Ангел Богданович - Момент перелома в художественном отражении. «Без дороги» и «Поветрие», рассказы Вересаева

• Название: Момент перелома в художественном отражении. «Без дороги» и «Поветрие», рассказы Вересаева
• Автор: Ангел Богданович
• Жанр: Критика

«Разсказы г. Вересаева, появившіеся сначала въ «Рус. Богатствѣ» и другихъ журналахъ, сразу выдѣлили автора изъ сѣроватой толпы многочисленныхъ сочинителей очерковъ и разсказовъ, судьба которыхъ довольно однообразна – появиться на мигъ и кануть въ лету, не возбудивъ ни въ комъ ожиданій и не оставивъ по себѣ особыхъ сожалѣній. Иначе было съ разсказами г. Вересаева…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

---

Къ людямъ переходныхъ эпохъ принято относиться нѣсколько свысока. То, молъ, были герои, а это – жалкіе люди, къ добру и злу постыдно равнодушные. Положимъ, бываетъ много такихъ, но какъ и въ яркія, кипящія жизнью и одушевленіемъ эпохи не всѣ сплошь герои, такъ и во времена унылаго застоя, когда жизнь словно толчется на мѣстѣ, а на поверхность этой мертвой зыби выносится всякая муть и дрянь,– есть тоже свои герои, которые, не имѣя собственнаго знамени, не преклоняются предъ «грязными тряпками», честно сознаются въ своемъ незнаніи, гдѣ искать это «знамя», и находятъ въ себѣ достаточно силъ принести себя въ жертву, хотя и не вѣря въ спасительность ея. Имъ не дано счастья оставить послѣ себя преемниковъ, которымъ они могутъ передать дорогое дѣло, потому что такого дѣла нѣтъ у нихъ. Самое большее, что они могутъ, это передать остающимся свою неизмѣнную вѣру въ людей и лучшее будущее, какъ умирающій герой повѣсти – Наташѣ: «и я говорю ей, чтобъ она любила людей, любила народъ; что не нужно отчаиваться, нужно много и упорно работать, нужно искать дорогу… И теперь мнѣ не стыдно говорить эти «высокія» слова».

Повѣсть этимъ кончается. Написана вся вещь очень хорошо, а сцена въ холерномъ баракѣ и особенно сцена дикой расправы съ докторомъ превосходны по яркости изображенія и силѣ впечатлѣнія, какое они производятъ на читателя. Это лучшее, а, пожалуй, и единственное художественное произведеніе, въ которомъ описано смутное время холеры, какъ-то удивительно безслѣдно промелькнувшее въ нашей литературѣ.

Драма героя безъ знамени, безъ опредѣленной цѣли и дороги закончилась, какъ мы видѣли, прекраснѣйшей и поучительнѣйшей, хотя на его взглядъ и безсмысленной жертвой. Драма Наташи только начинается. Въ разсказѣ «Повѣтріе» мы снова встрѣчаемся съ нею. Она выполнила до извѣстной части совѣтъ своего злополучнаго кузена,– она искала и нашла дорогу, на которой мы ее и застаемъ въ разсказѣ. Смерть кузена и ея обстановка произвели на нее ужасное впечатлѣніе. «Всѣми помыслами, всѣмъ своимъ существомъ она какъ бы ушла тогда въ одно желаніе – желаніе страданія и жертвы… Она настойчиво разспрашивала, что теперь всего нужнѣе дѣлать, на что отдать свои силы. Вскорѣ Наташа уѣхала на югъ сестрою милосердія, затѣмъ, по окончаніи холеры, за границу… И вотъ что теперь стало изъ нея!» – горестно восклицаетъ ея старый другъ и руководитель, пожилой земскій врачъ, весь ушедшій въ свою практику, старый, убѣжденный народникъ, въ которомъ жизнь не убила прежняго идеалиста,

Что же стало съ Наташей, отчего докторъ приходитъ въ такой ужасъ?

