Томас Гарди - Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный

• Название: Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный
• Автор: Томас Гарди
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

«Тэсс из рода д'Эрбервиллей» (1891) и «Джуд Незаметный» (1895), составившие настоящую книгу, — итог многих исканий и усилий писателя. Ими заканчивается большой и самый значительный цикл произведений Томаса Гарди, вкоторый вошли семь лучших его романов — «романы характеров и среды». На них обрывается творчество Гарди-прозаика. Последние тридцать лет своей жизни он полностью отдал поэзии.

Вступительная статья М. Урнова.

Примечания М. Гордышевской.

Перевод с английского А. В. Кривцовой, Н. Шерешевской и Н. Маркович.

Иллюстрации В. Носкова.

---

Получить образование, не имея на то денег, являлось серьезной проблемой лет двадцать — тридцать тому назад, и это обстоятельство также использовано мною, хотя, как мне стало известно, некоторые читатели видят в этих эпизодах романа нападки на всеми чтимые заведения и полагают, что основанный позднее Раскин-колледж{112} следовало бы назвать колледжем Джуда Незаметного.

Художник всегда дорого расплачивается за раскрытие трагического конфликта, состоящего в вынужденном приспособлении естественных склонностей человека к обветшалым докучным шаблонам, которые ему тесны. Надо отдать должное Бладайеру и инквизитору-епископу: все, что они хотели сказать, сводится, по-видимому, к следующему: «Мы, британцы, ненавидим идеи и намерены жить согласно этой традиции нашей родной страны. Ваша картина, быть может, и не показывает ничего неправильного, необыкновенного, она, быть может, и не противоречит канонам искусства, но все же это не тот взгляд на жизнь, какой мы, процветающие на условностях, считаем достойным изображения».

Однако все это не так важно. Что же касается возмущенного выступления некоей бедной леди на страницах «Блэквуда», будто бы затевается кощунственный союз противников брака, а также по поводу матримониальных сцен в романе, которые, по ее словам, тут «делают свое дело», небезызвестный контракт — я хочу сказать, таинство — отнюдь не утратил своей притягательной силы, и люди женятся, то есть вступают в брак, подлинный или мнимый, с тем же легкомыслием, что и прежде. А некоторые серьезные люди в своих письмах даже упрекали автора за то, что он не разрешает проблему и не указывает пути к столь необходимой реформе.

После опубликования «Джуда Незаметного» отдельными выпусками в Германии одна опытная рецензентка этой страны писала автору, что его героиня, Сью Брайдхед, первый в художественной литературе образ женщины, стоящей ныне в центре всеобщего внимания, одной из тех, которых с каждым годом становится все больше, — представительницы феминистского движения; хрупкая, бледная девушка, самостоятельная, умная, независимая, вся комок нервов — порождение современных условий, главным образом города; она не видит необходимости для большинства представительниц ее пола исповедовать замужество как профессию и считать себя существом высшей породы на том только основании, что им дозволено быть любимыми под сенью закона. Рецензентка лишь сожалела, что портрет этой новой женщины написан мужчиной, а не представительницей ее же пола, которая никогда бы не позволила ей сдаться в конце.

Не могу сказать, состоятельно ли это утверждение. Не могу также, через столько лет после выхода романа в свет, коренным образом переработать его, какие бы недостатки в нем ни заключались, разве что пойти на некоторые словесные поправки. Несомненно одно, что книга говорит больше, чем была на то воля автора, не берусь судить, на пользу это ей или во вред.

Т. Г.

Апрель 1912 г.

Часть первая В Мэригрин

Многие сошли с ума из-за женщин и сделались рабами через них. Многие погибли, и сбились с пути, и согрешили через женщин… О, мужи! как же не сильны женщины, когда так поступают оне?{113}

Ездра

I

Школьный учитель покидал деревню, и все, казалось, жалели об этом. Мельник из Крескома одолжил ему тележку с белым парусиновым верхом и лошадь, чтобы отвезти в город, расположенный милях в двадцати, его пожитки; багаж отбывающего учителя вполне уместился на этой повозке. Ведь кое-что из домашней обстановки предоставлял ему школьный совет, и единственной громоздкой вещью, которая принадлежала самому учителю, было маленькое фортепьяно, купленное им на распродаже в тот год, когда он надумал заняться инструментальной музыкой. Но пыл его быстро угас, прилично играть он так и не научился, и приобретение это сделалось для него постоянной обузой при переезде с одной квартиры на другую.

Ректор{114} на весь этот день уехал — всякая перемена была ему в тягость. До вечера он возвращаться не думал, а за то время новый учитель уже приедет, успеет устроиться, и все снова войдет в свою колею.

Кузнец, управляющий фермой и сам школьный учитель в растерянности стояли посреди гостиной перед инструментом. Учитель заметил, что даже если удастся погрузить фортепьяно в тележку, он все равно не знает, что делать с ним по приезде в Кристминстер{115}, — город, куда его назначили, — так как на первых порах получит там только временную квартиру.

