Маргарет Лерой - Жена солдата

• Название: Жена солдата
• Автор: Маргарет Лерой
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2016

Вторая мировая война все ближе и ближе подступает к Гернси. Вивьен де ла Маре понимает, что придется что-то принести в жертву. Не ради себя, ради двух своих дочерей и свекрови, о которых она заботится, пока муж воюет на фронте. Единственное, чего она не ожидает, так это того, что полюбит загадочного немецкого солдата, поселившегося в доме по соседству. Растет их чувство, растет и давление на Вивьен. С каждой неделей все больше и больше накладывается ограничений на еду и ресурсы. Несмотря на то, что Вивьен осознает всю опасность своих отношений с Гюнтером, она верит, что сможет сохранить и их любовь, и свою семью. Но когда она понимает, что оккупация становится все жестче, ей придется решить, готова ли она рисковать своим собственным счастьем ради жизни незнакомца.

---

— Колдунья сказала охотнику, чтобы он стрелял по уткам особенными пулями — серебряными, на которых изображен крест. Мужчина поплыл обратно на Сарк и снова уселся над Хавр Госселин. В спокойном воздухе за краем обрыва опять летели утки, выстроившись в идеальную окружность. Мужчина выстрелил серебряной пулей. Она попала в одну из уток, но не убила, а лишь ранила в крыло.

Возвращаясь домой, мужчина заметил среди других островитян девушку. Она была бледна, вся тряслась. И у нее была ранена рука.

Глаза Милли сияют. Она знает, что происходит в подобных сказках: ослепительные превращения — вещи становятся не тем, чем казались ранее.

— Это она, да, мамочка? Девушка — это та самая утка, которую он подстрелил. Она умеет колдовать и превращаться в утку…

— Да, я думаю, ты права, — отвечаю я.

Но я прислушиваюсь к ней лишь наполовину. Эта сказка задела во мне что-то, чего я не могу объяснить или выразить. Я так живо представляю себе картинку: маленькая лодка, серое море, серое небо, черные волосы девушки и ее бледное, напряженное лицо; девушка дрожит от боли, а по ее руке струится яркая кровь.

Переворачиваю страницу.

— Мужчина знал, что эта девушка и есть утка, которую он подстрелил. Но он посмотрел на нее и ничего не сказал. В течение многих лет после этого случая он хранил молчание и поведал о случившемся только в день своей смерти…

Милли задумалась.

— Он сожалел, да? Он не должен был в нее стрелять. Поэтому он никому не рассказывал.

Я думаю о том миге, когда они взглянули друг на друга, те двое — девушка, обладающая запретной магией, и мужчина, ранивший ее в руку. Когда он смотрел на нее, поняла ли она, что он никому не скажет, что он сохранит ее тайну?

Они стали соучастниками, и это тронуло меня.

Часть III: Октябрь 1940 — Сентябрь 1941

Глава 34

Набираю из бочки дождевой воды, она хорошо действует на волосы. Мою их и завиваю. Когда волосы высыхают, трясу кудряшками. Они пахнут свежестью и садом. Прибравшись после чая, надеваю свое лучшее платье, морского кроя. Оно сшито из шаньдунского шелка. У темной мерцающей ткани призматический блеск. Так сверкает масло на поверхности воды. Смотрюсь в зеркало своего туалетного столика. У него три створки, оно отражает само себя и множество сомнений внутри меня. Глаза блестят, вся покраснела и напугана, словно во мне сидит куча нетерпеливых, взволнованных женщин.

Приходит Бланш, чтобы пожелать мне спокойной ночи.

— Мама, ты великолепно выглядишь, — говорит она. — Ты уже много лет не надевала его.

В ее словах невысказанный вопрос.

— Мне просто захотелось надеть что-то получше, — отвечаю я.

— Это платье очень красивое, — говорит Бланш. — В нем даже можно пойти на танцы. И не скажешь, что ты чья-то мама.

Она задумчиво, возможно, немного завистливо, разглядывает меня. Потом отворачивается, пробегая пальцами по стоящей на пианино музыкальной шкатулке с нечетким изображением двух девушек в импрессионистском стиле.

— Можно? — спрашивает она.

— Конечно, можно.

Она крутит ручку. Музыка звучит, словно звенит множество крошечных колокольчиков. Звук серебристый и чистый, будто это стекло или лед. Бланш слегка раскачивается в такт. Она всегда танцует, когда слышит музыку, даже если это «К Элизе» из музыкальной шкатулки.

Мне становится неловко перед дочерью. Это она, а не я должна наряжаться.

— Бланш, а ты ведь больше ни разу не ходила на танцы вместе с Селестой.

— Ты имеешь в виду те вечеринки, которые были в Ле Брю?

— Да. Их больше не устраивают?

— О, нет. Я думаю, они все еще проводятся там, — говорит она.

— Я не стану возражать, если ты захочешь пойти. Правда. Если только ты будешь в безопасности. Если только тебя подвезут до дома.

— Да все нормально, мам.

— Но, мне показалось, тебе понравилось, когда ты ходила туда…

— Ну, одно время было весело, — говорит она. — Я люблю танцевать. Но потом я помолилась и решила, что это неправильно.

