Оскар Курганов - Разные годы

• Название: Разные годы
• Автор: Оскар Курганов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Публицистика
• Год: 1981

Книга очерков лауреата Ленинской премии Оскара Курганова посвящена событиям, сыгравшим крупную роль в истории нашей страны. О. Курганов рассказывает о широко известной в тридцатых годах династии сталеваров Коробовых, о Папанине и папанинцах. Очерки написаны человеком, который был свидетелем и в какой-то мере участником изображаемых событий.

В книгу входят также корреспонденции с фронтов Великой Отечественной войны, гневные отклики на взрыв атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки.

Очерки О. Курганова точно воссоздают атмосферу ушедших в прошлое, но незабываемых дней.

---

От всех этих мыслей я, должно быть, страшно устал и заснул.

Я проснулся от какого-то стука. Я спал, прижав голову к деревянной стойке, и мне казалось, что кто-то стучит над моим ухом. Я вскочил, прислушался. Ясно доносилась дробь пневматического молотка. Но откуда-то сбоку, снизу. Не может быть. Сперва подумал, что это сон или какой-нибудь бред. Во сне или бреду все может быть. Но постепенно стук приближался. Я решил проверить и восемь раз ударил по стойке. Пневматический молоток стих. Я снова повторил — восемь ударов по стойке. Так я сигналил, что нахожусь в восьмом уступе. Прислушался — пневматический молоток опять заработал, и мне казалось — более уверенно. Действительно, с каждой минутой стук молотка все приближался, и я уже мог определить, что меня от него отделяет не больше метра.

Трудно передать, что я переживал в эти последние часы под землей. Хотелось кричать от радости: вот какие у нас люди, настоящие герои. Ведь шли ради меня на страшный риск — я-то понимал, какая опасность им угрожала. И когда мой друг — забойщик — Степан Онуфриенко просунул голову в отверстие, которое проделал своим молотком, я не удержался и бросился обнимать его.

— Вот кого обнимай, Саша, — сказал тогда Онуфриенко и показал на Марка Савельевича Дудку.

А Дудка стоял рядом со Степаном и кричал в телефонную трубку:

— Все в порядке — Малина жив-здоров… Все работы прекратить, всем идти на-гора́.

5

Мы не заметили наступления сумерек, не заметили, как в дом вошла Нила Петровна с детьми. Александр Захарович закончил свой рассказ и сидел у стола в том возбуждении, какое бывает у людей, когда они возвращаются к пережитому.

— Вот и всё! — сказал он, выглянул в распахнутое окно, в маленький садик и позвал: — Нила…

— Я здесь, — отозвался хрипловатый голос.

Малина включил лампу, на мгновение зажмурился от яркого света и подошел к дивану, где сидела Нила Петровна. По ее миловидному лицу текли крупные слезы, и она вытирала их по-детски маленьким кулаком.

— Что ты, Нила? — тихо спросил Малина и подал ей платок.

Нила Петровна вышла в садик, потом вернулась и постлала на стол большую белую скатерть.

— Сама не знаю, отчего это — от горя или радости, — сказала Нила Петровна, подавая к столу уже приготовленные закуски, — хотя горя уже никакого нет. Верно говорят — в беде друзья познаются. В те дни все стали моими друзьями. И ближние, и дальние соседи, и знакомые, и незнакомые. Весь поселок собрался на шахтном дворе. Одни не отходят от меня, успокаивают, другие — детей кормят, третьи — за домом смотрят, четвертые — бегут ко мне на работу (я ведь финансовый инспектор, закончила финансовый техникум), предупреждают, чтобы не ждали меня… Нелегко нам было на поверхности, никто ничего не знает, передают только одно слово — пробиваются. А жив ли он — никто не говорит. Вот когда я увидела, как много у нас друзей. Теперь я готова идти от дома к дому и всем поклониться… Особенно Марку Савельевичу Дудке, — ведь у него тоже трое детей, семья, а он пошел на риск… Ради Саши…

Поверьте, я давно знаю шахтерскую жизнь, выросла в среде горняков, и раньше люди помогали друг другу, не оставляли в беде товарища. Это уже шахтерский закон, с давнего времени. Но теперь это стало всеобщим законом… Люди знакомые и незнакомые, горняки и не горняки — все идут на помощь, все готовы что-нибудь сделать… Вы бы посмотрели — сколько людей на собственных машинах дежурили там — может быть, понадобится куда-нибудь послать, сколько людей сидели и ждали в нарядной — может быть, пошлют на шахту, сменить кого-нибудь. Да и теперь все спрашивают — как Саша? Не нужно ли чего? Вот и рассудите сами — от чего слезы, от горя или радости…

В этот вечер в домике Малины в поселке Белый долго говорили о человеческой сердечности, о дружеской взаимопомощи, вспоминали самые различные события, происшедшие в последнее время. И не только в шахтерских поселках, но и в городах, в селах, на дорогах. Словом, это был разговор о хороших людях. И выходило, что история Александра Захаровича Малины не является исключительной. В разных обстоятельствах, а не только под землей, люди проявляли те высокие нравственные качества, которые отличают истинных советских людей от сытых и тупых мещан.