Мы застаемъ ее въ числѣ дѣйствующихъ, или лучше сказать, разговаривающихъ лицъ за столомъ у нашего почтеннаго земца-народника. Къ нему завернулъ по дорогѣ прежній его товарищъ, такой же убѣжденный народникъ, какъ и онъ, Киселевъ, устраивающій артели кустарей. Докторъ страшно радъ, что можетъ провести съ нимъ вечеръ, забывъ обычныя заботы и горести. Радость еще усиливается при мысли, что обѣщала пріѣхать и Наташа, которую ему смертельно хочется познакомить съ Киселевымъ, чтобы наивно похвастать предъ нею, какіе дѣятели вышли изъ среды народниковъ. Возвратившись изъ больницы, докторъ застаетъ Киселева въ жаркомъ спорѣ съ студентомъ-технологомъ Даевымъ, сыномъ мѣстнаго деревенскаго дьячка. Даевъ стоитъ на совершенно противоположной Киселеву и доктору точкѣ зрѣнія. Споръ разгорается, пріѣзжаетъ Наташа, сначала только слушаетъ, но когда докторъ обращается къ ней за сочувствіемъ, въ полной увѣренности найти въ ней союзницу, она спокойно, но рѣшительно становится на сторону Даева.

Она очень заинтересовывается артелями Киселева, съ любопытствомъ просматриваетъ ихъ уставъ, Киселевъ увлекается описаніемъ того, что уже сдѣлано, и еще болѣе перспективами будущаго, хотя и скорбитъ, что «г. Даевъ не согласенъ съ этимъ». Наташа замѣчаетъ, что и она не согласна. Оба народника такъ и вскидываются – «почемуи? Начинается рѣшительный, хотя и сдержанный съ обѣихъ сторонъ споръ, въ которомъ все больше и больше уясняется невозможность найти общую почву для спорящихъ.

Это одинъ изъ тѣхъ споровъ, какіе приходится теперь слышать на каждомъ шагу между сторонниками двухъ теченій, народниками и «марксистами», или, какъ ядовито замѣчаетъ Даевъ, «марксятами» по остроумной терминологіи г. г. народниковъ. Приводить его здѣсь не станемъ, хотя онъ вполнѣ заслуживаетъ вниманья по замѣчательно выдержанному тону, который авторъ сумѣлъ сохранить до конца, ни разу не становясь самъ ни на ту, ни на другую сторону. Благодаря этой объективности, обѣ спорящія стороны выступаютъ рельефно, и невозможность примиренья между ними становится очевидной. Киселевъ и докторъ – оба почтенные, достойные полнаго уваженія люди, идеалисты-народники въ лучшемъ значеніи слова, доказавшіе всею жизнью искренность своей вѣры. Противники ихъ Наташа и Даевъ – не менѣе искренни и стойки, но, воздавая полную дань уваженья добрымъ намѣреніямъ народниковъ, они съ тѣмъ большей неумолимостью разрушаютъ ихъ идеалистическія построенія, съ холодной логикой разбивая всѣ ихъ положенія. Авторъ ничего не подчеркиваетъ, но для самого предубѣжденнаго читателя становится ясно, на чьей сторонѣ логика жизни.

Присутствуя въ качествѣ постороннихъ свидѣтелей при этомъ спорѣ, вы испытываете вначалѣ сожалѣніе, что вотъ такіе хорошіе люди, а не могутъ столковаться, понять другъ друга. Но вскорѣ это чувство исчезаетъ, такъ какъ дѣло тутъ не только въ непониманіи, а въ разницѣ настроеній, всего душевнаго облика противниковъ. Имъ нужно было бы переродиться, чтобы понять и сблизиться. Киселевъ фанатикъ народничества, слѣпо вѣрующій въ жизненность артели, общины, міра. Для него факты не существуютъ. Онъ исключительная личность, для которой вся жизнь свелась къ одной единственной мечтѣ, въ ней же «весь законъ и пророки». По словамъ Даева, «онъ настолько вѣритъ въ свое дѣло и настолько тупъ, что его никто не переубѣдитъ». Докторъ, напротивъ, вполнѣ средній человѣкъ, представитель той интеллигенціи, которая очутилась «безъ дороги», какъ герой только что разобранной нами повѣсти. Потерявъ вѣру въ прошлое, измученный настоящимъ, онъ хватается за обрывки народнической программы, видя въ артеляхъ, общинѣ – дѣло текущаго дня, дѣло помощи тѣмъ, кто въ ней сейчасъ, немедленно нуждается. И потому, сталкиваясь съ взглядами, которые принципіально отрицаютъ спасительность этихъ средствъ, онъ чувствуетъ себя въ положеніи человѣка, у котораго выбиваютъ послѣднюю доску изъ подъ ногъ. Отсюда его раздраженіе и негодованіе противъ людей, которые нашли «дорогу». Повернуться къ нимъ и стать на ихъ дорогу, онъ не въ силахъ: это значило бы поставить крестъ надъ всей своей, дѣятельностью, какъ сдѣлалъ его болѣе рѣшительный товарищъ, герой повѣсти «Безъ дороги».

