Людмила Раскина - Былое и думы собаки Диты

• Название: Былое и думы собаки Диты
• Автор: Людмила Раскина
• Издательство: Розовый жираф
• Жанр: Детская проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4370-0050-2

«Былое и думы собаки Диты» — книга для семейного чтения. Ма, Па, их дочка Рыжуша, строгая Ба и собака Дита словно сошли со страниц фамильного фотоальбома. Смешное и грустное переплелись в этой книге, описывающей от лица собаки жизнь одной прекрасной семьи.

---

Но пассажиры «Волги», люди воспитанные, быстро приходят в себя и начинают хлопотать, вытаскивая свою — тоже последнюю — камеру. Они тоже возвращаются в Москву, но попозже и обещают внимательно следить за дорогой и подобрать нас, если Штеер заупрямится и встанет.

Да здравствуют люди добрые!

Марш на восток продолжается.

Двести один километр до Москвы. Мы поем русские народные песни. В машине появляется запах гари. Капитан принюхивается, останавливает машину и видит, что с заднего сиденья валит дым.

Экипаж в панике покидает горящий салон. Капитан бросается в салон. И что же? Почти непосредственно под ученым секретарем лежит на сиденье тлеющая сигарета. О Боже! Подстилка прогорела, в Тарином спальнике под ней — дыра!

Расследование показало, что капитан неудачно выбросил из окна сигарету и ее затянуло обратно в салон, в Штееруше ведь с каждой стороны только по одному окну. Как эта сигарета ухитрилась так ювелирно приземлиться и никого не задеть? Ведь там, на заднем сиденье, одних рук и ног по шесть штук, не считая всего остального!

Преступную сигарету капитан тут же сунул обратно в рот и докурил — не пропадать же добру! — а боцман с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения сказал:

— Хорошо, что не подо мной!

Следующая остановка была Москва! Лето кончилось…

Той осенью…

Когда они, пропахшие лесом, такие веселые, вернулись домой, Ма и Рыжуша выложили перед Ба свои трофеи — связку вяленых рыбок, тугой мешочек сухих белых грибов и несколько банок соленых грибов. Рыжуша ходила за Ба и захлебывалась словами. Она хотела рассказать все сразу, и у нее все смешалось: и рыбалка, и Леля, и пожар в машине, и Пушкин в ссылке и даже приезд к нему в Михайловское школьного товарища.

— Погоди, погоди, — остановила ее Ба. — Что-то я ничего не понимаю. Можно подумать, что Пушкин тоже был с вами на турбазе.

— Что ты, Ба! — возмутилась Рыжуша. — Ведь он же был дворянин! Их же сейчас не бывает!

— Как это не бывает? — повернулся к ней Па. — Вот, например, Валентин Валентинович — потомственный дворянин. Его прадед участвовал в восстании декабристов.

— Интересно! А ты мне ничего не рассказывал! — Ма широко раскрыла глаза. — Я чувствовала, чувствовала! Я тебе говорила!

— А отец Валентина Валентиновича был полковником царской армии, — продолжал Па.

— Царской? — с ужасом переспросила Рыжуша.

— Царской, царской! — передразнил ее Па. — Между прочим, во время еврейского погрома этот царский полковник укрыл евреев в своем доме, а сам вышел к погромщикам с револьвером в руке. Книжки надо читать хорошие, а не муру всякую из школьной библиотеки.

Ба тяжело, со значением вздохнула и поджала губы. Я встала и тоже вздохнула, только, наоборот, с облегчением: все вернулись, все вернулось на свое место. Жизнь продолжается.

А Па через несколько дней принес толстую книгу в зеленом переплете. «Ю. Тынянов, — стояло на обложке. — „Пушкин“». Теперь вечерами Ма читала нам ее вслух. В семье начался период: «Пушкин и его современники».

Двадцать первого сентября у Рыжуши был день рождения, и она позвала в гости своих одноклассников. Ма испекла сладкий пирог, наготовила всяких бутербродов и пожарила сосиски — она умеет так интересно их жарить в виде хризантем.

Пришли нарядные девочки и чинные, в костюмах и галстуках, мальчики. Они торжественно вручали Рыжуше цветы и подарки, а Ма восхищалась:

— Такие воспитанные! Совсем взрослые!

«Совсем взрослые» садились за стол и почему-то сразу набрасывались на сосиски.

Потом Ба, Па и я ушли вниз к соседям, чтобы не смущать гостей. Через три часа мы вернулись, и уже на лестнице нас смутил дикий гвалт из нашей квартиры.

— «Совсем взрослые» веселятся, — задумчиво заметил Па.

Ма позвонила, и шум резко стих. Когда Рыжуша щелкнула замком, все гости уже с куртками в руках теснились в передней и сразу начали по одному быстро утекать мимо нас в открытую дверь.

Мы оторопели.

— Вы уже уходите? А чай вы уже пили? — растерянно спрашивала Ма, но «воспитанные» прыгали вниз по лестнице, как дикие козы, даже не попрощавшись.

