Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный

• Название: Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный
• Автор: Томас Гарди
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

«Тэсс из рода д'Эрбервиллей» (1891) и «Джуд Незаметный» (1895), составившие настоящую книгу, — итог многих исканий и усилий писателя. Ими заканчивается большой и самый значительный цикл произведений Томаса Гарди, вкоторый вошли семь лучших его романов — «романы характеров и среды». На них обрывается творчество Гарди-прозаика. Последние тридцать лет своей жизни он полностью отдал поэзии.

Вступительная статья М. Урнова.

Примечания М. Гордышевской.

Перевод с английского А. В. Кривцовой, Н. Шерешевской и Н. Маркович.

Иллюстрации В. Носкова.

---

Джуд и Сью пытаются строить личные отношения и семью вне церковного или формального гражданского брака. Любовь-дружба, искренняя, преданная, не стесненная пустой условностью, — основа их близости. Она определяет их отношение и к детям, побуждая Сью Брайдхед воспитывать неродного ребенка как своего. «Все малыши нашего века — дети всех нас, взрослых современников, и имеют право на нашу о них общую заботу», — с необычным чувством гражданственности говорит Джуд.

Автор «Джуда» называет себя «хроникером душевных состояний и поступков» и говорит, что в его задачу не входит высказывание личного мнения. Однако авторское мнение заметно в каждом слове книги. «Хроника душевных состояний и поступков» складывается в драматическую историю взаимоотношений личности и общества.

Хождение героя по мукам, гибель его замыслов, гибель его самого автор объясняет условиями жизни, несправедливостью социального порядка, раздавившего Джуда Фаули. Отношения личности и общества, составляющие главный принцип построения сюжета этого романа, прослеживаются автором многосторонне, обнажается облик многих социальных институтов и установлений, целая система связей, характеризующих буржуазное общество. Социальная критика и протест выражены в романе «Джуд Незаметный» с такой силой страсти и эмоциональной убедительности, как ни в каком другом английском романе «конца века». Джуд Незаметный, некто Джуд, однако, трагическая история самородка, прямодушного парня, энергичного, трудолюбивого, талантливого и вдохновенного, находила широкий отклик, заставляла сжиматься с болью стойкие сердца. Джек Лондон признавался в частном письме, что он плакал, читая «Джуда», которого он ставил высоко как произведение литературы.

Роман «Джуд Незаметный» сам автор определил как «трагедию неосуществленных замыслов». Последняя ее фаза — трагедия одиночества. В литературе XX века тема трагического одиночества становится широко распространенной. Редко кто из видных писателей миновал эту тему. Можно начать длинный ряд имен и названий — с первого романа Теодора Драйзера «Сестра Керри», появившегося в 1900 году, обратиться к «Мартину Идену» Джека Лондона, к «Портрету художника в молодые годы» Джеймса Джойса, к «Великому Гэтсби» Скотта Фицджеральда, «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя. Этот ряд нетрудно продолжить.

Трагическое одиночество Джуда не колеблет оптимизма читателя, несмотря на «угрюмость» автора, на мрачный, подчеркнуто суровый колорит его последнего романа. Развернутый сюжет, широко и в полноте выразительных деталей представленная среда, убедительность, с какой обрисован характер героя, позволяют сопережить и социально осмыслить его трагедию.

В эпиграф к роману «Джуд Незаметный» Гарди поставил слова: «Буква убивает». Буква, догма, застывшая мысль, затвердевшая система взглядов, окостеневший быт, остановившиеся в развитии общественные и государственные институты уродуют, душат человека и человечность. Если бы не самодовольное торжество «буквы», судьба Джуда могла быть иной. Эту мысль прокламирует, но ею не ограничивается широкий и многослойный роман Гарди. Джуд Фаули, человек труда и гражданского помысла, в столкновениях с обществом испытывает свою судьбу и его природу. Он готов ждать, терпеть, идти на жертвы, но не может отказаться от обретенной человечности, достигнутого сознания собственной личности. В протесте против «проклятой обособленности» он ощупью, но невольно движется к новым путям жизни.

«Характер — это судьба», — цитировал Гарди афоризм Новалиса, поясняя печальную историю Майкла Хенчарда, «мэра Кэстербриджа». О Хенчарде можно было сказать также, что характер — это беда, его трагическая беда. В переменившихся обстоятельствах он обнаружил свою «старомодность», зависимость от среды, отжившей свой век. Характер Тэсс, тем более характер Джуда свободны от подобной замкнутости, они открыты для перемен, и даже решительных перемен. В этом одна из принципиальных особенностей Тэсс и Джуда, которая была и продолжает быть созвучной передовой литературе.

«Тэсс» и «Джуд» давно стали классикой, и не только в странах английского языка.

М. УРНОВ

Тэсс из рода д’Эрбервиллей Чистая женщина, правдиво изображенная

Перевод с английского А. В. Кривцовой

{1}

…Бедное поруганное имя!

