Сергей Герман - Штрафная мразь

• Название: Штрафная мразь
• Автор: Сергей Герман
• Жанр: О войне

Осень 1943 года, самый разгар Великой Отечественной войны. Действие повести начинается на прифронтовом полустанке, куда приходит эшелон с пополнением бойцов, для готовящейся к наступлению Красной армии. В одном из вагонов везут будущих штрафников, несколько недель назад освобождённых из тайшетского лагеря, с направлением на передовую. Среди штрафников находится молодой уголовник Энгельс Лученков, сменивший своё «революционное» имя на более простое- Глеб. Вместе с ним в штрафную роту попадают его друзья, вор- рецидивист Никифор Гулыга и аферист Миха Клёпа. Красная армия готовится к наступлению и уже через несколько дней штрафников бросают в бой. Командует штрафной ротой капитан Анатолий Половков. Жёсткий и требовательный командир, после одного из боёв он расстреливает двух бойцов, попытавшихся дезертировать. Его подчинённых трудно назвать ангелами. Каждый из них со своим характером, с собственной «дурью» в голове. Многие из них не против выпить, подраться, нарушить дисциплину или сбегать в самоволку. Но большинство штрафников храбро воюют с врагом, приближая день победы. В штрафники попадают не только уголовники, но и обычные люди, которым не повезло. Кто-то попал в плен, кто- то оказался в окружении или в полицаях. По разному складываются их судьбы. Кто-то погибает, кого — то после ранения переводят в обычные части. Разведывательная группа Гулыги направляется в разведку, приближается к вражеским укреплениям, чтобы взять языка. Ценой огромных усилий им удается захватить немецкого офицера… Но внезапно группа обнаруживает себя. Погибает прикрепленный к группе офицер. Старший лейтенант Мотовилов, оперуполномоченный «СМЕРШ» обвиняет Никифора Гулыгу в измене. Его арестовывают. Через некоторое время погибает Клёпа. Почти уже никого не осталось из тех, с кем когда то Глеб Лученков из лагеря попал в штрафную роту. Только он и бывший колхозник Швыдченко, укравший корову. После одного из страшных боёв, Швыдченко, чтобв облегчить свою жизнь решает донести на Лученкова оперуполномоченному «СМЕРШ» Мотовилову. Сразу же после боя Лученкова берут под арест и помещают в землянку, под охраной часового. Задремав он просыпается от орудийных взрывов. Глеб понимает, что немцы прорвали оборону и надо искать спасения. Ему удаётся выбраться из разбитой землянки, ища спасения он бежит в лес, где получив ранение, попадает в плен. Впоследствии выясняется, что в этом подразделении служат русские, воюющие на стороне врага. Немецкому переводчику в беседе с Лученковым удаётся убедить его в том, что даже отказавшись от сотрудничества он всё равно останется предателем в глазах своего командования и бывших товарищей. Перед ним встаёт проблема нравственного выбора, отказаться от предложения и всё равно умереть предателем, либо остаться жить. Поиск ответов на тему добра и зла, позволяет осмыслить не только решение бойца- штрафника Лученкова, но и всю философию войны.

---

Стали ждать подходящего случая.

Тут вскорости бросили нас против партизан. Мы немецких офицеров перебили и к своим. Воевали. Потом соединились с Красной армией. Нашему майору орден Красной звезды, а нас всех в лагерь и оттуда в штрафную.

Ты вот только скажи мне, Аркаша, в чём я виноват и что мне надо было сделать? Как поступить? Не пошёл бы к немцам — сдох бы от голода. Остался бы у немцев, расстреляли свои. Что не так я сделал? — Сорвался на крик Джураев. Судя по всему его волновало мнение его друга.

— Всё так, Тимур — спокойно отвечал Аркаша. — Пропал бы ты в плену, сказали бы, что сдался в плен и умер изменником. Если бы убили свои, остался бы предателем. А погибнешь в штрафной, для семьи и всех остальных останешься героем.

Этот разговор повторялся между друзьями изо дня в день. При этом лицо Гельмана светилось каким то внутренним убеждением, и было в нем и чувство такого превосходства, что казалось, несмотря на свой возраст он гораздо взрослее и мудрее своего товарища.