К мужчинам подошел мальчик лет одиннадцати, который усердно помогал учителю укладываться, и пока те чесали у себя в затылках, заговорил, вспыхнув при звуках собственного голоса.

— У бабушки есть большой дровяной сарай, может, поставить его туда, сэр, пока вы не устроитесь на новом месте?

— Предложение подходящее, — согласился кузнец.

К бабке мальчика — старой деве, всю жизнь прожившей в здешних краях, — было решено направить делегацию и попросить ее на время поставить у себя фортепьяно, потом мистер Филотсон пришлет за ним. Кузнец и управляющий пошли взглянуть, пригодно ли помещение, и мальчик с учителем остались одни.

— Тебе жаль, что я уезжаю, Джуд? — ласково спросил учитель.

На глаза мальчика навернулись слезы; он не принадлежал к числу постоянных учеников, которые посещали школу днем и по-будничному близко соприкасались с жизнью учителя, он ходил лишь на вечерние занятия и то только при теперешнем учителе. Сказать правду, постоянные ученики предпочли в этот день остаться в стороне, совсем как небезызвестные в истории ученики{116}, и вовсе не горели желанием помочь.

Мальчик в смущении раскрыл книгу, которую держал в руках — прощальный подарок мистера Филотсона, — и признался, что ему жаль.

— Мне тоже, — сказал мистер Филотсон.

— А почему вы уезжаете, сэр? — спросил мальчик.

— Ну, это длинная история, тебе не понять моих причин, Джуд. Станешь постарше, тогда, может, поймешь.

— Я бы и сейчас, наверное, понял, сэр.

— Хорошо, только не рассказывай всем об этом. Ты знаешь, что такое университет и университетский диплом? Это то пробирное клеймо, без которого преподаватель никогда не добьется хорошего места. Мой план или, вернее, мечта сначала окончить университет, а потом принять духовный сан. Поселившись в Кристминстере или поблизости от него, я окажусь, так сказать, в главной ставке, а потому, если мой план вообще осуществим, мое присутствие там скорее поможет мне выполнить его.

Вернулись кузнец и его спутник. Дровяной сарай старой мисс Фаули оказался сухим и вполне подходил для намеченной цели, да и сама она охотно согласилась отвести в нем место для инструмента. Фортепьяно решено было оставить в школе до вечера, когда будет больше свободных рук, чтобы перенести его, и учитель окинул все прощальным взглядом.

Мальчик, которого звали Джуд, помог рассовать всякую мелочь, и ровно в девять мистер Филотсон, попрощавшись с друзьями, сел на тележку рядом с ящиком книг и прочим своим имуществом.

— Я тебя не забуду, Джуд, — улыбнувшись, сказал он, когда повозка тронулась. — Смотри же, веди себя хорошо, не обижай животных и птиц и читай как можно больше. А если тебе случится попасть в Кристминстер, непременно разыщи меня в память старого знакомства.

Повозка со скрипом пересекла лужайку и скрылась за углом ректорского дома. Мальчик вернулся к колодцу, где оставил ведра, когда пошел помогать своему наставнику и учителю грузить вещи. Губы у него дрожали, он откинул крышку колодца, чтобы опустить бадью, и замер, припав лбом к срубу; лицо его было неподвижно-задумчиво, как у ребенка, раньше времени познавшего тернии жизни. Колодец был такой же старый, как сама деревня, и представлялся Джуду глубокой округлой ямой, на дне которой на расстоянии ста футов сверкал диск водяной ряби. Изнутри сруб оброс зеленым мхом, а у самого верха — лишайником.

«Сколько раз из этого колодца брал по утрам воду учитель, а теперь он никогда больше не придет сюда за водой, — в духе юного мечтателя мелодраматически говорил себе Джуд. — Сколько раз я видел, как он склонялся над колодцем — так же, как я сейчас, — когда уставал вытягивать бадью и отдыхал, прежде чем отправиться домой с полными ведрами! Ну конечно, что делать такому умному человеку здесь, в нашей сонной деревушке!»

По щеке мальчика скатилась слеза и упала в колодец. Утро было ненастное, и пар от его дыхания казался сгустком тумана, повисшим в неподвижном, тяжелом воздухе. Неожиданно его размышления прервал окрик:

— Принесешь ты наконец воду, бездельник несчастный!

Кричала старуха, которая вышла к садовой калитке из дома, крытого зеленым тростником. Мальчик тут же замахал ей в ответ и вытащил бадью, что при его росте потребовало немалых усилий, потом поставил бадью на землю, перелил из нее воду в свои два ведра и, переведя дух, пошел с ними через влажную зеленую лужайку, прочь от колодца, стоявшего почти в самом центре деревни или, вернее, деревушки, которая называлась Мэригрин.