Тамара Холостова - Девочка перед дверью. Синие горы на горизонте

• Название: Девочка перед дверью. Синие горы на горизонте
• Автор: Тамара Холостова
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-08-000247-6

Две повести о девочке, детство которой приходится на трагические предвоенные и первые военные годы, и людях, помогающих героине в тяжелых обстоятельствах.

---

Еще не все понимает рано повзрослевшая девочка, но уже прекрасно чувствует на себе неблагополучие мира и пределы литературных аналогий.

В рассказах Козыревой культ личности представлен так, что его как будто и нет вовсе. Почти не упоминается имя Сталина, нет понятия репрессий — большой мир еще не вмещается в сознание девочки. Но он есть в одном из самых опасных своих проявлений. Культ личности существует не только в том, что в сфере политики складывается неверное отношение к вождю, происходит его обожествление. На самом деле культ прорастает во всех сферах жизни, сковывает сознание каждого, вторгается во все отношения, искажая и меняя их смысл. Это проявление культа — самое страшное. Можно сказать, что система доносов, основанных на сверхподозрительности и всеобщем недоверии, не могла бы существовать, если бы не обеспечивалась… людьми на местах. Конечно, аресты, лагеря, расстрелы — все это существовало и было реальной возможностью для каждого, кто осмелился бы протестовать. Но все эти меры сами по себе не смогли бы осуществить и сотой доли того, что произошло. Зависть, трусость, равнодушие, подлость и подозрительность — все эти качества людей оказались нужными и включенными в работу системы.

Но не менее важно и другое. Жизнь девочки чудесным образом сохранялась из-за того, что находились люди, в самый трудный момент протягивающие ей руку помощи. Няня Груша, Милица Васильевна, Мумед Юнусович и многие другие — все это люди, благодаря которым сохранялась не только жизнь девочки, но и спасалось нечто большее — нравственное здоровье народа.

На этом пути постижения добра и зла собственным опытом происходит многое из того, что нельзя отменить и нельзя заменить ничем другим. Понятие пути в этом смысле не равно понятию пройденных дорог, даже таких тяжелых, какой оказалась для Вики Гордон дорога на Мархамат, в школу-интернат. Путь в жизни человека означает многое: мы не только отделяем добро от зла и учимся видеть их в реальном обличье, но и обретаем Родину, решаем национальные проблемы и… строим самих себя.

На этом пути мы растем и взрослеем и вместе с нами растет мир, в котором мы живем. Растет он внутрь и вовне как что-то значительное и понимаемое.

Прошло совсем немного времени от девочки перед закрытой дверью до Вики-библиотекаря, а путь пройден большой — путь познания и взросления. Во второй повести мы уже имеем дело с человеком, прошедшим большие испытания. Теперь уже не только литературные герои — ключи к пониманию происходящего, собственный горький опыт осел в глубину души и помогает видеть и понимать то, что еще вчера было закрыто от сознания. Можно только удивляться тому, каким большим и сложным стал внутренний мир девочки, какими безошибочными стали ее оценки, даже если глубокое равнодушие скрыто маской сладкоречивой вежливости (Умиленный-Убеленный) или правда оказывается связанной с приписками и искажением отчетности. И дело тут не только в доброте человека, спасающего в трудные годы стольких людей.

Встреча с Мумедом Юнусовичем — автабачекским председателем — большая удача не только в жизни Вики Гордон. И для тех, кто встретился с ним уже как с литературным героем, это важное событие.

Мумед Юнусович мало похож на героя, но он относится к тому разряду людей, на которых держится жизнь. И совершает он не подвиг, а нечто другое: он устраивает жизнь вокруг себя так, что у всех, кто его окружает, не только появляются силы и уверенность, позволяющие выжить, но и восстанавливаются представления о справедливости жизни. Можно было бы сказать, что это особый дар, и тем завершить объяснение. Но жаль так кончать. Перечитывая страницы повести, мы отчетливо видим: Мумед Юнусович понимал людей, видел их сильные и слабые стороны. Жизнь восстанавливалась вокруг него не только его собственными усилиями, но и усилиями тех, кого он привлекал к работе. Он отыскивал человеку место, соответствующее его силам и особенным способностям, уважительно отмечая их не только у взрослых, но и у детей (Мурад, Вика). Это редкий дар, и он слабо культивируется в нашей литературе, хотя значение его может понять каждый. Вероятно, поэтому так легко разделить светлую влюбленность Вики-библиотекаря в этого грузного человека с лицом, покрытым оспинами.