* * *

Ночью штрафников выдвинули на передний край в окопы, которые раньше занимал стрелковый батальон.

Вскоре после этого появились все признаки скорого наступления. Было усилено наблюдение за обороной противника. В окопах появились незнакомые офицеры, которые с озабоченными лицами через стереотрубу вглядывались в немецкие позиции, старательно делали пометки на своих картах. Особое внимание уделяли пулеметным гнездам.

До первой линии немецкой линии обороны всего метров двести — триста. Нейтральной полосы фактически не было. Из немецких окопов была слышна русская речь.

Они кричали что — то из своих траншей. Вдруг лицо одного из штрафников передернуло судорогой, он резко развернулся и ушел по ходу сообщения в блиндаж. После боя он рассказал, что услышал голос своего товарища, с кем вместе был в плену. На следующий день штрафники пошли в атаку, русские в немецкой форме ожесточенно сопротивлялись.

В вермахте были итальянские части, испанские, румынские. Против Красной армии воевали мадьяры, чехи, финны, болгары. Были французы, которые приезжали воевать как на вахту.

Бывших красноармейцев и командиров тоже хватало. Кто-то ломался в лагере военнопленных, кто-то сам переходил на сторону врага. Немцы называли их легионеры. Они получали такой же солдатский паёк, как и немцы, но меньшее денежное содержание. Воевали против своих вчерашних товарищей уже в немецкой форме. Из татар, украинцев, кавказских народностей создавались отдельные национальные формирования.

После боя стали сортировать пленных. Отделили от немцев большую группу русских, украинцев, белорусов, азиатов и начали их бить. Пощады они не просили. Да вряд ли кто-нибудь бы их пощадил…

Вечером позвонил замполит полка.

— Половков, у меня тут военный корреспондент сидит. Очень с тобой хочет встретиться. Говорит, что воевали вместе.

— Как его фамилия?

— Жураховский! Знаешь такого?

— Жураховский…

Как же не помнить Костю, если тащил его раненого на себе летом 41 года.

— Конечно помню. Давай присылай его ко мне.

— Ладно пришлю. Только ты там, в личной беседе смотри не вдавайся в особенности своего подразделения. Понял? И пистолетик мне подбери какой нибудь небольшой. Тонька просит.

Половков знал, что замполит полка живёт со связисткой с полкового узла связи, то ли Тоней, то ли Соней. Точно, Тоней.

Командир штрафной роты не подчинялся командованию полка. Но обострять отношений не хотел. У замполита было своё начальство — политотдельское, партийное. Поэтому успокоил.

— Ладно, Иваныч. Будет тебе пистолетик. Завтра пришлю бойца.

Тот обрадовался.

— Вот и ладушки. Давай, конец связи!

Вечером, из полка, в сопровождении автоматчика пришёл капитан в мешковатой шинели. Был он как и два с половиной года назад сутул, небрит, в круглых очках — велосипедах на носу.

Сидели в жарко натопленном блиндаже. Вспоминали отступление сорок первого. Жаркую выжженную степь.

— Вот скажи мне, Костя, — теребил его Половков. — Ты же инженер человеческих душ. Скажи мне, почему русские стреляют в русских? Об этом не говорят, но я то встречал у немцев бывших наших. И не каких то там бывших белогвардейцев, а тех с кем вместе воевал. А теперь они у немцев воюют. Почему? Скажи, зачем им это?

Корреспондент задумался.

— Объяснить конечно можно просто. Дескать, народ-у нас паскудный. Чей верх, за того и народ!

Но что такое народ? Это ведь и Иисус Христос, и Иуда одновременно. Просит помиловать Вараву, — и ратует за распятие Иисуса. Любит праведников, но охотно идёт за негодяями. Что же касается того, почему воюют у немцев… Так не все же попадали в плен будучи ранеными или без сознания. Были и такие, кто просто сдавался, видя безнадежность дальнейшего сопротивления, будучи в окружении и этим, возможно, сохраняли себе жизнь. А дальше больше, коготок увяз… Были и те, которые добровольно переходили к врагу, ненавидя наш строй, ради власти или только для сохранения жизни.

