Сергей Герман - Штрафная мразь

• Название: Штрафная мразь
• Автор: Сергей Герман
• Жанр: О войне

Осень 1943 года, самый разгар Великой Отечественной войны. Действие повести начинается на прифронтовом полустанке, куда приходит эшелон с пополнением бойцов, для готовящейся к наступлению Красной армии. В одном из вагонов везут будущих штрафников, несколько недель назад освобождённых из тайшетского лагеря, с направлением на передовую. Среди штрафников находится молодой уголовник Энгельс Лученков, сменивший своё «революционное» имя на более простое- Глеб. Вместе с ним в штрафную роту попадают его друзья, вор- рецидивист Никифор Гулыга и аферист Миха Клёпа. Красная армия готовится к наступлению и уже через несколько дней штрафников бросают в бой. Командует штрафной ротой капитан Анатолий Половков. Жёсткий и требовательный командир, после одного из боёв он расстреливает двух бойцов, попытавшихся дезертировать. Его подчинённых трудно назвать ангелами. Каждый из них со своим характером, с собственной «дурью» в голове. Многие из них не против выпить, подраться, нарушить дисциплину или сбегать в самоволку. Но большинство штрафников храбро воюют с врагом, приближая день победы. В штрафники попадают не только уголовники, но и обычные люди, которым не повезло. Кто-то попал в плен, кто- то оказался в окружении или в полицаях. По разному складываются их судьбы. Кто-то погибает, кого — то после ранения переводят в обычные части. Разведывательная группа Гулыги направляется в разведку, приближается к вражеским укреплениям, чтобы взять языка. Ценой огромных усилий им удается захватить немецкого офицера… Но внезапно группа обнаруживает себя. Погибает прикрепленный к группе офицер. Старший лейтенант Мотовилов, оперуполномоченный «СМЕРШ» обвиняет Никифора Гулыгу в измене. Его арестовывают. Через некоторое время погибает Клёпа. Почти уже никого не осталось из тех, с кем когда то Глеб Лученков из лагеря попал в штрафную роту. Только он и бывший колхозник Швыдченко, укравший корову. После одного из страшных боёв, Швыдченко, чтобв облегчить свою жизнь решает донести на Лученкова оперуполномоченному «СМЕРШ» Мотовилову. Сразу же после боя Лученкова берут под арест и помещают в землянку, под охраной часового. Задремав он просыпается от орудийных взрывов. Глеб понимает, что немцы прорвали оборону и надо искать спасения. Ему удаётся выбраться из разбитой землянки, ища спасения он бежит в лес, где получив ранение, попадает в плен. Впоследствии выясняется, что в этом подразделении служат русские, воюющие на стороне врага. Немецкому переводчику в беседе с Лученковым удаётся убедить его в том, что даже отказавшись от сотрудничества он всё равно останется предателем в глазах своего командования и бывших товарищей. Перед ним встаёт проблема нравственного выбора, отказаться от предложения и всё равно умереть предателем, либо остаться жить. Поиск ответов на тему добра и зла, позволяет осмыслить не только решение бойца- штрафника Лученкова, но и всю философию войны.

---

Тот же самый штрафник, в прожжённой телогрейке, сплюнул на землю.

— Туда ему и дорога. Жаль, что эту суку нельзя вылечить, а то я бы его ещё раз убил. Плохо, что расплата дешевле греха!

Пролетел двухфузеляжный самолёт разведчик «фокке — вульф», называмый «Рама». Неожиданно, из-под его брюха вываливался какой то бесформенный ком, сразу же рассыпавшийся на тысячи мелких точек. Они падали вниз и превращались в серые снежинки. На позиции роты как в замедленном кино падали листовки. Их несло ветром, волокло по серому от пороховой гари снегу.

Прямо перед Лученковым упал серый листок, на котором были изображены убитые красноармейцы. Из-за них выглядывала голова Сталина — с большими усами и испуганным взглядом из-под мохнатых бровей. Под ним — стишок:

   «Ни шагу назад!»,
   — приказал тебе Сталин,
   А сам уж давно убежал за Урал
   Штаны он от страха свои замарал.

И далее: «Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

Поумнели немцы. Раньше они писали: «Бей жида — политрука, рожа просит кирпича!»

