинам, ну и...

– Ничего я им не скажу, – перебил его Сотников.

Рыбак прислушался, нет ли кого поблизости, но, кажется, всюду было тихо. Только сверху доносились голоса и шаги, как раз над их камерой. Но сверху его не услышат.

– Ты брось, не дури. Надо кое-что и сказать. Так слушай дальше. Мы из группы Дубового, он сейчас в Борковском лесу. Пусть проверят.

Сотников задержал дыхание:

– Но Дубовой действительно там.

– Ну и что?

Рыбак начинал злиться: вот же несговорчивый человек, разве в этом дело! Безусловно, Дубовой с группой в Борковском лесу, но оттого, что они назовут место его расположения, тому хуже не станет – полицаям до него не добраться. Остатки же их отряда как раз в более ненадежном месте.

– Слушай! Ты послушай меня! Если мы их не проведем, не схитрим, то через день-два нам каюк. Понял? Надо немного и в поддавки сыграть. Не рвать через силу.

Сотников, слышно было, будто насторожился, притих, дыхание его замерло – сдается, он что-то обдумывал.

– Ничего не выйдет, – наконец сказал он.

– Как не выйдет? А что тогда выйдет? Смерти достукаться легче всего.

«Вот дурила», – подумал Рыбак. Уж такого неразумного упрямства он не ожидал. Впрочем, сам одною ногой в могиле, так ему все нипочем. Не хочет даже шевельнуть мозгами, чтобы не потащить за собой и товарища.

– Ты послушай, – помолчав, горячо зашептал Рыбак. – Нам надо их повадить. Знаешь, как щуку на удочке. Иначе перетянешь, порвешь – и все пропало. Надо прикинуться смирными. Знаешь, мне предложили в полицию, – как-то сам не желая того, сказал Рыбак.

Веки у Сотникова вздрогнули, затаенным тревожным вниманием сверкнули глаза.

– Вот как! Ну и что ж – побежишь?

– Не побегу, не бойсь. Я с ними поторгуюсь.

– Смотри, проторгуешься, – язвительно просипел Сотников.

– Так что же, пропадать? – вдруг озлясь, едва не вскрикнул Рыбак и замолчал, выругавшись про себя. Впрочем, черт с ним! Не хочет – его дело; Рыбак же будет бороться за себя до конца.

Сотников задышал труднее – от волнения или от хвори; попытался откашляться – в груди зашипело, как на жаровне, и Рыбак испугался: помирает, что ли? Но он не умирал и вскоре, совладав с дыханием, сказал:

– Напрасно лезешь... в дерьмо! Позоришь красноармейскую честь. Живыми они нас не выпустят.

– Как сказать. Если постараться...

– Для кого стараться? – срываясь, зло бросил Сотников и задохнулся. Минуту он мучительно кашлял, потом шумно дышал, затем сказал вдруг упавшим голосом: – Не в карты же играть они тебя в полицию зовут.

«Наверно, не в карты», – про себя согласился Рыбак. Но он шел на эту игру, чтобы выиграть себе жизнь – разве этого недостаточно для самой, пусть даже отчаянной, игры? А там оно будет видно, только бы не убили, не замучили на допросах. Только бы вырваться из этой клетки, и ничего плохого он себе не позволит. Разве он враг своим?

– Не бойсь, – сказал он. – Я тоже не лыком шитый.

Сотников засмеялся неестественно коротеньким смехом.

– Чудак! С кем ты вздумал тягаться?

– А вот увидишь.

– Это же машина! Или ты будешь служить ей, или она сотрет тебя в порошок! – задыхаясь, просипел он.

– Я им послужу!

– Только начни!

«Нет, видно, с ним не сговоришься, с этим чудаком человеком», – подумал Рыбак. Как в жизни, так и перед смертью у него на первом месте твердолобое упрямство, какие-то принципы, а вообще все дело в характере, так понимал Рыбак. Но ведь кому не известно, что в игре, которая называется жизнью, чаще с выигрышем оказывается тот, кто больше хитрит. Да и как иначе? Действительно, фашизм – машина, подмявшая под свои колеса полмира, разве можно, стоя перед ней, размахивать голыми руками? Может, куда разумнее будет подобраться со стороны и сунуть ей меж колес какую-нибудь рогатину. Пусть напорется да забуксует, дав тем возможность потихоньку смыться к своим.

Сотников замолчал или, может, впал в забытье, и Рыбак перестал набиваться к нему с разговором. Пусть поступает как хочет – он же, Рыбак, будет руководствоваться собственным разумом.

Он лег на бок, подобрал ноги, повыше натянул воротник полушубка. Пока суд да дело, было бы неплохо вздремнуть, чтобы прояснилось в голове, потому как скоро, наверно, будет уже не до сна. Однако он верил в свою счастливую звезду и постепенно убеждался, что его отношения с полицаями обрели правильное направление, которого и нужно держаться. Если только Сотников своим нелепым упрямством не испортит все его планы. Но, видно, Сотников долго не протянет. Странным это было и противным – думать о скорой смерти товарища. Но иначе не получалось. В его смерти он видел единственный для себя выход из этой западни.

Задумавшись, Рыбак не сразу услышал, как что-то живое тихонько корябнуло по его сапогу, потом снова. Он двинул ногой и вдруг ясно увидел крысу – серый ее комок метнулся к стене и затих там: длинный и тонкий хвост настороженно пролег по соломе. Содрогнувшись, Рыбак пнул туда каблуком – крыса, тоненько пискнув, проворно скрылась в темном углу. По донесшейся из соломы тихой возне Рыбак, однако, понял, что там она не одна. Наверно, надо бы чем-то бросить в них, но под руками не было ничего подходящего, и Рыбак, сорвав с головы шапку, швырнул ее в угол.

Когда там притихло, он на четвереньках сползал за шапкой и опять привалился спиной к стене. Однако спать он уже не мог, сидел и с неясным брезгливым страхом вглядывался в крысиный угол.

Глава четырнадцатая

Петра привели не скоро, уже на закате солнца, когда сумерки в камере совсем сгустились и окошко вверху едва светилось скудным отсветом морозного дня. Да и в двери, когда та отворилась, уже не было прежней яркости – нагнув белую голову, староста молча переступил порог и сунулся на свое место в углу.

Полицай не спешил закрыть двери, и Рыбак у стены весь болезненно сжался, стараясь как бы исчезнуть во мраке этой вонючей камеры. Было страшно, что следующим опять вызовут его, хотя он понимал, что от полицая это ничуть не зависело. Но не вызвали никого, дверь наконец затворилась, надежно звякнул засов. Полицай, однако, – на этот раз кто-то другой, не Стась – направился не к ступенькам: его шаги в коридоре повернули а другую сторону. Вскоре в глубине подвала застучали другие засовы, раздались глуховатый окрик и женский короткий всхлип.