Татьяна Уфимцева - Моя Марусечка

• Название: Моя Марусечка
• Автор: Татьяна Уфимцева
• Жанр: Драматургия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4467-2133-7

Пьеса является инсценировкой одноименной повести Александры Васильевой. Маруся уже совсем немолодая уборщица в продуктовом магазине. Жизнь ее незавидна. С деньгами постоянная проблема, успешно вести дела помимо работы у неё не получается, а тут ещё и сына обвинили в попытке изнасилования и посадили на пять лет. В небольшой пьесе перед нами проносится целый ряд очень ярких персонажей, которые, не смотря на описываемую в произведении эпоху перестройки, встречаются и в нашей повседневной жизни. В пьесе не происходит почти ничего выдающегося, но под пристальным взглядом простые истории приобретают объем. Как и Марусечка, которая предстает одной из тех самых, настоящих людей, на которых держится мир… Пускай это и не всегда заметно сразу.

---

Маруся. Какая зараза эти холодильники: натекло рыбьей крови. Тряпкой надо собрать, а потом уж эту тряпку выкинуть на помойку. Тут уж и соды, и хлорки, все мало, тут уж без уксусной эссенции никак. А то на ватку и под микроскоп. Десятый час. Оли нету.

Маруся принялась за полы.

Маруся. Так. Теперь что? Таскать подносы и ошпаривать подносы. Теперь что? Подмести двор. Только сначала ручку новую к метле приделать. Одиннадцатый час. Оли нету.

Маруся надела на бочку с килькой еще один обруч, а то подтекает. Тапок починила, порвался. Почистила от грибов торцовую стену. Вернулась в каптерку. Села. А дадут посидеть?

– Маруся! Вытри лужу!

– Маруся! Масло разлили!

– Маруся! Плюнули!

– Маруся! Просыпали!

– Маруся! Хлорки!

Маруся. Небось никто не крикнет: Оля! Хлорки! У Оли диагноз ног. Она ростит для родины десять детей. Она гоняет ссыкунов под аркой. А кто витрину помоет? И чтобы прозрачно. Намахаешься, пока прозрачно, витрина это тебе не форточка. А Оля, ну что Оля? Оля и сидит, и дремлет, и устала. И ноги у нее болят, и пузо пучит, и изжога, и матка выпадает. Оля ходит – понедельник, вторник, среда, четверг лечить аллергию. Суббота, воскресенье у нее солей. Только пятница свободна. Но в пятницу у нее матка выпадает. Двенадцатый час. Пришла!

Оля вошла в каптерку и тяжело опустилась на табурет.

Оля. Маруся, слышь, американцы нам такого шашеля подкинули: и в муке живет, и ящики с патронами просверливает. Потом из этих патронов стрелять уже нельзя.

Маруся. А и не надо стрелять.

Оля. Маруся, кто целовался с американцами, у всех выпали зубы. Они такой микроб придумали.

Маруся разводила щелок.

Оля. А американские открытки… Вот занеси их в дом, так мухи уже не залетают. Во-от! Вроде хорошо, а с мухами как-то спокойнее.

Маруся. Да, с мухами спокойнее.

Оля. Негры их пахнут курами, то есть перьями, почти что подушками. А есть такие, что просто пахнут. Встанешь рядом, а он пахнет и все. И ходят они как женщины – задом виляют. Все американцы виляют задом.

Маруся полоскала тряпки.

Оля. Маруся, вот что я вчера узнала: все немцы – евреи.

Маруся. Как это?

Оля. Да! Они только притворяются, что они немцы… Ой! Слышишь? Ссыт кто-то. Ах ты черт! Устроили под аркой уборную!

Олю как ветром сдуло. Побежала ловить ссыкунов.

Маруся. Не могут все немцы быть евреями. Нет. Сколько-то немцев есть немцы…

Со двора донесся томный голос: «Маруся! Маруся!»

Маруся. Тамара. Артистка. В театре оперы и балета выступает. Полгода дома не живет, ездит на гастроли. В Испанию ездила! В меховом магазине ей дали напрокат шубу. Одиннадцать тысяч стоит! Но не насовсем дали, на время и чтоб держала в нафталине.

Тамара стояла на балконе восьмого этажа и завывала.

Тамара. Душа-а моя-а! Помираю-у!

Маруся. На тебе! Только утром пела на балконе! Чего та-ак? Чего болит-то-о?

Тамара. Все-о! Под ложечкой! Под мышкой! Спина! Вены, ногти!

Маруся. Вот тебе и Испания! Не ижжай больше!

Тамара. Поднимись, душа моя, полечи меня!

Марусю нет-нет, да позовет кто-нибудь пройтись по косточкам, по хребту. Марусе что: позвали – иди. За тридцать копеек, за пятьдесят копеек, за десяток яиц, а из пятой квартиры подарили мешок перловки, правда, с шашелем… Маруся поднялась на восьмой этаж.

Маруся. Что с тобой, Тамаронька?

Тамара. Вот! Завернула все свое золото в бумажку, а потом выбросила ту бумажку в окно!

Маруся. Ай! И давно?

Тамара. Вчера.

Маруся. Не глядела, может еще лежит?

Тамара. Какое там! Я не во двор, я на улицу. Давно подобрал кто-то.

Они прошли в залу. Маруся огляделась.