Листовки падали на грязный, перепачканный мазутом и взрывами снег.

Из-за этих-то листовок раньше переживал капитан Половков. Потом рыл землю ротный Помников. Вынюхивал старший лейтенант Мотовилов.

Нет больше Половкова. Погиб Помников. И сам я ни сегодня, так завтра — послезавтра буду освобождён. — Думал про себя Лученков.

Краем глаза он заметил, как стоявший в стороне Швыдченко, оглянувшись по сторонам быстрым ударом ладони накрыл листовку и сунул её за пазуху.

Лученков отвернулся. Его это не касалось. У каждого была своя судьба.

* * *

Старший лейтенант Васильев пересчитывал живых. На полянке собрали роту… Двенадцать измученных, небритых, в грязных, разодранных ватниках, увешанных оружием человек. Строить их взводный не стал, встали полукругом, поглядывали и гадали, что сейчас скажет лейтенант.

— Товарищи, — начал он. — Мужики… Спасибо вам, за то что выстояли. За то, что не дрогнули… и победили. Буду ходатайствовать о том, чтобы всем, кто участвовал в бою сняли судимость. А сейчас отдыхайте.

Оставшиеся в живых уже распотрошили немецкие ранцы и хлебнули шнапсу. Тела погибших сложили в воронку и на небольшом могильном холмике поставили деревянную пирамидку, с жестяной звездой.

Ударил нестройный залп из пяти винтовок. Бойцы закинули винтовки за спины, пошли помянуть тем, что оставалось во фляжках.

Лученкова задержал Игорь Васьков.

— Глеб, бля! Ты когда мне лопатку отдашь! — бывший интеллигентный студент матерился словно биндюжник, угрюмо смотрел по сторонам, словно искал, на ком бы выместить злость. Он был контужен, голова тряслась.

Неожиданно он сел на землю и заплакал.

— Суки! За что они нас? За что они нас, Глеб? — Лученков обнимал его за плечи, совал в руки самокрутку. Утешал.

— Нормально, Игорёк. Всё нормально. Мы же штрафная мразь, у нас и судьба такая.

Васьков сидел и плакал. Слезы текли по его грязному, небритому лицу, собирались на подбородке и терялись в преждевременных морщинах.

Их окликнул отделенный.

— Лученков! Васьков! Приказ не слышали или примёрзли? Строиться. Уходим!

— Слышал. Слышал я ваш хренов приказ, — пробормотал Глеб. — Пойдём, Игорь!

Закинув на плечо вещмешок и подобрав оружие, он на пару секунд остановился. Бросил последний взгляд на свеженасыпанный неприметный холмик и заспешил вслед за уходящими остатками роты.

Уже позже, в тылу, куда их отвели для переформирования, штрафники узнали, что атака была запланирована как отвлекающий маневр. Своим прорывом они должны были создать у немцев впечатление, что именно в данном месте наносится главный удар. Заставить противника снять с других участков танки и мотопехоту и перебросить их на этот участок для отражения атаки и ликвидации прорыва.

Немцы «клюнули» на приманку и действительно ввели в бой на данном участке крупные силы.

Из двухсот двадцати штрафников в строю осталось двенадцать. Остальные были убиты или тяжело ранены.

Штрафная рота была принесена в жертву с целью обеспечить удачное наступление для всей армии.

* * *

Но когда одна беда прошла стороной не затронув тебя, а судьба всё равно требует своего, всё равно выпадет другая напасть.

Где-то, в глубине груди жило слабое предчувствие того, что эта напасть притаилась где-то за углом. Как было не внять этому чувству.

Уже поздно вечером Лученков почувствовал на затылке чей-то взгляд. Он обернулся — на него смотрел Швыдченко. Он даже усмехнулся ему едва приметно.

«Дескать, знаю. Это ты стрелял в Помникова».

Лученков вздрогнул, шагнул было к Швыдченко, словно хотел что-то сказать, но тот отвернулся, прошел мимо.

Утром всех оставшихся в живых вывели с передовой и отправили в 18-й ОПРОС, для восстановления в званиях и в правах. Командование должно было заполнить боевые характеристики, после этого должны были выдать погоны и распределить по обычным частям.

