Иван Василенко - Жизнь и приключения Заморыша

• Название: Жизнь и приключения Заморыша
• Автор: Иван Василенко
• Жанр: Прочая детская литература

---

Маше, Вите и мне прибавилось работы: мы ходили по домам и продавали чековые книжки. Подойдем к двери, постучим или надавим кнопку - и ждем. Выходит хозяин или хозяйка и спрашивает, чего нам надо. Отвечала обычно Маша:

- Нас прислали дамы-патронессы из общества трезвости. Мы принесли вам чековую книжку для пьяниц. Пожалуйте полтинничек.

Получив полтинник, мы прятали его Витьке в карман, а карман, чтобы не залезли чики-рики, зашпиливали английской булавкой. Но чаще нам говорили:

- Идите вы с вашими дамами-патронессами знаете куда!..

И захлопывали перед носом дверь.

Все-таки ходить по домам было интересно, а то ведь все в чайной да в чайной. Только если мы долго ходили, у меня начинали болеть ноги, и я весь раскисал. Тогда Витька говорил: "И чего он с нами увязался! Сидел бы дома". Но Маша всегда меня защищала и оставляла где-нибудь посидеть - или в лавочке, или в парикмахерской. Потом они за мной заходили, и мы возвращались домой вместе.

Однажды мы шли около железнодорожного переезда.

Я сказал:

- У меня ноги болят. Я посижу около будочки.

Маша и Витя пошли дальше, а я открыл дверь и вошел в будку.

Рыжая лежала на топчане, укрытая старым ватным одеялом. Лицо у нее было желтое. Увидя меня, она зашевелила бескровными губами и слабым голосом сказала:

- Бабуленька, посмотри, кто к нам пришел. Заморышек пришел.

Бабка, нагнувшись над тазом, что-то стирала. Ее серые космы свисали к самой воде.

- Вот и хорошо, что пришел, а то ты одна совсем тут затомилась.

- Ты больна? - спросил я.

Рыжая упрямо качнула головой.

- Была больна, а теперь уже здоровая.

- Ну-ну, здоровая! - заворчала бабка. - Одна тень от тебя осталась. Фелшар сказал, цыпленком кормить надо, а где его, того цыпленка, взять? Цыпленок, гляди, двугривенный стоит. Кусаются они нынче, цыпленки эти.

Я подсел к рыжей на топчан и сказал:

- Хочешь, я тебе сказку расскажу?

Она слабо улыбнулась.

- Про гуся? Про гуся я и сама знаю.

- Нет, эту ты не знаешь. Я про другого гуся, про Ивана Ивановича.

Она повеселела:

- Ой, умора! Да разве ж гусей зовут по-человечьи?

- Зовут. Вот слушай.

Я хотел ей рассказать все, что мы с Петром прочли в книжке, но с самого начала сбился, запутался и умолк.

- Нет, - сказал я, - лучше я тебе все это прочту. Вот приду еще раз и принесу книжку.

- А ты разве умеешь читать? - недоверчиво спросила она.

- Умею.

- Ну, прочти. Тебя Гришей зовут?

- Что ты! Меня Митей зовут. А ты - Зойка, я знаю.

- Кто тебе сказал? - удивилась она.

- Тебя так на базаре называли, когда ты барыню отбрила, помнишь?

- А, ту, мордастую! Ты тоже видел? Я ее еще и не так! Она посмотрела на меня смеющимися глазами и задорно сказала: - Меня все знают, вот я какая!

- Ну и дурочка, - проворчала бабка. - Живи потихонечку - и тебе хорошо будет.

Зойка свистнула. Я никогда не слышал, чтобы девочки свистели.

Теперь, когда мы отправлялись продавать чеки, я всякий раз засовывал под рубашку книгу. Но ходили мы на другие улицы и только дня через три попали опять к переезду. Зойка еще лежала.

- Принес? - спросила она сердито. - Небось скажешь, что забыл?

- Нет, что ты! - ответил я. - Принес.

- Долго ж ты нес.

Я вынул книгу и опять примостился на топчане. Зойка взяла ее у меня из рук и недоверчиво полистала.

- Ладно, читай. Посмотрю, какой ты чтец. Может, ты и по покойникам читаешь?

- Вот и опять дурочка, - ласково пожурила бабка.- Кто он, псаломщик? Читай, Митя, не обижайся: она недужная.

Оттого, что книжку эту мне читал Петр, а потом я сам ее перечитывал два раза, я больше уже не запинался и читал так, точно знал каждую строчку наизусть.

Сначала Зойка смотрела на меня сердито и недоверчиво, потом совсем забыла обо мне и слушала, расширив свои зеленые глаза и полуоткрыв рот. А под конец стала хватать меня за руки и выкрикивать:

- Постой, постой! Как он сказал? Ха-ха-ха!.. Ой, умора!..

- Ну, Каштанка! - в свою очередь откликалась бабка из своего угла. - Попала в переплет собачка!

Я прочитал первую главу и закрыл книжку.

- Читай! - крикнула Зойка и даже толкнула меня ногой.

Но я боялся, что Маша и Витя будут искать меня и ругаться, и поспешил к двери, а книжку оставил Зойке.