Сердце мое, как ложе, приютит тебя.{2}

В. Шекспир

Фаза первая Девушка

I

Однажды вечером во второй половине мая человек средних лет шел домой из Шестона в деревню Марлот, находившуюся неподалеку, в долине Блекмор, или Блекмур. Ноги его не слушались, и он то и дело отклонялся влево от прямой линии. Иногда он энергично кивал головой, словно в подтверждение какой-то мысли, хотя, в сущности, ни о чем определенном не думал. Пустая корзинка из-под яиц висела у него на руке; ворс на шляпе был взъерошен и совсем вытерт в том месте полей, где их касался большой палец, когда человек снимал шляпу. Вскоре с ним повстречался пожилой священник, который ехал на серой кобыле и мурлыкал какую-то песенку.

— Добрый вечер, — сказал человек с корзинкой.

— Добрый вечер, сэр Джон, — отозвался священник.

Пешеход, сделав еще два-три шага, остановился и оглянулся.

— Прошу прощения, сэр, в прошлый базарный день мы с вами встретились в это же время, на этой же дороге, и я сказал: «Добрый вечер», а вы, вот как сейчас, ответили: «Добрый вечер, сэр Джон».

— Совершенно верно, ответил, — сказал священник.

— И еще раз перед этим — почти месяц назад.

— Возможно.

— Ну так почему же вы меня зовете «сэр Джон», когда я просто Джек Дарбейфилд, возчик?

Священник подъехал к нему поближе.

— Так мне захотелось, — сказал он и, секунду поколебавшись, добавил: — Видите ли, не так давно я разыскивал родословные для новой истории графства и сделал одно открытие. Я — священник Трингхэм, антикварий из Стэгфут-Лейна. Неужели вы не знаете, Дарбейфилд, что вы происходите по прямой линии от древней рыцарской семьи д’Эрбервиллей, которые ведут свой род от сэра Погана д’Эрбервилля, того знаменитого рыцаря, что приехал из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем, как видно из записей, хранящихся в аббатстве Бэттл?

— Никогда об этом не слыхивал, сэр.

— Однако это так. Приподнимите-ка голову, чтобы я мог получше разглядеть ваш профиль. Да, это нос и подбородок д’Эрбервиллей, слегка огрубевшие. Предок ваш был одним из тех двенадцати рыцарей, которые помогали лорду Эстремавилла в Нормандии при завоевании Глеморганшира. Ветви вашего рода владели поместьями в этой части Англии; имена ваших предков упоминаются в списках королевского казначея во времена короля Стефана{3}. При короле Иоанне один из них был настолько богат, что мог подарить поместье рыцарям-госпитальерам, а при Эдуарде Втором ваш предок Брайан вызван был в Вестминстер для участия в Великом Совете. Ваш род начал приходить в упадок во времена Оливера Кромвеля, но потом положение опять изменилось, и при короле Карле Втором ваши предки за верность королю были посвящены в рыцари Королевского Дуба{4}. В каждом поколении вашего рода был сэр Джон, и будь рыцарское звание, подобно баронетству, наследственным, каковым оно на деле и являлось в былые времена, когда сын рыцаря почти всегда посвящался в рыцари, — вы были бы теперь сэром Джоном.

— Да не может быть!

— Короче говоря, — внушительно заключил священник, похлопывая себя хлыстом по ноге, — вряд ли в Англии найдется второй такой же род.

— Лопни мои глаза! Да неужто в самом деле? — сказал Дарбейфилд. — А я-то тут болтаюсь год за годом как неприкаянный, словно самый что ни на есть простецкий парень в приходе!.. И давно это обо мне известно, сэр?

Священник объяснил, что, насколько он может судить, сведения эти давно затерялись и вряд ли кто-нибудь помнит сейчас об этом. Сам он прошлой весной, занимаясь изучением судьбы рода д’Эрбервиллей, заметил однажды на какой-то повозке фамилию Дарбейфилд, и это побудило его навести справки о родословной ее владельца, и теперь он уверен, что его предположение оказалось верным.

— Сначала я решил не тревожить вас такими бесполезными сообщениями, — сказал он. — Однако разум наш иногда не может справиться с нашими побуждениями. Я подумал: пожалуй, вам уже кое-что об этом известно.

— Да, я слыхал разок-другой, что семья моя знавала лучшие дни до той поры, как приехала в Блекмур. Но я не обратил внимания, думал — речь идет о том, что когда-то мы имели двух лошадей, а теперь держим только одну. Есть у меня дома старая серебряная ложка и старая резная печать; но, господи помилуй, велика штука — резная печать!.. И подумать только, что я и эти благородные д’Эрбервилля — одна плоть и кровь! Люди толковали, что у прадеда моего была какая-то тайна и он не любил говорить о том, откуда пришел… А осмелюсь спросить вас, сэр, где поднимается теперь дым над нашим очагом, — ну, то есть где мы, д’Эрбервилли, живем?