Иван Багмут - Записки солдата

• Название: Записки солдата
• Автор: Иван Багмут
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1985

В книгу известного украинского писателя Ивана Багмута «Записки солдата» вошли повести и рассказы. В повести «Записки солдата» автор правдиво изобразил ратный подвиг советских людей на полях сражений Великой Отечественной войны. Герой повести «Жизнеописание послушного молодого человека» подростком встретил Великую Октябрьскую революцию и стал настоящим борцом за ее идеи.

Главные герои рассказов — люди труда.

СОДЕРЖАНИЕ

Ю. Герасименко. Жизнеописание счастливого человека. Перевод Вл. Россельса.

ПОВЕСТИ

Записки солдата. Перевод Вл. Россельса.

Жизнеописание послушного молодого человека. Перевод Вл. Россельса.

Приключения черного кота Лапченко, описанные им самим. Перевод Вл. Россельса.

РАССКАЗЫ

Кусок пирога. Перевод Е. Россельс.

Злыдни. Перевод Вл. Россельса.

Третья лекция. Перевод Вл. Россельса.

Бочка. Перевод М. Фресиной.

Двенадцатая собака. Перевод М. Фресиной.

Горячие ключи. Перевод М. Фресиной.

Теги-теги. Перевод Н. Сказбуша.

В яблоневом саду. Перевод М. Фресиной.

Братья. Перевод М. Фресиной.

Драгоценное издание. Перевод М. Фресиной.

Друзья. Перевод Е. Россельс.

Весенний день. Перевод Е. Россельс.

Характер. Перевод М. Фресиной.

Хунхуз. Перевод Вл. Россельса.

Белый костюм. Перевод Вл. Россельса.

Федор из Федора. Перевод Вл. Россельса.

Рассказ о рассказе. Перевод Вл. Россельса.

---

— На что же ты обижаешься? — удивился Сагайдак. — Почтальон такой же колхозник, как и ты. Высказывает свои мысли. Что же ты хочешь, закрыть ему рот?

— Я не возражаю, он имеет право говорить, Федор Пилипович, но вы подсчитайте, что дороже: один гектар люцерны или целая свиноферма? Это во-первых, а во-вторых, при чем тут антигосударственное дело? Я ведь о колхозных свиньях забочусь и таких разговоров больше не потерплю.

— Я бы поблагодарил старика за совет.

— За что же благодарить? За то, что ругает? — искренне удивился Кривенко.

— Если ругает правильно — так за то, что ругает, — улыбнулся Федор Пилипович.

— Ну, как хотите, — нахмурившись, ответил бригадир. — Только он мой авторитет подрывает.

Раздался мощный гул тракторов, и перед глазами Сагайдака снова всплыло возмущенное лицо секретаря райкома.

— Ничего, помиритесь, — проговорил он и подхлестнул лошадь. — У меня сегодня еще дела есть.

Механик тракторной бригады встретил председателя словами:

— За пахоту будьте спокойны: сегодня сам товарищ Горб проверял.

— И ничего не сказал? Не сердился?

— Наоборот — похвалил!

«Что же могло случиться?» — подумал председатель и, пообещав трактористам выписать на завтра мяса, повернул линейку к селу, чтобы закончить день телефонными разговорами в сельсовете.

Из сельсовета позвонил в МТС и договорился, что за двумя жнейками, которые обещал директор, можно прислать хоть сегодня. Потом вызвал райсоюз и узнал, что кровельное железо ждут завтра.

— Товарищ Горб сегодня заезжал к вам? — спросил председатель сельсовета.

— А что? — дипломатически ответил Федор Пилипович.

— Да он вроде от вас ехал…

Сагайдак ничего не сказал и стал перебирать сложенные на столе газеты. Вдруг взгляд его остановился на статье в районной газете, и он наконец понял, почему товарищ Горб сегодня проехал не своей обычной дорогой, а возле люцерны, почему он так сердито погрозил пальцем и что именно прокричал. Статья называлась «Больше внимания семенникам люцерны». И написал ее товарищ Горб.

— Некоторые руководители колхозов, — сказал председатель сельсовета, — взять хотя бы Чайченко из «Красного партизана», посеяли люцерну на такой земле… — он покачал головой, — комья вот этакие лежат… Да там не то что люцерна — лебеда не вырастет… Вызывают на бюро райкома.

— Чайченко?

— Чайченко и меня.

— А меня?

— Вас-то зачем? У вас люцерна как море зеленая, аж черная!

Федор Пилипович с теплым чувством вспомнил о секретаре райкома. Товарищ Горб надеется на него, знает, что Сагайдак если даже и допустит ошибку, то сейчас же выправит ее. И оттого, что Горб не сказал о неполадках в колхозе «Октябрь» председателю сельсовета, Федор Пилипович почувствовал еще бо́льшую неловкость за допущенную близорукость.

Быстро распрощавшись, Сагайдак вышел на улицу и поехал к участку семенной люцерны.

Там он увидел стадо свиней.

Как ни был взволнован председатель, он сдержался и не бросился сам выгонять свиней, не накричал на пастуха. В колхозе существует твердо установленная система, и, чтобы эта система не нарушилась, председатель не должен подменять ответственных лиц.

Он внимательно осмотрел потраву и повернул линейку обратно.

К свиноферме Федор Пилипович подъехал с абсолютно спокойным лицом. Он тяжело спрыгнул с линейки и, разминаясь после долгого сидения, подошел к Копе и пожал ему руку.

— Подкармливаешь свинок… на семенниках? — сказал он с подчеркнутым равнодушием, и Копа сразу понял, что председатель сердится.

