Жаклин Монсиньи - Петербургский рыцарь

• Название: Петербургский рыцарь
• Автор: Жаклин Монсиньи
• Издательство: Крон-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-232-00063-2, 5-232-00062-4

Жаклин Монсиньи — одна из наиболее популярных французских писательниц, пишущих в жанре исторического романа. Издательство «Крон-Пресс» в 1994 г. выпустило трилогию «Зефирина», которая сразу же была замечена нашими читателями.

Предлагаем вам новое произведение писательницы — «Флорис». Во второй книге — «Петербургский рыцарь» — братья Флорис и Адриан де Вильнев-Карамей приезжают в Петербург, чтобы содействовать восхождению на престол дочери Петра I Елизаветы. Двор не доволен возвышением братьев, и их, путем тайных интриг обвинив в государственной измене, отправляют на каторгу. Множество приключений ожидает братьев и их верных друзей — встреча с цыганами, путешествие по Сибири, плен и бегство из Монголии, знакомство с Китаем.

---

Елизавета вернулась в свои покои. Адриан сжал руку Флориса:

— Оглянись.

К братьям со всех сторон стекались придворные.

— Ах, ваши светлости, поздравляем вас.

— Какой великий день для ваших милостей!

Флорис ощутил во рту горький привкус. Он почувствовал себя страшно одиноким среди этих раболепствующих людей, но как бы то ни было, перед новоявленным герцогом Петербургским открывались блистательные перспективы: близость к трону и княжеские почести…

20

— Какая жара! — ворчал монах, останавливая свою лошадь в тени липы.

Из кармана своей грубошерстной рясы он извлек тонкий кружевной платок и отер им лоб:

— Наконец-то добрался, — вздохнул он, поднимая голову и устремляя взор на высящиеся перед ним стены Спасского монастыря, гордо возносящие к небу свои сторожевые башни. Монах пришпорил каблуками своего скакуна. Животное немного посопротивлялось, видимо желая напиться в оставшихся у них за спиной водах Волги и Которосли.

— Вперед, шевелись, грязная скотина!

Они пересекли посад, не обращая внимания на ремесленников и купцов; те в свою очередь также не оборачивались вслед бедному служителю Господа, чья сума была необычайно тоща. На церкви Дмитрия Солунского пробило десять часов. Монах прошептал:

— Гм! Все это очень опасно, у меня еще есть время повернуть назад.

Он заколебался, но в глубине души решение уже было принято; энергичным пинком он направил лошадь по мощеной дороге, ведущей к монастырю. Подъехав к обители, он постучал в дверь. Дородная краснолицая сестра открыла смотровое окошечко.

— Что вам угодно, брат?

— Повидаться с монахиней Еленой Преображенской, дабы доставить ей духовное утешение, — прошептал святой отец, протягивая ей через решетку подписанную грамоту.

Сестра, похоже, огорчилась и замотала головой:

— Ах, Господи, я не умею читать, брат мой, подождите, — и быстро засеменила прочь. Несомненно, монах был уверен в действенности своего документа, ибо он ждал довольно долго, не выказывая никаких признаков нетерпения; затем он принялся тихонько выбивать пальцами марш на деревянном ставне.

— Можно войти, брат, настоятельница желает поговорить с вами.

Сестра отогнала от железной решетки нескольких любопытных послушниц и освободила святому отцу проход. Оставив лошадь в тенистом дворике, он последовал за своей провожатой в лабиринт монастырских коридоров, где монахини выращивали цветы, вышивали или молились.

— Идите сюда, брат мой, это здесь, — позвала сестра-привратница, желая поскорее отделаться от непрошеного гостя, который замедлил шаги и принялся весьма нескромным взором выглядывать скрытые капюшонами лица сестер.

Сестра ввела монаха в молельню, где находилась настоятельница ордена, и бесшумно удалилась. Настоятельница была высокой, полной женщиной с живыми глазами и выдающимися, как у татарки, скулами. Она сидела в резном деревянном кресле с высокой спинкой. Ноги ее несмотря на жару стояли на грелке. В руке она держала подписанную грамоту.

— Закройте дверь, монахиня Мария Богоявленская, — приказала она вслед сестре-привратнице.

Затем она внимательно с головы до ног оглядела незнакомца; казалось, его смущение ее забавляло.

— Я приехал, преподобная мать, чтобы…

— Да, знаю, — оборвала она его, — знаю, я подчиняюсь приказам из Петербурга. Эта грамота дает вам право поговорить с монахиней Еленой, брат мой… кх… м…

— …э-э… брат Иван Благорасположенский, преподобная мать.

Восхищенная настоятельница понимающе улыбнулась:

— Так вот, брат Иван, должна вам сказать, что наша обитель является самым знаменитым монастырем в Ярославле. Надеюсь, что вы при случае упомянете об этом где-нибудь в соответствующих кругах. При бывшем правлении наши послушницы нередко одновременно бывали и нашими узницами, но теперь времена изменились. Сейчас к власти пришла молодая императрица. Я буду вам благодарна, если вы намекнете мне, кто стоит за монахиней Еленой Преображенской, ибо ей явно здесь не место, тем более что она постоянно нарушает наши обычаи и мешает нашим молитвам.

— Я буду молиться, достопочтенная мать, чтобы Господь внял вашей просьбе.