Нельзя не отметить еще одну сторону: в повести решаются национальные проблемы, да так, как только и можно их решить сегодня. От человека к человеку переходит канва повествования, и при этом отделяется темное от светлого, красивое от безобразного так же, как отделила писательница Мумеда от Акбара, отдавая должное и тому и другому и не соблазняясь их национальной и кровной общностью.

Несмотря на трудное время войны, безвременье культа личности, когда все завистливое, подозрительное и подлое оказалось нужным и получило поддержку, в повестях М. Козыревой жизнь отражена не только в темных тонах, но и в светлых. Доброта, мудрость и красота народа — все это коснулось судьбы девочки и отозвалось в ней благодарной памятью, вопреки всему.

Поэтому повести М. Козыревой выполняют сегодня особую и весьма важную миссию — помогают осмыслить недавнее прошлое и сделать выводы, избежав новой неправды его полного отрицания.

Тамара Витальевна Холостова, кандидат философских наук

Девочка перед дверью

Часть I

Жил на свете царь Дадон…

Длинный полутемный коридор. Двери. Возле каждой — табуретка. На каждой табуретке — примус. Или керосинка. Керосинки коптят. Примуса шумят. Пляшут на чайниках крышки. А коридор пуст.

И только возле одной двери происходит что-то малопонятное.

А девочка стоит рядом, нахмуренная, засунув руки в карманчики фартука, и строго спрашивает: «А вы чего заклеиваете нашу дверь? Это наша дверь. У меня игрушки там. И горшочек. Вот папа придет — он вам даст!»

Ей не отвечают. Молча делают свое дело, а затем подбирают с пола портфели и проходят мимо нее — странные дядьки с портфелями под мышками и с тщательно загороженными от ее сурового взора пустыми безглазыми лицами.

С тихим шипением смолкают примуса. Люди выползают из дверей, берут чайники и исчезают. А лица у них не как всегда, а как у тех дядек: без глаз.

Что с ними? Ведь она их отлично знает. Они веселые. Заводят патефоны и поют песни. Они дарят ей печенье и мармеладки и спрашивают, кого она больше любит — папу или маму.

Примуса стоят смолкшие. В коридоре темно. И тихо-тихо.

…Жил на свете царь Дадон.
Смолоду был грозен он.
И соседям то и дело
наносил обиды смело…

Бегал, наверное, по коридору и плевал в чайники. Или выкручивал фитили, чтобы не коптили…

Ничего ведь не произошло. Папа и мама уезжают всегда надолго. Мама едет в Москву — к редактору. А папа иногда едет с ней вместе, а иногда улетает даже. Потому что мама — просто переводчик, а папа — и переводчик, и летчик. Он прилетит. Оторвет ихнюю противную заклейку с двери, а дядек тех больше не пустит. Он будет крутить ее по комнате и петь:

Открывай пошире рот!
На те, Витька, пряник!
Мне сегодня перевод
Заказал ботаник!

Перед уходом мама всегда целуется. Сегодня тоже поцеловала. Встала на одно колено, притянула Витю к себе и поцеловала. И ушла… И с ней… какие-то. С ее работы — редакторы (она сказала Вите). А потом пришли эти… Ну и что?

Тишина в коридоре. За каждой дверью сидят летчики и молча пьют чай. Или не пьют. И чайники стынут на их подоконниках.

И вот в тишине за одной из дверей начинает хрипеть патефон. И дверь распахивается. На освещенном пороге — Женщина-летчик Милица Васильевна. На ней черный капот с хризантемами, в волосах бумажки, в зубах папироса.

«Виктория! — кричит она на весь коридор. — Марш ко мне пить чай! С бубликами! А ну по-быстрому!»

А патефон в ее комнате вопит что есть мочи: «Сэ-эрд-це! Ти-бе ни хочит-ца па-кою!»

И под его победные вопли я вступаю в жизнь. С этого часа я помню подряд все.

«Что такое хорошо и что такое плохо?»

— Нянь! А эта тетя на картине кто? Королева?

— Никакая не королева.

— Ну тогда герцогиня? Или… графиня?

На этом мои познания в геральдике, взращенные на мамином брокгаузовском Шекспире, иссякают, и я умолкаю.

Но женщина в золотой одежде, с короной на голове смотрит на меня из рамы и не дает покоя. И странные крылатые не то дяденьки, не то тетеньки вкруг нее. И мальчик. Ну как же не королева? Вот и у него корона. Значит, он принц.

— Так кто же она тогда?!

— Плотникова жена, — отвечает няня. И с грохотом ставит утюг на подставку.