— Федор Пилипович… — начал Копа, оправдываясь.

— Меня интересует, — не слушая заведующего свинофермой, продолжал Сагайдак, — если бы ты у своего отца так потравил люцерну? Ох и огрел бы он тебя кнутом…

— Да у моего отца ни свиней, ни люцерны не было, — пошутил Копа.

— Не было?! А у тебя есть! То-то и обидно, если ты не понимаешь, что это твоя люцерна. Твоя!

— Ну это уж вы, Федор Пилипович, обижаете меня! Как это я не понимаю? Что я, мальчишка, что ли… Я у командующего фронтом, у маршала, в личной охране служил! Свиньи в люцерне не впервой пасутся. Все видели…

— А вот чтоб больше я не видел! Понял?

Рассерженный председатель сел на линейку и, словно не обращая внимания на то, как Копа, засовывая пустой рукав гимнастерки в карман, побежал к свиньям, на ходу выкрикивая угрозы пастуху, взмахнул вожжами.

Сагайдак доехал до конюшни, отдал лошадь, пешком дошел до дому и, быстро пообедав, направился в контору.

Солнце зашло. От пруда тянуло вечерней прохладой. Невидимые уже блестящие восковые листочки молодых тополей издавали тонкий, ни с чем не сравнимый аромат. Где-то на окраине села звучала песня — девушки возвращались с поля.

Это были самые приятные часы. После работы в комнату правления набивалось полно людей. Подводили итоги трудового дня, говорили о вчерашнем и сегодняшнем, мечтали о будущем, обсуждали всяческие нужды, составляли планы на завтрашний день, рассказывали обо всех самых интересных событиях, происшедших сегодня в «Октябре» и в соседних колхозах, в стране, во всем мире. И какая-нибудь звеньевая или рядовой колхозник, пришедшие проверить правильность записи трудодней, увлеченные этим нерегламентированным собранием, где обсуждались в малейших подробностях итоги прожитого дня, сидели здесь до глубокой ночи.

Когда Федор Пилипович вошел в комнату, там уже было полно народу. Один из бригадиров сдавал счетоводу рапорт за день, Кривенко читал газету, секретарь парторганизации Галий что-то подсчитывал на бумаге. У стен на длинных скамьях сидели колхозники, слушая, как Копа рассказывал о своей службе в личной охране командующего фронтом.

Федор Пилипович сел к своему столу.

— Что интересного в газете? — спросил он приветливо, с равнодушием, за которым крылся подвох.

— Стихи есть хорошие, — весело откликнулась девушка в ярком платке — доярка молочнотоварной фермы.

Бригадир Кривенко оглянулся на девушку, с минуту молча поглядел на нее и повернулся к председателю:

— Что интересного? Да вот… статья о семенниках.

— Что же там пишут? — проговорил Федор Пилипович так, словно никогда и в глаза не видал этой статьи.

— Ой, Федор Пилипович, как бы нам не довелось краснеть, если кто из района увидит, что свиньи пасутся в люцерне!.. И вообще непорядок это.

Сагайдак не признался, что ему уже пришлось покраснеть, и ждал, что скажет бригадир дальше.

— Я выделил пару коней, чтоб забороновали с утра потравленный гектар. Земля хорошая, трава поправится. А Копу надо предупредить построже. Да не забудь вычесть у него трудодня три.

— А кто еще виноват? — спросил Галий и посмотрел на председателя колхоза.

— Ну… моей бригады семенники, — стало быть, недоработка с моей стороны… Я не протестую, — сказал бригадир.

— Самая большая вина лежит на мне, — улыбаясь в усы, сказал Сагайдак. — Я дал маху.

Секретарь кивнул головой:

— На вас.

— Я говорил Федору о люцерне еще на прошлой неделе, — вмешался старик почтальон, называвший себя «основателем». — Говорил, Федор?

— Говорили, — кивнул головой Сагайдак.

— О, «основатель» не ошибется! — оживился старик.

Молодежь улыбалась. Копа сделал жест, означавший, что маршал похвалил бы почтальона.

— Вот мы так привыкли, — продолжал секретарь, — мелочь, кажется, — один гектар. А что значит такая мелочь, этого не понимаем…

Федор Пилипович слушал секретаря со снисходительной улыбкой. Он был уверен, что тот выскажет его мысли. Но вдруг Сагайдак опустил глаза, чтобы скрыть растерянность, — такой неожиданный для него вывод сделал секретарь.

— У нас некоторые думают так: колхоз образцовый, перевыполняет довоенный уровень по урожайности, по животноводству, и если какой-либо гектар семян пропадет — это не отразится на нашем благосостоянии. Ведь семена люцерны мы выращиваем не для себя, а сдаем государству. Как говорится, можно не очень волноваться… Разве это по-партийному? Ведь мы же коммунизм строим. Какие же мы коммунисты, если дальше своего колхоза не видим.

Федор Пилипович почувствовал, как на лице у него выступила краска: секретарь сказал самое главное, то, чего сам Сагайдак не разглядел в своей ошибке. И теперь, когда ошибка стала ясна ему со всех сторон, он с облегчением вздохнул и лицо его приобрело свое обычное, спокойное и уверенное выражение.

— Запиши, — сказал он счетоводу. — За недосмотр семенной люцерны у председателя вычесть пять трудодней, у бригадира Кривенко и завсвинофермой Копы — по три. На ближайшем заседании правления провести протоколом.

— А у пастуха? — спросил Кривенко. — Разве он не заслужил?

— Пастух не виноват, — вступился Копа. — Я виноват. Тут никуда не денешься. Так бы и сам командующий фронтом решил.