- Читай сама, - сказал я. - Да поскорей, а то мне книжка нужна.

Через несколько дней я опять попал в будку. Зойка попрежнему лежала и, мне показалось, стала еще желтей лицом.

- Ну, прочитала? - спросил я.

Зойка молчала. Бабка вздохнула и понуро сказала:

- Как же она прочтет, если она неграмотная.

Зойка так и подскочила на топчане.

- И неправда твоя, и неправда! Я все буквы знаю!

- Буквы знаешь, а складывать их не умеешь, - стояла на своем бабка.

Но Зойка не сдавалась.

- А вот и умею! А вот и умею!..

Она вытащила из-под подушки замусоленный букварь и стала водить пальцем под строчкой.

- О! - выкрикивала она буквы. - В! Ц! А! Овечка! Видишь, бабка, прочитала! Овечка!

- Не овечка, а овца, - поправил я.

- Ну, овца. Это ж все равно. Видишь, и на картиночке овечка с рожками.

- Вот по картиночкам ты и читаешь, - упорствовала бабка. - Не будь картиночек в букваре, ты б и одного словечка не сложила.

Зойка с размаху швырнула букварь в угол и отвернулась к стене. Полежав так немножко, она успокоилась и опять повернулась к нам.

- Ну, читай, - приказала она мне.

И не отпустила, пока я не дочитал всю книжку. Слушая, она то переливчато смеялась, то задумывалась и тогда делалась похожей на взрослую. С таким задумчивым видом она выслушала всю главу, в которой рассказывалось, как умер гусь Иван Иванович.

- Вот так и я умру, - сказала она и плотно сжала бескровные губы.

- Еще чего! - недовольно отозвалась бабка.

- Да, умру. Она приходит ночью, смерть, и сидит вон в том углу, подстерегает.

Но вскоре Зойка опять оживилась. А когда я прочитал слова: "Метаморфоза, случившаяся с хозяином", - она удивленно воскликнула:

- Что, что? С хозяином "Мадам Морфоза" случилась? Это как же понимать, бабка?

Книжку мне Зойка не отдала: прижала двумя руками к груди и замотала головой.

- Потом, потом! Я сама еще прочту.

Руки у нее были тонкие, как палочки, и мне стало ее жалко.

В тот же день я незаметно взял из кассы серебряный полтинник и спрятал во дворе, в золе. А утром купил на базаре двух цыплят, пяток яиц, франзоль - и все это отнес в будку. Бабка, как увидела, закрестилась и сказала:

- Откуда это у тебя, господи помилуй!..

Но я боялся, что дома меня хватятся, и объяснять не стал, а взял свою книжку и убежал.

Зачем я взял книжку, зачем?! Сколько раз я с упреком задавал себе этот вопрос. А затем, что еще тогда, когда мне ее дал Петр, я решил ее подарить Дэзи. Да, я решил ей подарить именно книжку, потому что лучше этой книжки я ничего не знал и ничего у меня не было.

КРАСНЫЙ ФЛАГ

С некоторых пор лобастый инженер опять стал заглядывать к нам в чайную. Он проходил в "тот" зал и садился за длинный стол - играть с Витей в шахматы.

Тогда же появился еще один новый человек - и тоже зачастил к нам. Он подсаживался к столу, инженер наскоро объявлял Вите мат, и новый посетитель пересаживался на место Вити, против инженера, а Витя становился позади и смотрел, как они играют. Они переставляли фигуры и разговаривали. А о чем, я понять не мог.

Только не о шахматах. Нового посетителя инженер называл - Кувалдин, а тот его - Коршунов. О всяком человеке я мог сказать: вот этот - мужик, этот - барин, этот - мастеровой, этот - не мужик, не барин, а кто-то вроде моего отца. Кувалдин же был для меня загадкой. Он больше походил на мастерового: лицом и фигурой худощав, кожа темная, будто от въевшейся в нее угольной или железной пыли, руки в старых порезах и желтых мозолях.

Но держался он с инженером как с равным, даже посмеивался над ним, и говорил такие же непонятные слока, как и инженер. Из этих слов мне особенно запомнились "демагог" и "политический авантюрист". Демагогом Коршунов называл Кувалдина, а тот его авантюристом.

Слова эти они выговаривали так, будто ругались ими.

И еще три слова удержала моя память: "люмпен-пролетарии", "пролетарии" и "буржуазия". Эти слова они говорили часто.

Например, инженер ядовито спрашивал:

- Уж не босяки ли будут вашей движущей силой?

А Кувалдин ему отвечал:

- Нет, босяки - это люмпен-пролетарии. Настоящая движущая сила - это пролетарии, а не любезная вашему сердцу буржуазия.

Из этого разговора я с удивлением узнал, что наши обыкновенные босяки называются таким мудреным словом, которое натощак и не выговоришь. А буржуазия, наверно, - это машина, которую изобрел инженер, потому она так и называется - движущая сила.

Через несколько дней после этого разговора в "тот" зал пришли еще три человека, чем-то очень схожие с Кувалдиным. Они читали разложенные на длинном столе газеты и о чем-то вполголоса переговаривались. А еще неделю спустя таких людей собралось в "том" зале уже с десяток. Кувалдин подошел к буфету и сказал отцу: