Осип Мандельштам - Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)

• Название: Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)
• Автор: Осип Мандельштам
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-87232-9, 978-5-699-85944-3

О. Э. Мандельштам (1891–1938) – великий русский поэт. Его стихи были впервые опубликованы, когда ему было всего девятнадцать лет, а в сорок семь он погиб в пересыльном лагере по дороге на Колыму. Через двадцать лет официального забвения началось постепенное возвращение поэзии Мандельштама читателям. В настоящее издание входят оригинальные стихотворения поэта и проза, исключены детские и шуточные, а также недописанные или не полностью сохранившиеся отрывки. В книгу включены обширные примечания М. Л. Гаспарова, а также вступительная статья О. А. Лекманова. Книга издана к 125-летнему юбилею О. Э. Мандельштама.

В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.

---

«Гончарами велик остров синий…»

Гончарами велик остров синий –
Крит зеленый. Запекся их дар
В землю звонкую. Слышишь подземных
Плавников могучий удар?

Это море легко на помине
В осчастливленной обжигом глине,
И сосуда студеная власть
Раскололась на море и глаз.

Ты отдай мне мое, остров синий,
Крит летучий, отдай мне мой труд
И сосцами текучей богини
Воскорми обожженный сосуд…

Это было и пелось, синея,
Много задолго до Одиссея,
До того, как еду и питье
Называли «моя» и «мое».

Выздоравливай же, излучайся,
Волоокого неба звезда,
И летучая рыба – случайность,
И вода, говорящая «да».

‹21 марта› 1937

«Длинной жажды должник виноватый…»

Длинной жажды должник виноватый,
Мудрый сводник вина и воды:
На боках твоих пляшут козлята
И под музыку зреют плоды.

Флейты свищут, клянутся и злятся,
Что беда на твоем ободу
Черно-красном – и некому взяться
За тебя, чтоб поправить беду.

21 марта 1937

«О, как же я хочу…»

О, как же я хочу,
Не чуемый никем,
Лететь вослед лучу,
Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись –
Другого счастья нет –
И у звезды учись
Тому, что значит свет.

Он только тем и луч,
Что только тем и свет,
Что шопотом могуч
И лепетом согрет.

А я тебе хочу
Сказать, что я шепчу,
Что шопотом лучу
Тебя, дитя, вручу…

23 марта – начало мая 1937

«Нереиды мои, нереиды!..»

Нереиды мои, нереиды!
Вам рыданья – еда и питье,
Дочерям средиземной обиды
Состраданье обидно мое.

Март 1937

«Флейты греческой тэта и йота…»

Флейты греческой тэта и йота –
Словно ей не хватало молвы, –
Неизваянная, без отчета,
Зрела, маялась, шла через рвы…

И ее невозможно покинуть,
Стиснув зубы, ее не унять,
И в слова языком не продвинуть,
И губами ее не размять…

А флейтист не узнает покоя:
Ему кажется, что он один,
Что когда-то он море родное
Из сиреневых вылепил глин…

Звонким шопотом честолюбивых,
Вспоминающих шопотом губ
Он торопится быть бережливым,
Емлет звуки – опрятен и скуп.

Вслед за ним мы его не повторим,
Комья глины в ладонях моря,
И когда я наполнился морем –
Мором стала мне мера моя…

И свои-то мне губы не любы –
И убийство на том же корню –
И невольно на убыль, на убыль
Равноденствие флейты клоню.

7 апреля 1937

«Как по улицам Киева-Вия…»

Как по улицам Киева-Вия
Ищет мужа не знаю чья жинка,
И на щеки ее восковые
Ни одна не скатилась слезинка.

Не гадают цыганочки кралям,
Не играют в Купеческом скрипки,
На Крещатике лошади пали,
Пахнут смертью господские Липки.

Уходили с последним трамваем
Прямо за́ город красноармейцы,
И шинель прокричала сырая:
«Мы вернемся еще – разумейте…»

Апрель 1937

«Я к губам подношу эту зелень…»

Я к губам подношу эту зелень –
Эту клейкую клятву листов,
Эту клятвопреступную землю:
Мать подснежников, кленов, дубков.

Погляди, как я крепну и слепну,
Подчиняясь смиренным корням,
И не слишком ли великолепно
От гремучего парка глазам?

А квакуши, как шарики ртути,
Голосами сцепляются в шар,
И становятся ветками прутья
И молочною выдумкой пар.

30 апреля 1937

«Клейкой клятвой липнут почки…»

Клейкой клятвой липнут почки,
Вот звезда скатилась –
Это мать сказала дочке,
Чтоб не торопилась.

– Подожди, – шепнула внятно
Неба половина,
И ответил шелест скатный:
– Мне бы только сына…

Стану я совсем другою
Жизнью величаться.
Будет зыбка под ногою
Легкою качаться.