Уже не веря ни во что хорошее, Ма и Ба поспешно вбежали в комнату и остолбенели во второй раз: все, что можно было сдвинуть с места, было сдвинуто и щедро засыпано конфетными обертками, в самых неожиданных местах красовались надкусанные бутерброды и размякшие шоколадки, весь пол был в каких-то белых разводах, а по дивану явно ходили ногами.

— У вас что здесь, ураган прошел? — всплеснула руками Ма.

Рыжуша молча стояла посреди комнаты.

— Дочь! А что вы делали с зубной пастой? — крикнул из ванной Па.

— Они ее ели… — прошептала Рыжуша трясущимися губами. — Аринушкин сказал, что в пионерском лагере все так делают..

— А что ж вы сладкий пирог не ели? — это Ба продолжала проверку.

— Да? Не съели? — заинтересовался Па и быстро прошел в кухню.

— Ладно, дочь! — Ма обняла Рыжушу. — Сейчас быстренько все уберем и чаю с пирогом попьем!

Рыжуша облегченно вздохнула, а я пошла к Па: как там дела? Может, еще что-нибудь вкусное осталось?

Это было той осенью…

Когда заболел Па.

Пока Па делали операцию, Ма, Лена и Ленка ждали в больничном подъезде: в городе свирепствовал грипп, и в больницу не пускали — был карантин. В подъезде было холодно и промозгло, с улицы тянуло сыростью. Ма все время била дрожь. Наконец вышел усталый хирург и как-то в сторону произнес то слово, которое все боялись услышать.

— Сегодня к нему нельзя, — добавил он. — Приходите завтра, вас пустят.

По дороге на остановку все молчали. Шел мелкий дождь. Долго не было автобуса, а когда он пришел, Ма вдруг разрыдалась и никак не могла остановиться.

Автобус ушел.

На следующее утро Ма выдали пропуск к Па, но сначала она зашла в кабинет к врачу и попросила его не говорить Па правду.

Перед палатой она немножко постояла, а потом решилась и открыла дверь.

Па лежал на кровати у окна и смотрел на Ма. Он был такой же, как всегда, только очень бледный, и Ма почему-то удивилась, на какую-то минуту ей даже показалось, что ничего и не было — ни ожидания в подъезде, ни того страшного слова, ни сегодняшней бессонной ночи, ни разговора с врачом…

И у нее неожиданно легко получилось сказать, что она говорила с врачом, у него, Па, все в порядке, только на всякий случай нужно пройти курс лечения — химиотерапию. А так все ничего, все в порядке.

Па взглянул на заплаканное лицо Ма и ничего не ответил.

…И той зимой

После операции Па еще долго был дома, но я этому не радовалась: я же видела, как ему тяжело, когда он принимает эту свою «химиотерапию», особенно первые три дня на неделе. На четвертый день Па становилось легче. Он вставал, надевал сапоги, теплую летную куртку, которую он получил на своем вертолетном заводе, и говорил:

— Ну что, Дитуша, пойдем по бездорожью?

Мы выходили на улицу. Осень давно кончилась, но снега еще не было. Вернее, он все время падал с неба, но на земле тут же таял и покрывал все вокруг каким-то противным месивом. Дворники не успевали его убирать и почему-то посыпали все вокруг солью. Как будто это суп! Можно подумать, эту грязь кто-то станет лизать.

Редкие прохожие передвигались медленно, осторожно, старались определить, где местечко посуше. А что толку? Разве под этой кашей углядишь? Просто жалко смотреть, как человек стоит на одной ноге, словно аист, выбирает-выбирает, куда бы другую ногу поставить, а потом — плюх! выбрал, называется! — под снегом-то яма с водой! Или, хуже того, лед скользкий!

А мы с Па никогда дорогу не выбираем! Идем вперед! Куда надо, туда и идем! Не сворачиваем!

Ма, правда, потом сердится, что Па ноги промочил: он может простудиться, а ему надо беречься…

Но Па ей прямо отвечает:

— Так мы с Дитушей устроены, Миншток! Под ноги не смотрим!

Обычно мы с Па шлепаем по этой снежной хляби вниз по улице, мимо школы, и первым делом, конечно, сворачиваем к сигаретному киоску — запасаемся сигаретами.

Следующая остановка — кондитерская: конфеты дома все вышли. Па говорит, что, когда Ма волнуется, у нас быстро конфеты кончаются — «на нервной почве».

Под конец идем в мясной магазин — это для меня! — проверить: как там насчет ливерной колбасы или косточек.

С Па в магазин ходить — одно удовольствие! Он меня никогда не привязывает у входа, как Рыжуша или Ма. Я этого терпеть не могу! Когда меня оставляют на улице одну, я начинаю рваться, лаять, метаться, стараюсь изловчиться и вывернуться из ошейника. Вокруг меня собирается толпа, и кто-нибудь обязательно входит в магазин с криком:

— Чья собака там у дверей с ума сходит? Развели собак! Пройти нельзя!