Разволновавшись Жураховский стал сворачивать самокрутку. Половков пододвинул ему пачку трофейных сигарет в жёлто — зелёной упаковке. Костя отодвинул пачку рукой.

— Не курю я эту хрень! Слабоваты. Такое ощущение будто вату куришь. Я уж лучше махорку.

Ловко оторвал хвостик. Послюнявил края. Прикурил. Выпустил струю дыма.

— Но на войне меняется народ. Учится различать, кто ему друг, а кто враг. Учится быть терпимее к тем, кто случайно оступился.

Половков хмыкнул.

— Ну да! Ну да! Я ведь тоже никогда не думал, что буду есть из одного котелка с ворами и убийцами.

— А ты не боишься, что они выстрелят тебе в спину?

— Боюсь! Но стрельнут они меня только в одном случае, если я стану хуже и подлее чем они. Понял меня?

* * *

Наступил декабрь. Остатки штрафной роты вновь отвели в тыл. Расположили в лесочке, в палатках. По ночам было особенно холодно.

— Эх вы, сидельцы горемыки! — Проворчал штрафник из недавнего поколения. — В Сибири вы не жили, на не снегу не спали. Привыкли, что начальство о вас думает. Одни слова, мы — каторжа-аааане!

Перед сном постелил лапник, сверху расстелил плащ-палатку.

Скомандовал, — лягайте, хлопцы! Да потеснее друг к другу. Кусучих нету!

Сверху накрыл еще одной плащ-палаткой.

— Всё, теперь никаких простужений и даже без соплей. Будете спать, как у тёщи на перинах. Радуйтесь, что не в окопах спите.

Но тёплое бельё у старшины всё же затребовали. А как же иначе? Положено, значит отдай! Тот расстарался, повёз интендантам трофеи.

На армейском складе старшину встретили так, словно он приехал с с приказом от командующего армией.

В этот же день привёз теплое белье. Кальсоны и нательные рубашки тут же обменяли на самогон.

Каждому досталось по алюминиевой кружке. Полную жестяную канистру занесли в офицерский блиндаж.

Освобождали трёх легкораненых штрафников, как проливших кровь и искупивших вину.

Среди них, Паша Одессит.

Во время боя он уничтожил пулемётный расчёт. Ротный послал представление на орден Красной звезды.

Пашка присел на корточки собирая свое нехитрое барахлишко в вещмешок.

— Ну вот, кажись и всё. — Захлестнул петлю на горловине вещмешка, кинул свой тощий сидорок за спину.

Сказал:

— Прощевайте мужики. Вряд ли уже свидимся. Хотя…

Подошёл взводный, прощаясь, обнял, прижал к себе на секунду и отошел. Подтянулись остальные штрафники, им никто не мешал.

И тот, на котором уже не было вины, пошёл широким уверенным шагом честного человека. Ушёл, не оглядываясь на провожавших его с понурыми лицами штрафников. У оставшихся глаза как у брошенных детей.

На сердце — тоска. Совсем не такая, когда друзей хоронил. Черная, нехорошая.

Душу царапает мохнатый зверёк зависти. Усилием воли Лученков задавил в себе эту зверушку, свернул ей шею. Стал думать о том, что это ещё не всё, война не кончилась и Пашка идёт не к тёще на блины, а в обыкновенную стрелковую роту, где гибнут не меньше. Кажется зависть ушла…

Но радость не приходила: чужое, оно чужое и есть…

* * *

За неделю до нового, 1944 года, когда в морозном воздухе стояла тишина, и воздух был такой ароматный, пахнущий снегом, какой бывает только на Рождество, ночью пришло пополнение — озябшие парни с хмурыми лицами. Ушанки натянуты на самые брови, у всех опущены уши. Топтались у землянки старшины, получали обмундирование — валенки, тулупы, меховые рукавицы.

Задавали вопросы:

— Что за командировка?

— Тут все командировки одинаковые. Передок!

— А бабы здесь есть?

У старшины очень серьёзное лицо. Даже не похоже, что шутит.

— А как же! Есть одна. Машкой зовут. Да вон она бежит. Наверное вас увидела. Познакомиться хочет.

Вновь прибывшие переглядываются. В это время скрипя полозьями подъезжают сани. В них впряжена ротная мохноногая кобылка — Машка.