Будет муж, прямой и дикий,
Кротким и послушным,
Без него, как в черной книге,
Страшно в мире душном…

Подмигнув, на полуслове
Запнулась зарница.
Старший брат нахмурил брови.
Жалится сестрица.

Ветер бархатный, крыластый
Дует в дудку тоже, –
Чтобы мальчик был лобастый,
На двоих похожий.

Спросит гром своих знакомых:
– Вы, грома́, видали,
Чтобы липу до черемух
Замуж выдавали?

Да из свежих одиночеств
Леса – крики пташьи:
Свахи-птицы свищут почесть
Льстивую Наташе.

И к губам такие липнут
Клятвы, что, по чести,
В конском топоте погибнуть
Мчатся очи вместе.

Все ее торопят часто:
– Ясная Наташа,
Выходи, за наше счастье,
За здоровье наше!

2 мая 1937

«На меня нацелилась груша да черемуха»

На меня нацелилась груша да черемуха –
Силою рассыпчатой бьет в меня без промаха.

Кисти вместе с звездами, звезды вместе с кистями, –
Что за двоевластье там? В чьем соцветьи истина?

С цвету ли, с размаха ли – бьет воздушно-целыми
В воздух, убиваемый кистенями белыми.

И двойного запаха сладость неуживчива:
Борется и тянется – смешана, обрывчива.

4 мая 1937* * *

I. «К пустой земле невольно припадая…»

К пустой земле невольно припадая,
Неравномерной сладкою походкой
Она идет – чуть-чуть опережая
Подругу быструю и юношу-погодка.
Ее влечет стесненная свобода
Одушевляющего недостатка,
И, может статься, ясная догадка
В ее походке хочет задержаться –
О том, что эта вешняя погода
Для нас – праматерь гробового свода,
И это будет вечно начинаться.

II. «Есть женщины, сырой земле родные…»

Есть женщины, сырой земле родные,
И каждый шаг их – гулкое рыданье,
Сопровождать воскресших и впервые
Приветствовать умерших – их призванье.
И ласки требовать у них преступно,
И расставаться с ними непосильно.
Сегодня – ангел, завтра – червь могильный,
А послезавтра – только очертанье…
Что было – поступь – станет недоступно…
Цветы бессмертны. Небо целокупно.
И всё, что будет, – только обещанье.

4 мая 1937

Последние стихи

Чарли Чаплин

Чарли Чаплин
        вышел из кино,
Две подметки,
        заячья губа,
Две гляделки,
        полные чернил
И прекрасных
        удивленных сил.
Чарли Чаплин –
        заячья губа,
Две подметки –
        жалкая судьба.
Как-то мы живем
        неладно все –
            чужие,
                чужие…
Оловянный
        ужас на лице,
Голова не
        держится совсем.
Ходит сажа,
        вакса семенит,
И тихонько
        Чаплин говорит:
«Для чего я
        славен и любим
            и даже
                знаменит», –
И ведет его
        шоссе большое
            к чужим,
                чужим.
Чарли Чаплин,
        нажимай педаль,
Чаплин, кролик,
        пробивайся в роль.
Чисть корольки,
        ролики надень,
А жена твоя –
        слепая тень, –
И чудит, чудит
        чужая даль
Отчего
        у Чаплина тюльпан,
Почему
        так ласкова толпа?
Потому
        что это ведь Москва!
Чарли, Чарли,
        надо рисковать,
Ты совсем
        не вовремя раскис,
Котелок твой –
        тот же океан,
А Москва
        так близко, хоть влюбись
    В дорогую
        дорогу.

Май (?) 1937

«С примесью ворона голуби…»

С примесью ворона голуби,
Завороненные волосы –
Здравствуй, моя нежнолобая,
Дай мне сказать тебе с голоса,
Как я люблю твои волосы,
Душные, черно-голубые.

В губы горячие вложено
Всё, чем Москва омоложена,
Чем, молодая, расширена,
Чем, мировая, встревожена,
Грозная, утихомирена…

Тени лица восхитительны –
Синие, черные, белые,
И на груди удивительны
Эти две родинки смелые.
В пальцах тепло не мгновенное –
Сила лежит фортепьянная,
Сила приказа желанная
Биться за дело нетленное…

Мчится, летит, с нами едучи,
Сам ноготок холодеющий,
Мчится, о будущем знаючи,
Сам ноготок холодающий.
Славная вся, безусловная,
Здравствуй, моя оживленная
Ночь в рукавах и просторное
Круглое горло упорное.

Слава моя чернобровая,
Бровью вяжи меня вязкою,
К жизни и смерти готовая,
Произносящая ласково
Сталина имя громовое
С клятвенной нежностью, с ласкою.

Начало июня 1937

«Пароходик с петухами…»