Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь

• Название: Петербургский рыцарь
• Автор: Жаклин Монсиньи
• Издательство: Крон-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-232-00063-2, 5-232-00062-4

Жаклин Монсиньи — одна из наиболее популярных французских писательниц, пишущих в жанре исторического романа. Издательство «Крон-Пресс» в 1994 г. выпустило трилогию «Зефирина», которая сразу же была замечена нашими читателями.

Предлагаем вам новое произведение писательницы — «Флорис». Во второй книге — «Петербургский рыцарь» — братья Флорис и Адриан де Вильнев-Карамей приезжают в Петербург, чтобы содействовать восхождению на престол дочери Петра I Елизаветы. Двор не доволен возвышением братьев, и их, путем тайных интриг обвинив в государственной измене, отправляют на каторгу. Множество приключений ожидает братьев и их верных друзей — встреча с цыганами, путешествие по Сибири, плен и бегство из Монголии, знакомство с Китаем.

---

— Вот видишь, — с улыбкой сказала она, протягивая ему руки, — чтобы бедной принцессе, а тем более императрице свободно выйти из дворца и увидеть тебя, ей приходится прибегать к маскараду.

Слова ее звучали нежно и насмешливо. Флорис все понял и был потрясен той деликатностью, с какой принцесса разрушила существующее между ними неравенство. Он подбежал к ней, обнял за талию и поднял:

— Елизавета! Душа моя, жизнь моя!

— Флорис, наконец-то… любовь моя!

Молодая женщина упоенно внимала нежным и страстным поцелуям Флориса. Он заметил, как страстно она прижимается к нему, и догадался, что принцесса счастлива почувствовать себя простой смертной.

— Ты счастлив, Флорис?

— Как никогда, я больше не принадлежу себе. С первого дня, когда я тебя увидел, я только о тебе и думал, о твоей красоте, о твоей улыбке, об опасностях, что тебе угрожали. Когда я узнал, что ты в плену у врагов, я рвался задушить их собственными руками, мой ангел. Но тогда я еще не знал, насколько я люблю тебя, — прошептал он.

Елизавета взволнованно смотрела на него. Никогда никто еще не говорил с ней так уверенно, самозабвенно и влюбленно. Молодой человек мягко опустил ее на кровать. Поцеловав ямку на ее шее, он победоносно вскинул голову:

— Я держу в объятиях императрицу всей России. Любовь моя, как ты прекрасна, хрупка и очаровательна!

Елизавета умирала от желания тотчас же отдаться Флорису, однако женское кокетство одержало верх, и она решила немного продлить сладостную негу ожидания. Она весело тряхнула кудрями:

— Дорогой мой, перед нами целая ночь, поэтому признаюсь тебе в ужасной вещи.

Флорис с беспокойством поглядел на нее.

— Так вот! Я умираю с голоду.

Оба расхохотались. Взгляды их встретились. Флорис не мог оторваться от нее. Впервые их губы встретились в долгом и страстном поцелуе. Дыхание их смешалось. Флорис чувствовал, как дрожит под ним ее тело, горячее, податливое, влюбленное; он безумно хотел ее и едва не поступил с ней как со служанкой, задрав юбки и взяв ее по-гусарски. Возможно, она бессознательно желала того же. Какая-то страшная сила притягивала их друг к другу! С побелевшими от желания губами Флорис встал; в знак любви он дарил ей свое терпеливое ожидание.

— Вставай, идем ужинать, моя милая. Я разрешаю тебе отсрочить миг нашего блаженства, чтобы потом еще крепче сжать тебя в своих объятиях, медленно раздеть и всю ночь любить твое трепещущее тело, наслаждаясь и не пресыщаясь им.

Ослепленная страстью Елизавета закрыла глаза. «В нем все прекрасно», — мечтательно подумала она. Однако она отбросила от себя эти мысли и, весело рассмеявшись, сказала:

— Я велела своей старой няне, которая до сих пор живет в этом дворце, приготовить для тебя свои любимые с детства кушанья: щи, блины с икрой и имбирную патоку!

Они сели за стол.

— О, Елизавета, как ты прекрасна в таком наряде. Твои волосы растрепались, щеки порозовели, губы твои влажны и ждут моих поцелуев!

Через столик Флорис погладил ее бархатистую, словно кожица персика, щеку, затем осторожно взял ее руку и, начав от запястья, начал покрывать ее нежными и чувствительными поцелуями, поднявшись таким образом до самой локтевой ямочки. Коснувшись тоненькой голубой жилки, его пылающие губы ощутили, как лихорадочно пульсирует ее кровь.

— В детстве ты наверняка была прехорошенькой проказницей, — произнес он, поднимая на нее свои глаза.

— Знаешь, милый, — ответила Елизавета, подавая ему тарелку, — здесь, в этом древнем Кремле, было не так-то весело. Мы с матерью иногда жили в этих покоях с моей сестрой, пока та не вышла замуж за герцога Голштинского. Потом двор, наконец, окончательно обосновался в Петербурге. Так решил мой отец, потому что он ненавидел Москву и этот Теремной дворец. Он напоминал ему о слишком многих горестных событиях.

Флорис слушал ее с необычайным волнением, понимая, что она еще никогда и никому не рассказывала о себе.