Маруся. Ой, Тамаронька! А где ковер персидский, и шкатулка серебряная. И зеркала нет! И часы с курантами!

Тамара. Всё ему отдала. Всё! Пусть забирает! И еще кооператив куплю, уже договорилась… Надоело… Я потеряла вкус к подобной любви.

Маруся. Ты бы ему еще кусок стены подарила. Вкус она потеряла.

Тамара. Маруся, ты знаешь, что такое ревность?

Маруся. Ну что?

Тамара. Крыса между ребрами.

Маруся. А то ты, Тамара, не знала – все они кобели. Скидавай халат.

Маруся закатала рукава и начала плющить дебелое тело Тамары своими сильными, изъеденными хлоркой пальцами.

Тамара. Я приезжаю с гастролей… Весь мир мой! В Мадриде толпу перед театром разгоняли быками. В Париже – конями. А в Стамбуле – львами. Меня закидали бриллиантовыми кольцами. Приходили за кулисы смотреть, не накладные ли у меня бедра. А один испанский цыган, богатый, как сто китайцев, встал передо мной на колено, взял мою ножку и водрузил на свою плешивую башку. Одних вееров я привезла сорок коробок… и что я нахожу? Я нахожу эту б. дь из кукольного театра. Петрушечницу! Первую городскую проститутку! Шпильки ее тут, волосы, за диваном лифчик валяется…

Маруся. Кобель…

Тамара. Надоело… надоело все.

Маруся. А ты похудала, Тамара, истаяла.

Тамара. Посадили на яблочное пюре и воду. Через три дня сунули помидор. Разве я могу петь на основании помидора?

Маруся. Да, сил тебе много надо.

Тамара. В управлении культуры интриги и зависть, интриги и зависть. Она мне говорит: «Я привыкла иметь дело с интеллигентными». Это она мне! Да как она посмела так сказать!

Маруся. Да что сказала-то?

Тамара. Неинтеллигентная.

Маруся. Ну-у, это еще не ж. пин внук. Делов-то! Показала бы ей кукиш в кармане.

Тамара. Я! Я золотая Чио-Чио-Сан! Платиновая Аида! Кто берет мои верхние ноты?

Маруся. Кто?

Тамара. Никто!

Маруся подумала, что Оля и громче повизжит, но вслух ничего не сказала.

Тамара. Крестьянин пашет. Строитель строит. Поп молится. Судья судит. А они что делают? Управление культуры! А меня знает весь мир! Мои дороги покрыты лепестками роз. А счастья нету… Племянницу пригрела, так она тут притон развела… Нет, вернусь домой, буду петь в хоре… Да, Маруся, пока не забыла, снеси шубу в магазин. Мне напрокат давали. Один раз только и надела, в Финляндии, прошла полквартала, никто на меня и не глянул…

Маруся накрыла Тамару простынкой, взяла с кухни шубу, завернула в фартук, понесла в меховой, он рядом, за молочным. На обратном пути пошарила глазами под стеной. Нету. Ай, вот какая-то бумажка! Присела на корточки, собрала рассыпанные цепочки, брошки, серьги и вместе с грязью понесла обратно на восьмой этаж. Тамара вышла сердитая, она только что заснула, Маруся ее разбудила.

Тамара. Отнесла?

Маруся. Отнесла. Я цепочки твои нашла, прямо под окнами валялись.

Тамара небрежно кинула драгоценности на трюмо.

Тамара. Вот, возьми сорок копеек, больше у меня нету…

И дверь захлопнулась.

Маруся. Митя… Адвокат сказал: пятьсот рублей. А Маруся никогда и не видела пятьсот рублей. Где взять пятьсот рублей? Сходить на Гоголя, 8, ее звали туда убираться на ноябрьские? Нина Васильевна! Не надо окна помыть? Нет? Может, некому посидеть с внуком Даником? Нет, они сами сидят. Граждане! Люди и дамочки! Может, у вас бородавка? Вышептать вам бородавку? Перевернуть паралитика? Побелить хату? Обобрать вишню с самых высоких ветвей? Подоить вашу бодливую козу? Слушайте, дама, а давайте я побрею вам пятки, у вас же трещины. Сейчас не надо? А когда надо? А то я тут недалеко, в рыбном, крикните: «Маруся!» И я сразу выскочу. Пятьсот рублей. Кто придумал пятьсот рублей?

Маруся прошла в зал и взяла два пакета с селедкой по четыре тридцать.

Маруся. Щас выйду и скажу: четыре восемьдесят! Четыре восемьдесят! Чтобы пятьдесят копеек себе. Или нет: пять рублей! Пять рублей! Тогда уже семьдесят копеек.

Маруся пошла на улицу, повторяя: пять рублей! пять рублей! А когда вошла в арку, где сидели нервные тетки, язык сам собой сказал.

Маруся. Четыре тридцать. Два пакета по четыре тридцать.

Тетки тут же вырвали пакеты из рук.

Маруся. Ну вот, опять не получилось. Что у меня за язык? Оля за восемнадцать рейсов уже сорок рублей наварила.

Маруся отнесла выручку Васе, вышла в зал и глянула в окно.

Маруся. Народу-то! Хвост до самого молочного. И в подсобке шелестят еще. Витальку ждут. Вон он идет.

Витальку тут же словили две дамочки и затанцевали в кабинет.