И все сошлись на том, что ради того, чтобы таких добрых, сердечных, отзывчивых, бескорыстных людей становилось все больше и больше, чтобы не эгоизм и лицемерие, а человеколюбие и искреннее товарищество стали повсеместным законом нашей жизни, — ради этого есть смысл трудиться, рисковать, терпеть лишения, отдавать всю энергию, опыт, знания, жизнь.

Поздно ночью мы уехали в Луганск. Навстречу нам двигался непрерывный поток машин, и их яркие огни вынуждали Алексея Ивановича прижиматься к обочине, а иногда и останавливаться. Артерии могучего индустриального организма действовали с большим напряжением. Уголь, металл, хлеб — на трех этих китах держится донецкая земля. И каждый, кто хоть в какой-то мере соприкасается с этими китами, считает себя творцом великой симфонии труда. Вот почему Алексей Иванович, любивший быструю езду, все же придерживал машину и все время повторял: «Ничего не поделаешь — едут короли дорог!»

И только выехав на более свободный проселок, без видимой связи бросает:

— Вот и «Волгу» купил.

— Кто?

— Да брат мой Николай. Приехал к нему ужинать, а он на Донец уехал. Оставил записку, приезжай, мол, туда. Я, конечно, поехал. Думаю, подвезу обратно. И что же вы думаете — там на Донце целый табор. На шести машинах, с женами, детьми. Костры горят, в двух ведрах уху и кулеш варят. Конечно, и еще кое-чем запаслись. Не без этого. В общем — пикник. И что же вы думаете — подзывает меня брат Николай, говорит: «Полюбуйся на мою «Волгу». Я думал — шутит, а он тянет меня, показывает, заводит мотор, крутит, вертит. А я третий год собираю деньги на «Волгу». Где же тут справедливость? Разве это жизнь?

Я пытаюсь успокоить Алексея Ивановича: если в нашей стране на каждых двух братьев будет одна «Волга» — это не так уж плохо.

— Так-то оно так, — замечает Алексей Иванович, — но обидно другое — ему и пенсия, и «Волга».

Вообще автомашина для шахтера стала чуть ли не предметом первой необходимости. В поселке живет тысяча шахтеров, а собственных машин — двести пятьдесят. По воскресеньям вереница машин уезжает на рыбалку, на охоту, на купанье. Если в клуб привозят интересную кинокартину, то с дальних поселков приезжают на машинах шахтерские семьи, и тогда негде поставить «Волгу» или «Москвича». Площадь перед клубом, все прилегающие улицы запружены автомашинами. Это уже никого не удивляет, стало нормальным явлением. А ведь десять лет назад собственная машина была редкостью. И не только в горняцких поселках, но и в городах.

Может, в будущем возникнут хорошо действующие гаражи общего пользования, станции проката, да и другие коллективные формы. Но вне зависимости от этого — радует самый факт такого выросшего жизненного уровня наших забойщиков, проходчиков, машинистов, инженеров, да и рабочих других шахтерских профессий.

Конечно, желание купить «Волгу» еще не означает, что у шахтеров все есть — одной лишь автомашины не хватает. Да и далеко не все труженики нашей угольной индустрии могут позволить себе такую роскошь. Все это так. Но в этом разговоре я усматриваю не только достаток шахтерских семей, но и изменившиеся потребности, возросшую культуру быта. Былые времена, когда на шахтах «пропивалось все, что зарабатывалось», вспоминают здесь с усмешкой и даже с издевкой. Может быть, и теперь еще случается такое, но явление это редкое и всеми осуждаемое.

— Разве это уха? Разве из такой курицы можно варить кулеш? — неожиданно выкрикнул Алексей Иванович. — Я бы такую курицу постеснялся в дом принести. Приеду домой, расскажу старухе, вот она посмеется. На своей «Волге» ездит, а уху в жестяном ведре варит. Ну не смешно ли?

По-видимому, Алексей Иванович решил отыграться на наиболее уязвимых деталях своего визита к брату и делал это с неумолимой беспощадностью.

— Где-то тут Марк Савельевич живет? — спросил я у Алексея Ивановича, чтобы отвлечь его от горестных мыслей о плохой ухе.

— Марк Савельевич? Дудка? Кажется, проехали… Или, может быть, вернемся?

Хоть и говорили мне, что Марк Савельевич ушел на рыбалку и вернется поздно вечером, но в первом часу ночи я не решился заехать. Алексей Иванович, искавший нового собеседника, уверял, что Марк Савельевич в отпуске, что он поздно засиживается, но мы, не останавливаясь, уехали в Луганск.

Но уже рано утром мы встретились с Марком Савельевичем на перекрестке дорог у грузовой автобазы шахты № 1. Я увидел наконец шахтера с богатырским телосложением. Выше среднего роста, плотный, загорелый, с удивительно добрыми карими глазами, коротко остриженными волосами, с осанкой в походке, в жестах, в каждом движении.