Настоятельница молитвенно сложила руки:

— Вы правы, отец Иван, молитесь больше, поститесь и умерщвляйте плоть в течение девяти лун. — Затем она ударила в гонг.

— Сестра Мария, проводите брата к монахине Елене.

Не отрывая взора от святого отца, она удовлетворенно пробормотала:

— Это какой-то знатный вельможа, я его сразу раскусила; я же говорила, что монахиня Елена — важная птица…

— Пригните голову, брат, здесь низкий потолок, — заботливо произнесла монахиня.

Пройдя через три внутренних дворика и огромный зал, они подошли к высеченной в камне винтовой лестнице. До ушей их донеслись визгливые голоса, однако слов разобрать было невозможно. Поднявшись по лестнице, они вступили в длинный коридор; по обеим сторонам его тянулись двери, их было не меньше пяти десятков.

— Наши кельи, — прошептала монахиня.

— Старая карга, трижды идиотка, убери эту гнусную кашу, сама жри ее — скорее подохнешь, — раздался откуда-то женский вопль.

— Ах! Это наверняка монахиня Елена, — проговорил гость; лицо его выражало явное любопытство.

— Вы правы, брат мой, — содрогнувшись, ответила сестра Мария, — это она. Ее келья находится в самом конце коридора. О, Господи, Господи Боже мой…

Послышался звук двух увесистых оплеух.

— Гнусная вошь, прочь отсюда! Иди, отдай это своему Отцу или Святому Духу. Да поживее, а то явятся апостолы, и не за твоей душой, а за кое-чем другим, а их целых двенадцать!

Из последней двери выбежала монашенка, щеки ее горели:

— О, Господи, сестрица, у нас в монастыре завелся настоящий дьявол!

Обе монахини перекрестились двумя перстами.

— Вот вы и пришли, брат мой, тут мы вас оставим, — сказала сестра Мария, довольная, что ей не надо идти дальше.

Монах подошел к полуоткрытой двери.

— Ну и ну, монахиня Елена, что за шум? Странная вы, однако, узница! Вы же до смерти запугали своих тюремщиц.

— Кто вы, проклятый долгополый? Катились бы вы к черту, — взвизгнула, оборачиваясь, монахиня; в руках она держала деревянную миску, готовясь швырнуть ее содержимое в голову новоприбывшему.

— Полно, успокойтесь, монахиня Елена, я пришел как друг, — ответил святой отец, тщательно закрывая дверь и откидывая капюшон.

— Ах! Клянусь, это Воронцов…

— Остановитесь, дорогая Юлия, время для клятв еще не наступило. Мне горько видеть, что со времен счастливых дней в Дубино ваш запас слов отнюдь не улучшился.

— Если вы пришли, чтобы насмехаться надо мной, проваливайте, и поживее.

— Что вы, я преисполнен добрых чувств по отношению к вашей особе.

— О! Вы готовы убить собственную мать, лишь бы…

— Не понимаю, при чем здесь моя мать. Успокойтесь же, сядьте и дайте мне на вас посмотреть. Ах, честное слово, вы по-прежнему прекрасны, несмотря на это мрачное одеяние…

— Которое нещадно колется, и… посмотрите, что со мной сделали преображенцы, — воскликнула Юлия Менгден, срывая чепец и являя гостю свой гладко выбритый череп.

— Ба! Волосы уже начали отрастать, теперь вы похожи на юношу и стали еще притягательней, чем прежде.

— Полагаю, что вы взяли на себя труд переодеться монахом и приехать сюда из Петербурга не для того, чтобы поговорить о моей внешности, — сказала Юлия.

— Вы правы, дорогая, и я понимаю, как вам не терпится узнать, что привело меня сюда, — усмехнулся Воронцов, садясь рядом с Юлией Менгден и положив руку ей на бедро. Она вскочила, словно ноги ее коснулось раскаленное железо.

— Я ненавижу вас, Воронцов, — злобно прошипела она, — ненавижу, потому что видела, как ловко вы вертелись между царевной и регентшей, ненавижу, потому что вы выиграли и стали канцлером…

— Решительно, вы мне нравитесь все больше и больше. Ненавижу женщин вялых и безвольных. С вами, по крайней мере, не соскучишься.

— Зачем вы здесь, липкая жаба?

— А это, дорогуша, я вам скажу… после, — заключил Воронцов, и рука его двигаясь все выше и выше, плотно обхватила зад Юлии; от подобной ласки тело ее тотчас же напряглось. — Глядя на вас, дорогуша, мне в голову лезут всяческие штучки, к тому же мне кажется, что ваша ярость будет только способствовать их исполнению.

Юлия Менгден находилась в заключении несколько долгих месяцев.

Сначала она попыталась развлечься с послушницами, но эти дуры тотчас побежали и донесли обо всем настоятельнице; мужчин же она не видела столь долго, что уже начинала забывать их. Последним мужчиной, вызвавшим у нее прилив страсти, был Флорис. Тот самый Флорис, которого она люто ненавидела и одновременно, привыкнув к утонченному разврату, стремилась заполучить в свои объятия. Много ночей напролет она предавалась мечтам о том, каким изощренным пыткам она подвергнет этого мальчишку после того, как подарит ему неиспытуемые им доселе наслаждения. «О, прости… пощади… пощади…» — ей казалось, что она слышит его голос, видит, как он, обнаженный, падает к ее ногам, и тело его испещрено кровавыми рубцами от удара кнута.