Разница въ настроеніяхъ особенно рѣзко сказывается въ докторѣ и Наташѣ. Послѣдняя, раздраженная его упреками въ «звѣрствѣ» ея выводовъ, въ «безчеловѣчномъ» отношеніи къ тѣмъ, кого жизнь безжалостно стираетъ со своей дороги,– ставитъ ему снова тѣ же вопросы, съ какими обращалась когда-то: «Но вѣдь выдвигаетъ же эта жизнь какія-нибудь историческія задачи? Во что же вѣрить, какимъ путемъ идти? Что нужно дѣлать?» И докторъ, который раньше и самъ задавалъ такіе вопросы и обсуждалъ ихъ съ Наташей, когда она вмѣстѣ съ нимъ искала на нихъ отвѣта, негодуетъ и раздражается теперь, когда робкая ученица сбрасываетъ его руководство и самостоятельно ищетъ пути. Его «приводила въ негодованіе самая возможность тѣхъ вопросовъ, которые она ему задавала». «Волнуясь и раздражаясь, онъ сталъ доказывать, что жизнь предъявляетъ много разнообразныхъ запросовъ, и удовлетвореніе всѣхъ ихъ одинаково необходимо, а что будущее само ужъ должно рѣшить, «историческою» ли была данная задача или нѣтъ; что нельзя гоняться за какими-то отвлеченными историческими задачами, когда кругомъ такъ много насущнаго дѣла и такъ мало работниковъ». Это отвѣтъ человѣка, который, не рѣшивъ общаго вопроса, весь отдался текущей жизни съ ея прямыми ежедневными задачами,– настроеніе будничной жизни, не дающей углубиться и разобраться въ ея хаосѣ. И великолѣпную оцѣнку этого настроенія дѣлаетъ Наташа.

– «Ну да, то же самое я слышала отъ васъ и четыре года назадъ:– «не знаю», и потому всякое дѣло одинаково хорошо и важно; только тогда вы не думали, что иначе и быть не можетъ… Какъ можете вы съ этимъ жить? – произнесла она, съ дрожью поведши плечами. – Киселевъ наивенъ и живетъ внѣ времени, но онъ, по крайней мѣрѣ, вѣритъ въ свое дѣло; а во что вѣрите вы? Въ окружающей жизни идетъ коренная, давно невиданная ломка; въ этой ломкѣ падаетъ и гибнетъ одно, незамѣтно нарождается другое, жизнь перестраивается на совершенно новый ладъ, выдвигаются совершенно новыя задачи. И вы стоите передъ этимъ хаосомъ, потерявъ подъ ногами всякую почву; старое вы бы рады удержать, но понимаете, что оно гибнетъ безповоротно; къ нарождающемуся новому не испытываете ничего, кромѣ недовѣрія и ненависти. Гдѣ же дли васъ выходъ? На все вы можете дать только одинъ отвѣтъ: «не знаю»! Вѣдь предъ вами такая пустота, такой кромѣншый мракъ, что подумать жутко!.. И во имя этой-то пустоты вы вооружаетесь противъ насъ, и готовы обвинить чуть не въ ренегатствѣ всѣхъ, кто покидаетъ вашъ лагерь! Да оставаться въ вашемъ лагерѣ невозможно уже по одному тому, что это значитъ прямо обречь себя на духовную смерть».