Сидя на поваленном дереве Лученков перематывал портянку. Неожиданно он вздрогнул. Поднял голову. Напротив него стоял старший лейтенант Мотовилов. За его спиной переминались двое автоматчиков. Рядом с ними Швыдченко.

Всегда чисто выбритое лицо Мотовилова на этот раз было покрыто красными пятнами. Бешеной ненавистью горели глаза.

— Встать! — Выдохнул он. Сделал шаг вперёд и вдруг неожиданно ударил Глеба в лицо. Заснеженная земля мелькнула у того перед глазами. Опираясь на винтовку он медленно встал, непонимающе и онемело взглянул в гневную пропасть его зрачков.

Мотовилов присев на корточки, рылся в его вещмешке. Достал несколько листовок, завёрнутых в запасные портянки.

— Где взял? — спросил мрачно, — нашёл? Или в плен собрался, вражина?

Лученков уже знал, что в такой ситуации, все объяснения звучат как оправдание.

Гнев захлестнул ему разум.

— Ну и сука ты, Швыдченко — вытирая рукавом кровь выдохнул Глеб. — Гнида кумовская!

Почти не отдавая отчёта своим действиям он затаив дыхание от боли в голове, изо всей силы, рванулся к Швыдченко.

Автоматчики вскинули оружие, старший лейтенант нарочито заметным движением положил ладонь на кобуру ТТ.

— На пулю нарываешься, щ-щщщенок!? Думаешь пристрелим прямо здесь?

Лученков стоял бессильно опустив руки и молча ждал выстрела — в грудь или лицо.

Уткнувшись взглядом в глаза офицера, он увидел в них убеждённость в том, что выстрелит не задумываясь.

Лученкову вдруг стало всё равно. Слишком долго он жил в ожидании смерти. Ресурс организма иссяк. Ярость и гнев неожиданно прошли и его охватило безразличие.

Уже не было уже ни злости, ни обиды, а только осознание непоправимости случившегося.

Кругом стояли бойцы и на их лицах читалась растерянность. Такие же ощущения были и у Лученкова. Никакого ощущения вины. Может быть это отрезвило Мотовилова. Он убрал руку с кобуры «ТТ». Дёрнул шеей.

— Арестовать!

— Круто гнёшь, начальник, — с угрозой бросил кто-то из штрафников.

Видя, что вокруг воцарилась тишина и его слова не были услышаны, Мотовилов властно крикнул:

— Ты, что, сука, оглох?! — Я кому сказал!.. — И снова лапнул кобуру.

Двое бойцов из полка, сопровождавших Мотовилова, оглядываясь по сторонам подошли к Лученкову. Один из них забрал у него винтовку, другой угрожающе передёрнул затвор автомата.

— Ещё оружие есть? — Спросил он.

Видно было, что они побаиваются штрафников и все время настороженно поглядывали на них.

Лученков подобрал упавшую шапку, огляделся, затем чуть поколебался и резко наклонившись выдернул из-за голенища финку.

Краем глаза успел заметить, как подобрался, побледнел Мотовилов. На мгновение затих шум и смолкли разговоры. Тень испуга мелькнула на лицах конвоиров.

Но это длилось всего мгновение.

— Стоять здесь, падло! — крикнул ему старший из конвоиров.

Лученков бросил нож в снег, сказал сумрачно:

— Ну что, пошли что ли!

Ангел смерти, только, что пролетевший над ними, вновь скрылся за широкими, сверкающими снегом просторам. Полетел по угрюмой, измученной войной и несчастьями стране, где каждый день умирали и умирали люди.

Конвоиры разразились испуганной матерщиной:

— В рот меня каляпотя! Чуть не порешил, сука!

Его вывели на занесённую снегом тропинку и погнали по ней. В нескольких шагах впереди шел Мотовилов. Он шёл молча и не оглядываясь.

Сзади, о чем-то переговариваясь и посмеиваясь, шли конвоиры. У них были сосредоточенные лица воспитанных героев.

Лученков шёл без ремня, в рваной телогрейке без пуговиц и в голове билась одна единственная мысль.

«Конец»!

В который уже раз за свою недолгую жизнь он вновь и вновь приходил к этой мысли и она уже наполняла его всеобъемлющей скорбью.