— Да, милая? Ты так решила?

Ее религиозное рвение порой заставляет меня содрогаться.

— Дело в том, что эти немецкие мальчики предлагают встречаться, — говорит она. — Но это было бы неправильно, да, мам? Стать девушкой немца.

Я удивлена. Не думала, что Бланш задумывается над этим.

— Ну, это с какой стороны посмотреть, — неопределенно говорю я.

— Я не хочу. И тебе бы тоже это не понравилось. — Ее взгляд сосредоточен на мне — голубой, как летнее небо. В нем сквозит такая ясность и чистота.

— Ну, конечно же, есть люди, которые этого не одобрят. Но если он хороший человек… — Я замолкаю.

— Но ведь в этом нельзя быть уверенной, так? — спрашивает она. — Я хочу сказать, ты же не можешь знать наверняка, хороший он или нет.

— А Селеста? — спрашивает она. — Она все еще встречается с Томасом?

Бланш утвердительно кивает.

— Он очень ей нравится, — говорит она. — Хотя, я думаю, что ей не следует с ним встречаться.

— А она знает, что ты так думаешь? Думаешь, что она поступает неправильно?

— Конечно, мама. Мы с Селестой говорим обо всем. У нас нет друг от друга секретов. Но она говорит, что я ошибаюсь, что он не такой, как все остальные.

— Что ж, может, она и права… может, он действительно не такой, как другие.

Музыка в шкатулке замолкает, когда заканчивается завод. Внутри слышны перестукивания и жужжание. Бланш закрывает шкатулку.

— И все равно, я не стану так поступать, — говорит она. — Я думаю… как вообще можно узнать кого-то по-настоящему? Как можно быть уверенным в том, что они из себя представляют?

— Но разве ты не можешь назвать человека хорошим? Даже если он воюет на другой стороне.

Она бросает на меня недоверчивый взгляд, словно я вообще ничего не понимаю.

* * *

Когда девочки и Эвелин улеглись, сижу на кухне и жду его. Тени бархатными складками залегают на стенах моей комнаты, меня начинают одолевать сомнения. Все становится очень отчетливым: необузданное, иррациональное намерение — необдуманное, импульсивное, неправильное. Сидя здесь, облаченная тенью, я принимаю решение.

Скажу ему, что больше он не может сюда приходить, я передумала. Наши отношения не могут продолжаться по многим, многим причинам. Он поймет или, по крайней мере, не будет удивлен. Может, даже стоит снять свое платье из шаньдунского шелка и надеть что-то будничное. Может, мне даже стоит задуть свечи, которые я зажгла наверху в своей комнате.

Слышу стук в дверь. Сердце подпрыгивает в груди. Иду открывать.

Он не улыбается. Вижу, что он тоже очень нервничает, и это кажется мне трогательным. Понимаю, что не смогу попросить его уйти. Я уже выбрала свой путь.

— Вивьен…

Мне нравится, как он произносит мое имя: медленно, почти бережно.

Он заходит и стоит в коридоре прямо передо мной. От его близости идет волна желания, но более рассеянная, более эфемерная, чем я чувствовала прежде, когда он пробегал пальцем по моему лицу. Лишь ниточка. Шепоток.

Отворачиваюсь и веду его вверх по лестнице, стараясь не разбудить спящих. Показываю ему, где скрипит, тихо говорю, на какие места лестницы наступать не нужно. Сердце бьется быстро, как у воришки. Я вор в своем собственном доме.

Открываю дверь и завожу его внутрь. Закрываю дверь и поворачиваю ключ в замке. Звук красноречиво повисает между нами.

Он стоит в свете свечей и смотрит, смотрит на меня, будто и не собирается отводить взгляд. Я думала, что в такой момент мне будет неловко, даже стыдно, но меня одолевает абсолютная радость от того, что мы вместе.

У меня появляется ощущение бесконечной свободы. В этой комнате мы можем делать, что захотим. Здесь, куда не добралась война. Меня переполняет радость, когда он заключает меня в свои объятия. Я пробегаю пальцами по его лицу, чувствую кости его черепа под коротко стрижеными волосами и ощущаю, насколько ему приятно мое прикосновение. Он ласкает меня руками, полностью захватывая меня своими прикосновениями.

С Юджином, много лет назад, когда мы еще занимались любовью, я всегда была как будто где-то вне происходящего, наблюдала со стороны. Смотрела с потолка, на расстоянии. Меня это не касалось, я была где-то на удалении, разделенная надвое: часть меня принимала участие, а часть просто наблюдала.

Но здесь, сейчас, я присутствую при каждом прикосновении, каждой ласке. Я четко ощущаю твердость его тела, запах его кожи, его губы на моих губах. Мое тело сотрясается от его рук, словно я разваливаюсь на части. Он прикрывает мне рот рукой.

— Тсс, — произносит он, — Тише.

Потом я чувствую его внутри себя, и мое тело обнимает его. Я прячусь в нем, прячу его в себе.

После мы тихо лежим рядом. Открываю глаза и вижу, что моя комната осталась такой же, какой и была, и это меня удивляет. У меня такое чувство, как будто я унеслась на большое расстояние и оказалась в другой стране.