— Но сегодня вечером, дорогой мой, со мною ты, и я рада, что нахожусь в доме моего детства, хотя мне здесь нередко бывало очень плохо. Я не ладила со своей матушкой. Единственный человек, потерю которого я оплакиваю, — это мой отец… Флорис… это был необыкновенный человек, великий царь и при этом он еще умел оставаться мужчиной, как простой смертный. Вместе с ним я потеряла все. Он умер раньше матери, но с той минуты я почувствовала себя одинокой сиротой.

Флорис едва удержался, чтобы не прервать ее и не признаться, как давно, с того вечера в гардеробной, он хотел сказать, что царь, которого они с Адрианом называли Петрушкой, воспитал их, а они с братом любили и уважали его, и на деньги, оставленные царем в наследство, был совершен государственный переворот. Но слова застыли на губах молодого человека: он стеснялся упоминать о золоте.

— Странно, Флорис, — продолжала Елизавета, не подавая виду, что заметила его замешательство, — я вместе с гренадерами в Шлиссельбурге и в Зимнем дворце была поражена твоим сходством с моим отцом. Наверное, это идет от твоего мужества и непринужденности. Мы с тобой из породы неукротимых. Отец был единственным человеком, которого я когда-либо любила, а теперь, Флорис, я люблю тебя…

Флорис оттолкнул свою тарелку. Взволнованные, они смотрели друг на друга, забыв о голоде. Юноша нежно поднял Елизавету со стула и прошептал:

— Иди ко мне, обожаемая Елизавета, ты больше не одинока среди своры придворных, этих хищников, перед которыми самые свирепые волки выглядят кроткими агнцами, теперь у тебя есть защитники. Я навсегда останусь здесь, подле тебя, стану твоим рыцарем и буду охранять тебя, никто не узнает, что мы любим друг друга, я буду оберегать нашу любовь, как берегут драгоценный камень, пряча его в дорогой ларец.

— И ты покинешь свою страну, чтобы быть со мной?

— Да, любовь моя, я сделаю все, что ты прикажешь.

Флорис медленно опустил Елизавету на постель и начал расшнуровывать ее корсаж, одновременно покрывая короткими частыми поцелуями ее грудь. Ногой он осторожно раздвинул ее нежные бедра. Елизавета погрузила пальцы в его черные кудри, щекотавшие ей подбородок при каждом поцелуе.

— Красивый барин, — вздохнула она, — как ты был прекрасен на Сенной площади. Когда я впервые увидела тебя, сердце мое дрогнуло, и я поняла, что это судьба…

— Вот так, — страстно прошептал Флорис, лаская ее губы и побуждая их трепетно прижиматься к его губам.

— Да, вот так, — чуть слышно отвечала Елизавета, переводя дыхание, — я так мало знаю о тебе, любовь моя. Ты никогда не рассказывал мне, почему ты так хорошо говоришь по-русски.

Флорис рассмеялся.

— Да, в самом деле. Видишь ли, любовь моя, я вырос в России, а уехал отсюда, когда мне было восемь лет.

— Значит, твои родители были дипломатами? Как забавно, дорогой, может быть, мы даже встречались с тобой раньше, однако де Карамей… нет, это красивая, звучная фамилия, и я не припоминаю такой.

— Это лишь ее половина, — ответил Флорис, полностью обнажив золотистые плечи истомленной ожиданием женщины.

— Если бы мой отец был жив, продолжала Елизавета, не обращая внимания на задумчивость Флориса, он бы выдал меня замуж за твоего короля.

— Ты была бы самой прекрасной королевой Франции. Но такова уж твоя судьба, ты все равно будешь моей государыней.

Елизавета дрожала словно в лихорадке; томительно вытянувшись, она расстегнула камзол и стянула его с Флориса; руки ее заскользили по телу молодого человека.

— Думаю, что я бы изменила Людовику с тобой, Флорис… Флорис, любовь моя.

Он победоносно рассмеялся.

— Моя прекрасная императрица, королева моя, моя принцесса… Иди… иди же ко мне, я устал ждать.

Елизавета подалась вперед, она жаждала обрести счастье в объятиях Флориса. Они оба этого желали.

— Ты говорил мне, — прошептала она, — что у тебя есть еще другая фамилия… назови мне ее, я хочу знать, кому я отдаю себя.

Она радостно засмеялась, помогая распутать последние шнурки своего платья. Перед взором Флориса предстали ее груди, свежие и упругие, словно два яблока; он закрыл глаза, ослепленный такой красотой, и шепнул:

— Вильнев… любовь моя, де Вильнев-Карамей, и милостью императрицы всей Руси, которую я сейчас держу в своих объятиях, Петербургский рыцарь… Но что с тобой?

Елизавета вздрогнула, щеки ее смертельно побледнели. Неверным движением она потянула на себя платье.

— Тебе плохо, милая? — испуганно спросил Флорис. — Хочешь что-нибудь выпить?

Он хотел встать, но рукой, холодной, словно лед, она удержала его и бесцветным, неживым голосом произнесла:

— Наверное, я сошла с ума.

Дрожащей рукой она провела по лбу, а потом почти что выкрикнула в лицо юноше:

— Что ты сказал? Флорис, повтори, какое имя ты назвал.

Флорис не мог оторвать глаз от Елизаветы. Он с тревогой взирал на нее. Сам не понимая отчего, он почувствовал, как к горлу подкатил горький ком. Взяв себя в руки, он шутливо ответил: